– Как Вениамин Федотович отреагировал на такое заключение врачей? – спросил Бирюков.
– По словам Кости, заметно сник и перестал нести околесицу. Однако в том, что браунинг ему подкинул Геннадий Потехин, продолжает упорствовать.
– Это тоже околесица, – сказал Лимакин. – Не понимаю, зачем Мамаев такую чушь плетет?
– Утопающий даже за соломинку хватается, – ответил Антон.
– Юрист должен бы понимать, что такая «соломинка» его не спасет.
– Видимо, старается любыми путями затянуть время…
– Игнатьич, адвокат не зря под дурака косит, – обращаясь к Бирюкову, заговорил Голубев. – Засыпался он основательно. Нашелся свидетель, который видел, как Мамаев застрелил Тимура Хазарова и, столкнув ногою труп в кювет, умчался с места преступления.
– Что за свидетель?
– Некто Шпингалет, от которого Лёха Задов узнал об убийстве Дельфина. Кстати, исследование бельгийского браунинга, изъятого у Мамаева, показало, что две пули именно из этого пистолетика отправили Хазарова на тот свет. Выходит, устранив киллера, совершившего два убийства в райцентре, адвокат заметал свою причастность к покушению Руслана на Геннадия Потехина.
– Не мог же он «заказать» Хазарову собственного брата, – возразил Лимакин.
– Здесь, Петя, вышла накладка.
– Какая?
– Либо Мамаев после неудачного нападения Руслана на Потехина, почуяв запах паленого, пошел ва-банк и не пощадил братишку, либо туповатый Дельфин неправильно выполнил указание заказчика.
– Еще что нового рассказал тебе Веселкин?
– Еще прояснилось дело по убийству Гуськовой, у которой была куплена комната для Руслана. Оказывается, застрелили старушку из того самого пистолета с глушителем, что Люба Борщевская нашла в лесопосадке.
Бирюков спросил Лимакина:
– Какое у тебя сложилось впечатление о Потехине?
– Нормальный мужик, без всяких вывихов… – следователь помолчал. – В схватке с Русланом Геннадий Никифорович поступил жестко, однако обвинять его в превышении мер самообороны никаких оснований нет. После того, как Потехин выбил у Руслана пистолет, Руслан схватился за нож. В такой ситуации трудно соблюдать этикет вежливости.
Бирюков повернулся к Голубеву:
– О Жемчуговой какие последние сведения?
– Татьяна Борисовна после похорон дочери слегла в больницу, – ответил Слава. – Чтобы исключить влияние на больную, так сказать, «внешних сил», поместили ее в отдельную палату с круглосуточной охраной. Делом адвоката Мамаева сейчас вплотную занялись правоохранительные органы Новосибирска.
– Придется и вам, друзья мои, завтра утром отправляться в Новосибирск да засучивать рукава для завершения расследования.
– Как, Игнатьич, считаешь, надолго там завязнем? – озабоченно спросил Слава.
– Многое будет зависеть от искренности Жемчуговой. Спешку пороть не надо. Работайте так, чтобы каждый факт обвинения не был потом отвергнут в суде…
В конце разговора, когда подробно обсудили всю информацию и наметили план дальнейших следственных действий, в прокурорский кабинет неожиданно вошел судмедэксперт Медников. Сказав у порога «здрасьте», он уселся рядом с Лимакиным и, словно обращаясь разом ко всем, в присущей ему манере изрек:
– Разрешите послушать ваши сказки?
Бирюков улыбнулся:
– Мы уже все сказали, Боря.
– Тогда, может, меня послушаете?
– Тебя послушаем.
Судмедэксперт локтем прикоснулся к боку следователя:
– Угости сигареткой.
– Ты вроде заявлял, что после кризиса из экономии бросил курить, но постоянно стреляешь, – доставая из кармана пачку «Родопи», сказал Лимакин.
– Свои бросил, а чужие курю.
– Халявщиком стал?
– В моем понимании, халявщик обогащается за чужой счет. Я же, как родное государство, все кредитные подачки обращаю в дым. Ни себе, ни людям пользы не делаю.
– Ну, а что хотел рассказать? – нетерпеливо спросил Голубев.
