– Посиди здесь, – буркнул один из провожатых. Толик остался в одиночестве. Присев на диван, он осмотрелся и, не найдя ничего, что указывало бы на какую-либо угрозу для жизни или здоровья, решил не ломать голову, строя предположения. Судя по всему, ни его, ни Романа убивать здесь не собирались. А раз так – нужно просто ждать, как будут развиваться события, и попытаться извлечь выгоду из любой ситуации. Во всяком случае, мужчины в пальто спасли их от уличных бандитов. Правда, это было сделано не вполне традиционным и уж совсем не законным путем, но тем не менее, если судить по результату, Боян и Кудрявцев пока находились в выигрыше.
На улице быстро темнело. Толик подумал, что еще один день пошел псу под хвост. С этим Кудрявцевым, похоже, каши не сваришь. Сдает мужик, сдает. Раньше был такой деловой, а сейчас – болтает, пить начал, какие-то мысли дурацкие в голове. Несет полную околесицу про искусство… Дело надо делать, а не трепать языком почем зря. Этого Боян нахлебался еще в Ленинграде – бессмысленные разговоры о судьбах России, о гибели искусства, о цензуре, задавившей всех и вся. Непродуктивно. Работать нужно, производить продукцию. Тогда все будет нормально. И искусство будет, и деньги, и настоящая, наполненная событиями жизнь…
На веранде было уже почти совершенно темно, но Толик решил не включать свет – нечего проявлять лишнюю инициативу. Думать о случившемся тоже не хотелось. Боян старался направить свои мысли в более конструктивное русло, выстроить план действий на ближайшее время таким образом, чтобы по возможности не зависеть ни от причуд Кудрявцева, ни от чего бы то ни было еще. Все нужно держать в своих собственных руках, иначе толку не добьешься. Русские люди умудряются развалить любое, самое хорошее и реальное дело. Любой проект может погибнуть, столкнувшись с Загадочной Русской Душой, ЗРД, как сокращенно называл Толик этот синдром. Чем больше коэффициент ЗРД, тем меньше отдачи.
Дела Толика складывались далеко не лучшим образом, и сейчас ему следовало сконцентрироваться, бросить все силы на работу, которую он начинал с концерном «ВВВ». В этом было спасение, был шанс все исправить, и не только исправить, а крупно выиграть, начать наконец нормальную жизнь обеспеченного человека, который не думает о хлебе насущном и занимается исключительно творчеством.
Шанс предоставлялся большой, упустить его было бы нелепо и обидно. Это значило бы, что Толик, при всей его ненависти к проявлениям Загадочной Русской Души, полностью отвечает всем критериям этого дикого феномена и столь же далек от цивилизованного мира, как и все прочие носители синдрома ЗРД.
После того как пути Бояна и Алжира разошлись и Толик потерпел неудачу на «голубом» фронте, всевозможные финансовые и моральные беды начали сыпаться на него одна за другой. К настоящему моменту у Анатолия Бояна не оставалось ничего, кроме долгов. Последняя операция, сулившая огромный доход, тоже с треском провалилась, умножив долги и даже пошатнув Толину уверенность в себе.
А это было для Бояна самым страшным. Он знал, что главное – не опускать руки, не расслабляться. Деньги – дело наживное, а вот если пропадает уверенность, тогда пиши пропало, тогда устраивайся на работу, заводи трудовую книжку, погружайся в мир носителей ЗРД, живи их унылой, однообразной жизнью и жди смерти, после которой от тебя не останется ничего, кроме запущенной, стандартной, неотличимой от миллионов других дешевой могилы.
После провала последней художественно-финансовой акции Боян сделал верные выводы. Он не винил в неудаче никого, кроме себя. Как он мог купиться на такую заведомую глупость? Как не удосужился провести то, что сейчас называется маркетингом, и даже не навел справок о партнерах?
Особенно об этом идиоте Артеме.
Артем появился в поле зрения Толика уже в Москве. Встретились они дома у Кудрявцева, где Артем Меттер, художник из Ленинграда, жил к тому времени недели две.
