Ему немного жаль, что я в армии не первый день, знаю все эти древние
шутки и проявил достаточно бдительности. Он вызывает своего помощника,
совсем молоденького солдата, и тут же при мне отчитывает его за невнимание.
И он и я понимаем, что молоденький солдатик тут ни при чем, что учебную
ложку мне подсунул сам сержант. Сержант тут же приказывает учебную ложку
немедленно выбросить, чтоб такая глупая шутка больше никогда не
повторялась. Конечно, я понимаю, что ее не выбросят. Она будет служить еще
многим поколениям диверсантов. Но порядок есть порядок. Сержант должен дать
необходимые указания, а молодой солдат должен быть наказан. Сержант быстро
достает другую ложку и подает мне. Шутка не получилась, но он видит, что я
армейский юмор понимаю, умею его ценить и не нарушу старых традиций криком:
на розыгрыши и шутки в армии обижаться не положено. Он снова серьезен и
деловит:
- Удачи вам, товарищ старший лейтенант.
- Спасибо, сержант.
2.
Каждый в Советской Армии укладывает свой собственный парашют лично. Это и
к генералам относится: не знаю, прыгал ли Маргелов, став генералом армии,
но будучи генерал-полковником, - прыгал. Это я знаю точно. И, конечно, сам
для себя парашют укладывал. А кроме Маргелова в воздушно-десантных войсках
много генералов, и все прыгают. А кроме них десятки генералов в военной
разведке, и те из них, кто прыгать продолжает, сами себе парашюты
укладывают. Это мудро. Если ты гробанулся, то и вся ответственность на тебе
на мертвом. А живые за тебя ответственности не несут.
Все парашюты хранятся на складе. Они уложены, опечатаны, всегда готовы к
использованию. На каждом парашюте расписка на шелке: "Рядовой Иванов. Этот
парашют я укладывал сам".
Но если нас поднимает не ночная тревога, если нас используют по плану, с
полным циклом подготовки, то все парашюты распускают и укладывают вновь. И
вновь каждый на нем распишется: "Этот парашют я укладывал сам".
Укладка производится в тех условиях, в которых придется прыгать. А
прыгать придется на морозе, оттого и укладка тоже на морозе. Шесть часов.
Укладывает парашюты весь батальон. На широкой площади, отгороженной
высоким забором от любопытных взглядов посторонних солдат.
Приготовили парашютные столы. Парашютный стол - это не стол вообще. Это
просто кусок длинного брезента, который расстилают на бетоне и крепят
специальными колышками. Укладка идет в две очереди. Вначале вдвоем
укладываем твой парашют: ты - старший, я - помогающий. Потом уложим мой
парашют: ролями поменяемся. Потом уложим твой запасной, снова ты старший, а
потом мой запасной - тогда я буду старшим. Некоторых из нас будут бросать
не с двумя, а с одним парашютом. Но кому выпадет этот жребий, пока не ясно.
И оттого каждый готовит оба своих парашюта.
- Начали.
Операция первая. Растянули купол и стропы по парашютному столу. В каждой
роте есть офицер-заместитель командира роты по парашютно-десантной службе -
зам. по ПДС. Он подает всей роте команду. И он проверяет правильность ее
исполнения. Убедившись, что все ее выполнили правильно, он подает вторую
команду: "Вершину купола закрепить!" И опять пошел по рядам, проверяя
правильность выполнения. У каждого за плечами большой опыт укладки. Но мы
люди. И мы ошибаемся. Если ошибка будет обнаружена у кого-то, то его
парашют немедленно распустят, и он начнет укладку с самого начала. Первая
операция. Правильно. Вторая операция... Рота терпеливо ждет, пока тот, кто
ошибся, выполнит все с самого начала и догонит роту. Операция семнадцать. А
мороз трескучий...
Вместе с батальоном укладку парашютов ведут офицеры разведотдела Армии.
Мы - проверяющие. Значит, и нам идти вместе с диверсантами неделями через
снега...
Темнеет зимой рано. И мы полностью завершаем укладку уже при свете
прожекторов в морозной мгле. Мы уйдем в теплые казармы, а наши парашюты под
мощным конвоем останутся на морозе. Если их занести в помещение, то на
холодной материи осядут невидимые глазу капельки влаги. А завтра их вновь
вынесут на мороз, капельки превратятся в мельчайшие льдинки, крепко
прихватив пласты пиркаля и шелка. Это смерть. Вещь простая. Вещь, понятная
даже самым молодым солдатам. А ведь случается такое, и гибнут диверсанты
все вместе. Всем взводом, всей ротой. Ошибок, возможных при укладке и
хранении, - сотни. Расплата всегда одна - жизнь.
Закоченевшей рукой я расписываюсь на шелковых полосках двух моих
парашютов: "Старший лейтенант Суворов. Этот парашют я укладывал сам". И еще
на одном: "...укладывал сам". Я разобьюсь, а виновного найдут. Это буду,
конечно, я.
3.
Мы греемся в приятном тепле казарм. Потом поздний ужин. А уже потом
последние приготовления. Все уже пострижены наголо. Всех в баню, в парную.