– А то, сыщик, что работаю за тебя, – Медников, прикурив, несколько раз с наслаждением затянулся сигаретным дымом. – Ездил к своему областному начальству на совещание. Из Новосибирска приехал на электричке час назад. От вокзала пошел через лесопосадку и встретил там участкового Кухнина с Геннадием Потехиным. Они зарывали собаку, застреленную Русланом. Могилку сделали что надо. Только православного креста на ней не хватает.
– Не поговорил с Кухниным?
– Пошептался.
– Каким образом он примкнул к Потехину?
– Говорит, Потехин, сославшись на больную руку, попросил оказать помощь в захоронении кобеля, спасшего ему жизнь. Кухнин расспросил Геннадия Никифоровича, как это произошло. Тот повторил уже известное со слов Любы-кэгэбэшницы. Потом показал, в какую сторону кинул выроненный Русланом пистолет и где выбросил отобранный у налетчика нож. Все совпадает в точности.
– Спасибо, Борис, за оперативную информацию, – сказал Бирюков. – Что нового в вашем ведомстве?
– Есть кое-что… – Медников затянулся сигаретой. – Новый русский приходит к дантисту. Садится в кресло, открывает рот, и дантист обалдевает: верхняя челюсть платиновая, нижняя – золотая! Спрашивает пациента: «А чем я могу помочь?!» – «Как чем? Ты сигнализацию поставь».
– Чудят богачи? – засмеявшись, спросил Голубев.
– Отчего не почудить, когда денег невпроворот. У старых «совков» другой юмор. Ехал сегодня по Новосибирску в трамвае. У оперного театра поворот крутой, и вагон, естественно, качнулся. Суровая пассажирка тотчас обрушилась на вагоновожатую: «Водитель! Ты чо так резко повернула? У тебя даже пьяный в вагоне упал!»
Лимакин тоже засмеялся:
– Боря, слушая тебя, не сразу отличишь анекдот от жизненной правды.
– Вся наша жизнь состоит из анекдотов, – Медников затушил в пепельнице окурок. – Считай, что, подняв твое мрачное настроение, я расплатился за сигарету.
– Может, еще одной угостить?
– Спасибо, капля никотина убивает лошадь…
Глава XXVI
Областной город встретил Лимакина с Голубевым дождливой погодой. Под стать погоде было и настроение «деревенских детективов». Первым делом они наведались в больницу, где находилась Жемчугова. По словам лечащего врача, Татьяну Борисовну поместили сюда не столько по состоянию здоровья, сколько из опасения, как бы она дома в одиночестве не покончила с собой. Прежде, чем попасть в палату, пришлось предъявить служебное удостоверение сидевшему возле двери на больничной табуретке вооруженному автоматом омоновцу.
В нарядном домашнем халате Татьяна Борисовна сидела на краешке аккуратно заправленной кровати и задумчиво смотрела в окно. Внешне она казалась совершенно здоровой, но красивое лицо сильно изменилось. Под заплаканными глазами появились темные круги, губы без помады поблекли, а в волнистых каштановых волосах забелели сединки. Когда Лимакин сказал о цели своего визита, Жемчугова, не колеблясь, согласилась на откровенный разговор. Указав рукой на стоявшую рядом с тумбочкой у кровати табуретку, она предложила следователю присаживаться, чтобы удобнее было записывать показания. Заполняя официальную часть протокола допроса, Лимакин сказал:
– Назовите свою дату рождения.
– Честно говоря, мне уже давно не хочется этого делать, – с грустной улыбкой ответила Татьяна Борисовна. – Старость на носу. Десятого августа исполнилось тридцать девять лет, а я опростоволосилась, словно наивная девочка…
Такой ответ показался Лимакину самым подходящим, чтобы не петлять вокруг да около, а сразу начать разговор о главном. Опасения, что Жемчугова станет обвинять во всех бедах Геннадия Потехина и выгораживать свой «грех», исчезли, как только Лимакин попросил рассказать о ее отношениях с адвокатом Мамаевым. По мнению Татьяны Борисовны, до недавнего времени эти отношения были исключительно деловыми. При людях Мамаев и Жемчугова обращались друг к другу хотя и на «ты», но по имени-отчеству. Лишь иногда, с глазу на глаз, как земляки и давние знакомые, называли друг друга запросто по имени.