Он был значительно старше Бояна, возраст его приближался к сорока. Внешность Артур имел достаточно живописную: стриг усы и бороду под Сальвадора Дали, одевался во все красное – бархатные штаны, просторная шелковая рубаха, вельветовый огромный берет, высокие сапоги того же революционного цвета.
Толик не видел ни одной работы художника и никогда не встречал его прежде – ни в столице, ни в Ленинграде, где, как считал Боян, он знал всех хоть сколько-нибудь стоящих деятелей изобразительного искусства.
В Москве Артем тоже ничего не писал, не рисовал и не ваял. Основным его делом было постоянное курение марихуаны, запасы которой у «красного художника», как представлялось Бояну, были практически неограниченные. Кудрявцев, тоже большой охотник до «травки», приветил Артема, и они, судя по всему, получали взаимное удовольствие от общения друг с другом. К удивлению Толика, сначала посчитавшего Артема обычным шарлатаном-приживальщиком, «красный художник» очень хорошо знал древнерусскую живопись и нашел в Кудрявцеве благодарного и любознательного слушателя. Роман, в свою очередь, обладал огромной библиотекой по русской живописи, неплохо разбирался в иконах, и беседы Артема с хозяином дома зачастую были для Толика китайской грамотой.
Однако беседы беседами, искусство искусством, а жить высокоинтеллектуальному Артему приходилось в материальном мире, и он был вынужден принимать его законы. А именно – каким-то образом если и не зарабатывать, то по крайней мере получать деньги.
Именно Артем предложил Толику идею, которую поддержал и Кудрявцев, находившийся под сильнейшим воздействием киргизской конопли, а слово Романа для Бояна значило очень много.
Более того, Кудрявцев не просто одобрил план своего нового знакомого, но сказал, что войдет в долю, обеспечив начальный капитал для предприятия. А капитал был нужен – предварительные затраты предстояли немалые.
– Это в Рыбинске, – говорил Артем. – Там у меня все схвачено. Проблем не будет. Я уже почти договорился. А как с вывозом?
– Посмотрим, – уклончиво отвечал Толик, до конца еще не поверивший в успех довольно авантюрной затеи.
– Ты же говорил, что у тебя на питерской таможне все концы схвачены!
– Ну да… Но надо пробить тему. Я давно не обращался.
На самом деле Толик знал, что следователь Буров уже не работает в Петербурге. У него случились какие-то неприятности с новой городской администрацией, и Бурова перевели в Московскую городскую прокуратуру. Связь с ним у Толика была совершенно потеряна. Неплохо зная кухню подпольного вывоза произведений искусства за кордон, Толик не без оснований полагал, что Буров «засветился» на своих темных операциях и, видимо, его прикрыли какие-то большие начальники из Москвы. В любом случае он должен был полностью сменить направление своей деятельности или, во всяком случае, круг клиентов. Обратись к нему сейчас Толик с просьбой посодействовать в вывозе за границу одной штуковины – и не картинки какой-нибудь, которую можно свернуть в трубочку и сунуть в чемодан, а чугунной скульптуры весом в несколько тонн, – Буров его откровенно не понял бы.
– Разберемся, – уклончиво говорил Толик. – Сначала нужно определиться с деньгами.
Дело оказалось не таким простым, как живописал его «красный художник». Кудрявцев действительно дал им денег – вернее, вручил непосредственно Толику. И крайне удивил Бояна тем, что взял с него расписку.
– Извини уж, дружище, – сказал Роман. – Мы друзья, конечно… Но сумма слишком большая. И времена, знаешь, такие стремные… Ты не обижайся. Это чистый бизнес. Я же даю тебе без процентов.
– Да я и не обижаюсь, – ответил Боян, однако нехорошие предчувствия поселились в его душе еще до выезда в Рыбинск. Именно там находилась та самая бесхозная статуя Ленина, которую по замыслу Артема нужно было вывезти в Нью-Йорк, где ее с руками оторвут владельцы местных художественных галерей. Артем уверял Толика, что в Америке у него куча знакомых, что он уже провел предварительные переговоры, что покупатели ждут и товар нужно представить, так сказать, лицом.
