Жизнь моя была разбита. Единственное полезное применение, которое я мог бы найти для нее, было посвятить себя добрым делам. И вот мне представилась возможность сделать доброе дело. Я достал в Турине необходимые рекомендательные письма, и с их помощью мне удалось принести некоторую пользу, ухаживая под наблюдением докторов за несчастными изувеченными людьми. Потом я помог им немного деньгами начать новую жизнь.
Этими простыми словами рассказал он мне свою историю. Я снова почувствовала, что в натуре этого простодушного человека есть скрытая сила, о существовании которой я не подозревала сначала. Избрав себе такое занятие, Оскар, без сомнения, пошел только по уже проложенному пути. Отчаяние покоряется моде, как одежда. В старину отчаяние (в особенности такого рода, как отчаяние Оскара) побуждало людей идти в солдаты или в монастырь. В наше время отчаяние побуждает их идти в госпитали, перевязывать раны, подавать лекарства и искать исцеления, успешно или нет, в этом неприятном, но полезном деле. Оскар, конечно, не изобрел для себя ничего нового. Он только покорился моде. Все же, мне кажется, надо иметь мужество и решимость, чтобы преодолеть представлявшиеся ему затруднения и твердо держаться раз избранного пути. Начав со ссоры с ним, я готова была кончить уважением к нему. Как бы то ни было, этот человек был достоин Луциллы.
— Могу я узнать, куда вы ехали, когда мы встретились с вами? — спросила я. — Почему покинули вы Италию? Разве не осталось больше раненых солдат в госпиталях?
— Для меня не было больше работы в госпитале, в который я поступил, — отвечал он. — Я хотел было помогать бедным и больным вне госпиталя, но, как иностранец и протестант, встретил некоторые затруднения. Я мог бы легко преодолеть их среди такого в высшей степени добродушного и учтивого народа, как итальянцы, если бы постарался, но мне пришло в голову, что мои соотечественники мне ближе всех. Такой вопиющей бедности, как в Лондоне, не встретишь ни в одном итальянском городе. Когда мы с вами встретились, я ехал в Лондон, чтобы предложить свои услуги и посильную материальную помощь священнику какого-нибудь бедного прихода.
Он замолчал, подумал и прибавил, понизив голос:
— Это одна из моих целей. Вам я должен сказать, что есть и другая.
— Касающаяся вашего брата и Луциллы? — спросила я.
— Да. Не поймите меня не правильно. Я возвращаюсь в Англию не для того, чтоб отступиться от моего обещания. Я по-прежнему оставляю Нюдженту свободу заслужить любовь Луциллы. Я по-прежнему намерен не возвращаться в Димчорч, чтобы не смущать ни их, ни себя. Но я не в силах был заглушить невыносимого желания узнать, чем все кончится. Не спрашивайте меня. Это все, что я могу сказать вам. Несмотря на прошедшее время, я не в состоянии говорить без страдания о Луцилле. Я надеялся увидеться с вами в Лондоне и услышать из ваших уст дорогое известие. Представьте себе, каковы были мои надежды, когда я увидел вас, и простите меня, если я забылся, когда вы обманули мои ожидания, не сообщив никаких новостей и сказал о Нюдженте то, что вы сказали.
Он остановился и горячо пожал мою руку.
— Что, если я прав относительно письма мистрис Финч? — прибавил он. — Что, если оно действительно ожидает нас на почте?
— Ну?
— В нем, может быть, заключается весть, которую я жажду услышать.
Я остановила его.
— Я не знаю, какую весть вы жаждете услышать?
Я сказала это намеренно. Какую весть жаждал он услышать? Вопреки тому, что он говорил, моя женская проницательность подсказывала: весть, что Луцилла еще не замужем. Целью моих последних слов было получить у него ответ, который подтвердил бы мое мнение. Он уклонился от ответа. Не было ли это само по себе подтверждением? По-моему, да.
— Сообщите вы мне содержание письма? — спросил он.
— Да, если вы этого желаете, — отвечала я, не совсем довольная его скрытностью со мной.
— Что бы ни заключалось в письме? — продолжал он, очевидно, сомневаясь во мне.
Я ответила опять утвердительно, на этот раз одним только словом.
— Не зайду ли я слишком далеко, — настаивал он, — если попрошу вас дать мне прочесть письмо?
Мой характер, как вам известно, не из кротких. Я сердито вырвала у него мою руку и смерила его, как выражался мой покойный Пратолунго, своим «римским взглядом».
— Мистер Оскар Дюбур, скажите прямо, что вы не доверяете мне.