Поварьте, ребята, косточки, не скоро вам еще придется с горячей водой
встретиться. Далеко за полночь - всем спать. Каждый должен выспаться на
много недель вперед, каждому по десять часов сна. Все окна в казармах
плотно завешены, чтобы утром никто не проснулся рано. Сон у каждого
глубоким должен быть. Для этого небольшой секрет есть. Нужно лечь на спину,
вытянуться и расслабить все тело. А потом - нужно закрыть глаза и под
закрытыми веками закатить зрачки наверх. Это нормальное состояние глаз во
время сна. И приняв это положение, человек засыпает быстро, легко и
глубоко. Поднимут нас очень поздно. Это не будет: "Рота, подъем! Построение
через 30 секунд!" Нет, несколько солдат и сержантов, которые не прыгают на
этот раз, которые несут охрану рот, их вооружения и парашютов, будут
подходить тихо к каждому и осторожно будить: "Вставай, Коля, время",
"Вставайте, товарищ старший лейтенант, время". Время. Время. Время.
Вставайте, ребята. Наше время.
4.
Сорок третья диверсионная группа 296-го отдельного разведывательного
батальона Спецназ в своем составе имеет 12 человек. Я, офицер информации,
иду с группой тринадцатым. Я - посредник, контролер действий группы. Мне
легче всех. Мне не нужно принимать решений. Моя задача - в самые
неожиданные моменты задавать вопросы то солдатам, то командиру группы, то
его заместителю. У меня с собой лист с сотней вопросов. На многие из них я
пока не знаю точных ответов. Мое дело задать вопрос и ответ зафиксировать.
После офицеры третьей группы под руководством подполковника Кравцова
разберут, кто ошибался, а кто нет.
Диверсионная группа несет с собой две радиостанции типа Р-351М,
аппаратуру засекречивания, аппаратуру сверхскоростной передачи сигналов.
Сегодня ночью будет произведена массированная операция по ослеплению
радиолокационных станций 8-й гвардейской танковой Армии, против которой мы
сейчас действуем. Одновременно с этим будет произведен массовый ракетный и
авиационный удар по ее командным пунктам и скоплениям войск, и в ходе этого
удара будут высажены двадцать восемь первых диверсионных групп нашего
батальона. Группы имеют разные задачи и разный состав, от трех до сорока
человек. Во главе некоторых групп - сержанты, во главе других - офицеры.
В последующие ночи будет производиться выброска все новых групп. От трех
до восьми групп в ночь. Выброска производится в разных районах, с разных
маршрутов, с разных высот. Нас сегодня бросают со сверхмалой высоты.
Сверхмалая - это сто метров. У каждого из нас только по одному парашюту.
Раскрытие не свободное, а принудительное. Второй парашют на сверхмалой
высоте совсем не нужен.
5.
Страх животный видел в глазах людских? А я видел. Это когда на сверхмалой
высоте с принудительным раскрытием бросают. Всех нас перед полетом взвесили
вместе со всем, что на нас навешано. И сидим мы в самолете в соответствии с
нашим весом. Самый тяжелый должен выходить самым первым, а за ним чуть
менее тяжелый, и так до самого легкого. Так делается для того, чтобы более
тяжелые не влетели в купола более легких и не погасили бы их парашюты.
Первым пойдет большой скуластый радист. Фамилии его я не знаю. В группе у
него кличка Лысый Тарзан. Это большой угрюмый человечище. В группе есть и
потяжелее. Но его взвешивали вместе с радиостанцией, и оттого он самым
тяжелым получился, а потому и самым первым. Вслед за ним пойдет еще один
радист по кличке Брат Евлампий. Третьим по весу числится Чингисхан -
шифровальщик группы. У этих первых троих - очень сложный прыжок. Каждый
имеет с собой контейнер на длинном, метров в пятнадцать, леере. Каждый из
них прыгает, прижимая тяжелый контейнер к груди, и бросает его вниз после
раскрытия парашюта. Контейнер летит вместе с парашютистом, но на пятнадцать
метров ниже его. Контейнер ударяется о землю первым, после чего парашютист
становится как бы легче, и в последние доли секунды падения его скорость
несколько падает. Приземляется он прямо рядом с контейнером. От скорости и
от ветра парашютист немного сносится в сторону, почти никогда не падая на
свой контейнер. От этого, однако, не легче. И прыжок с контейнером - очень
рискованное занятие, особенно на сверхмалой высоте. Четвертым идет
заместитель командира группы старший сержант Дроздов. В группе он самый
большой. Кличка у него Кисть. Я смотрю на титаническую руку и понимаю, что
лучшей клички придумать было нельзя. Велик человек. Огромен.
Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир группы
лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не так, как его заместитель.
Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка
какая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать
кличку другого офицера?
А вслед за командиром сидят богатырского вида, широкие, как шкафы,
рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий, Негатив, Шопен,
Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой называют за
глаза, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Контроль,
значит.
В сорок третьей диверсионной группе я самый маленький и самый легкий.
Поэтому мне - покидать самолет последним. Но это не значит, что я сижу
самым последним. Наоборот, я у самого десантного люка. Тот, кто выходит
последним, - выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый
последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости
имеет право в любой момент десантирование прекратить. Тяжелая работа у
выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех
обращены к нему. Получается, что выпускающий как на сцене, все на него
смотрят. Куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят.
Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы - исключение. Дремлет
спокойно. Расслаблен совсем. Но у всех остальных глаза с легким блеском
помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! А тут только сто. Много всяких
хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут
он, страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко вниз пошел. Верхушки деревьев рядом мелькают.
Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному
лееру, лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в
последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если
промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют
руками будет уже невозможно: земля рядом совсем несется. Я вдруг представил
себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то
будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на
меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне
просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54