– Они думают, будто бы Ленина все еще нельзя вывозить из «совка», – говорил Артем. – Считают, что здесь по-прежнему свирепствует КГБ. А мы им привезем настоящий памятник соцреализма. Весь кайф в том, что это не наше с тобой творение, а настоящий памятник. Подлинный, фабричный, артефакт эпохи. Вот это их цепляет. Такого нет нигде в мире – никто еще «Лукичей» не вывозил. И кайф в том, что он огромный. Метров шесть. Представляешь, какая махина!
Толик представлял и тихо приходил в ужас от того, как они попрут эту махину через океан.
Сложности начались уже в Рыбинске. Городские власти не испытывали ни малейшего пиетета перед столичными художниками и поначалу отказались даже обозначить место, где, по словам Артема, лежал брошенный, никому не принадлежавший памятник Ильичу.
В конце концов, посредством необременительных для карманов художников взяток, розданных мелкому персоналу городской администрации, они определили это место и, взяв такси, приехали на захламленный пустырь за каким-то заводом, где должен был находиться сверженный с пьедестала, увековеченный в чугуне вождь мирового пролетариата.
Таксист, всю дорогу прислушивавшийся к оживленной беседе на заднем сиденье, понял, зачем прибыли столичные гости, и к концу путешествия из дружелюбного мужичка-работяги превратился в злобного молчуна. Уже получив деньги, провожая глазами молодых художников, прыгавших через кучи мусора, он что-то пробурчал. Толику показалось, что водитель вымолвил слово «бляди», но это не смогло испортить ему настроение так, как его испортил неожиданно выросший на пути сторож, охранявший пустырь.
Сторож оказался плечистым ладным парнем лет под тридцать, в камуфляже, с кобурой на бедре и с резиновой дубинкой в руках. Хранитель городского хлама не стал церемониться с непрошеными гостями и, угрожая немедленной и страшной расправой, отвел их в вагончик, где, по его словам, находилась какая-то «контора».
Там, поговорив с хмурым начальником – явно близнецом сторожа, таким же молодым, в камуфляже, только без кобуры и резиновой дубины, зато с фиксой, угрожающе поблескивавшей во рту, – Толик с Артемом выяснили, что пустырь вместе с валяющимся на нем металлическим хламом, включая искомый памятник, приватизирован некой фирмой «Молния».
– Частным лицам мы ничего не продаем, – зевая, молвил начальник. – Мы торгово-закупочная фирма. Нам нужны ваши банковские реквизиты, лицевой счет…
Все это было выше понимания Толика и Артема.
Вечером Артем позвонил из гостиницы в Москву, проговорил около получаса и, вернувшись в номер – единственный работавший телефон находился на стойке администратора, – сообщил Толику, что им необходимо вернуться в столицу, там он быстро все уладит.
– С кем ты говорил? – печально спросил Толик.
– Есть у меня в Москве люди… Помогут.
Толик давно уже понял, что операция под кодовым названием «Ленин» ему совсем не нравится. Теперь же его едва не тошнило от мысли о том, сколько возни еще предстоит с этим несчастным Ильичом и чем все это может закончиться.
В Москве, однако, Артем развил сумасшедшую деятельность, и настроение Бояна слегка улучшилось. Он с удивлением наблюдал, как безумный художник, которого Боян привык видеть вальяжно развалившимся на диване в кабинете Кудрявцева с папиросой или трубкой в зубах, звонит в приемную Лужкова, мечется по Москве в своих неизменных красных одеждах с портфелем, одолженным у Романа, заходит в престижные банки и в отделения милиции, шушукается с адвокатами и таинственными представителями еще более таинственных РЭУ и ПРЭУ – аббревиатуры, которые для Толика так и остались нерасшифрованными.
В результате месячной беготни Артема по столице образовалась торгово-закупочная фирма «Арт», удачно совмещающая в своем названии начальные буквы имени одного из учредителей и намек на то, что заниматься она будет, помимо основной, обозначенной в уставе, деятельности, еще и искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64