Десятого августа настроение Жемчуговой испортилось с утра. Находившийся больше месяца в Японии Геннадий Потехин впервые за восемнадцать лет совместной жизни не поздравил ее с днем рождения. На работе она с улыбкой принимала поздравления и букеты цветов от сослуживцев, но на душе было муторно. Одолевала обида на мужа, который не удосужился ни позвонить, ни дать телеграмму. Будто назло вспомнились рассказы Потехина об очаровательных гейшах, развлекающих мужчин в уютных японских ресторанчиках, и к обиде прибавилась жгучая ревность. Стало совсем невмоготу. Скрепя сердце, Жемчугова вела деловые разговоры по телефону, принимала клиентов-оптовиков, подписывала банковские и коммерческие документы, а из головы не выходил один и тот же вопрос: что случилось с мужем?.. В конце дня она подписала проект контракта с московским филиалом фирмы «Шанель» на поставку из Франции большой партии парфюмерии и попросила секретаря-референта срочно отправить этот документ адвокату Мамаеву, который собирался следующим утром вылететь в Москву для оперативного оформления намеченной сделки.
С работы в этот день Татьяна Борисовна уехала раньше обычного. Надеялась, что Геннадий Никифорович вот-вот позвонит ей домой, или принесут поздравительную телеграмму от него. Лоция отдыхала в Речкуновском санатории. Наедине с собой Татьяне Борисовне стало еще тоскливее, чем на работе. Переодевшись в домашний халат, она бесцельно прошлась по тихой квартире, легла на диван и задумалась над своей супружеской жизнью, которая походила на редкие непродолжительные общения с любовником. По беглой прикидке получилось, что со дня свадьбы они с Потехиным прожили вместе всего-то четвертую часть из пролетевших, как во сне, восемнадцати лет. «Боже, а жизнь-то проходит!» – словно испугалась Татьяна Борисовна и заплакала.
Телефонный звонок раздался в начале одиннадцатого часа. Жемчугова обрадованно схватила трубку, но вместо долгожданного голоса мужа услышала вежливый баритон Мамаева:
– Таня, я внимательно прочитал проект контракта. Все хорошо. Но почему ты не подписала приложенную к проекту доверенность, что поручаешь эту сделку провести мне? Печать есть, а подписи твоей нету.
– Честно сказать, забыла, – огорченно призналась Татьяна Борисовна. – Сегодня у меня был очень тяжелый день.
– Наверно, поздравляющие с днем рождения замучили?
– Поздравляющих хватало. Только от родного мужа весточки до сих пор не дождалась.
– Неужели Геннадий наплевал на твое… «летие»?
– Это на него совсем не похоже. Вероятно, с Геной случилось что-то серьезное.
– Не иначе, как в японку влюбился.
– Типун тебе на язык!
– Извини, Танечка, за неудачную шутку. Я тоже сегодня чертовски устал, – Мамаев вздохнул. – Так, что будем делать с доверенностью?
– Почему раньше не позвонил? – вместо ответа спросила Жемчугова.
– У меня ведь не только твоя «Лаванда» на шее. Других дел по горло. Если не возражаешь, сейчас подъеду к тебе. Поставишь автограф, и дело будет, как говорится, в шляпе.
– Поздно уже, Веня… Лучше сама приеду завтра утром.
– Не получится. Билет у меня на самый ранний рейс. К шести утра надо быть в Толмачеве.
– Вот сумасшедший день… – недовольно сказала Татьяна Борисовна. – Ладно, приезжай.
Мамаев появился так быстро, словно звонил по сотовому телефону из подъезда дома. Прежде всего Вениамин Федотович вручил имениннице букет красных гвоздик, а когда она подписала доверенность, достал из портфеля темную бутылку с золотистой этикеткой и смущенно заговорил:
– Этот божественный коньяк я привез из Парижа год назад в надежде распить его только с самой красивой женщиной. Надеюсь, не откажешься от рюмочки?.. За твой день рождения…
– Где ты видишь такую женщину? – усмехнулась Татьяна Борисовна. – В моем возрасте самыми красивыми не бывают.
– Бывают, Танечка, бывают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30