Он, конечно, начал уверять, что это не правда, но нимало не разубедил меня. Вспомните все неприятности, которые я вытерпела за мое дружеское участие к этому человеку.
Или, если это слишком большое усилие для вас, будьте так добры, припомните только прощальное письмо Луциллы ко мне в Димчорч, за которым последовало столь же неприятное недоверие Оскара, и это в такое время, когда я выносила тяжелые испытания у постели моего отца. Надеюсь, вы согласитесь, что даже более мягкий характер, чем мой, ожесточился бы при подобных обстоятельствах.
Я не отвечала ни слова на уверения Оскара, я только с негодованием рылась в кармане своего платья.
— Вот мой адрес, — сказала я, подавая ему свою визитную карточку, — а вот мой паспорт, на случай если его попросят.
Я сунула ему в руки визитку и паспорт. Он взял их с изумлением.
— Что же мне с ними делать? — спросил он.
— Несите их в почтовую контору. Если там есть письмо на мое имя из Димчорча, я даю вам право распечатать его. Прочтите прежде, чем оно попадет мне в руки, и тогда, может быть, вы будете удовлетворены.
Он заявил, что не сделает ничего подобного, и постарался заставить меня взять назад мой паспорт.
— Как вам угодно, — сказала я. — Я не буду больше вмешиваться в ваши дела. Письмо мистрис Финч не имеет для меня никакого значения. Если оно на почте; я не возьму его. Какое мне дело до известий о Луцилле? Какое мне дело, замужем она или нет? Я ухожу к моему отцу и к моим сестрам. Решите сами, нужно ли вам письмо мистрис Финч или нет.
Это положило конец нашему спору. Он пошел в почтовую контору, и я возвратилась домой.
Войдя в мою комнату, я все еще придерживалась намерения, которое высказала Оскару на улице. С какой стати брошу я моего бедного отца и поеду в Англию вмешиваться в дела Луциллы? После ее прощания со мной могу ли я ожидать учтивого приема? Оскар на пути в Англию, пусть Оскар заботится сам о себе. Пусть они все трое (Оскар, Нюджент, Луцилла) разрешают все вопросы между собою, как знают. Какое мне дело до всей этой отвратительной путаницы? Никакого! Был теплый день для этого времени года. Вдова Пратолунго, как умная женщина, решила отдохнуть. Она открыла свой чемодан, сняла платье, надела блузу, прошлась по комнате, и если бы вы встретились с ней в эту минуту, она ни за какие блага в мире не пожелала бы поменяться с вами местами, ручаюсь вам.
(Что вы теперь думаете о моем постоянстве? Сколько раз я изменяла свои намерения относительно Луциллы и Оскара с тех пор, как покинула Димчорч! Как я теперь противоречила самой себе и как невероятно было, что я поступлю так нелогично. Вы никогда не изменяете ваших намерений под влиянием настроения или обстоятельств? Нет? Вы, что называется, твердый характер. А я? О, я простая смертная и с прискорбием сознаю, что обо мне не следовало бы писать в этой книге).
Полчаса спустя вошла служанка с небольшим пакетом для меня. Пакет был оставлен иностранцем с английским акцентом и со страшным синим лицом. Он сказал, что зайдет позже. Служанка, толстая дура, дрожала, передавая мне поручение, и спросила, не случилось ли какой неприятности между мной и человеком с синим лицом.
Я развернула пакет. Мой паспорт и действительно письмо от мистрис Финч.
Распечатал ли он его? Да! Он не в силах был преодолеть искушение прочесть его. Даже более, он приписал на нем карандашом следующие слова: «Когда я соберусь с духом прийти к вам, я буду умолять вас простить меня. Теперь я не решаюсь показаться вам. Прочтите письмо, и вы поймете почему».
Я развернула письмо.
Оно было помечено пятым сентября. Первые строки я пробежала без интереса. Благодарность за мое письмо, поздравление с надеждой на выздоровление моего отца, известия о деснах младенца и о последней проповеди ректора, наконец, новость, которая, мистрис Финч была уверена, приведет меня в восхищение. Что?! «Мистер Оскар Дюбур возвратился и находится теперь с Луциллой в Рамсгете».
Я скомкала письмо. Нюджент оправдал все мои опасения. Что подумал настоящий Оскар Дюбур, прочитав эту фразу в Марселе? Мы все смертные, мы все порочные. Это чудовищно, но это правда. С минуту я торжествовала.
Торжественная минута прошла, и я стала опять добродетельной — я хочу сказать, что мне стало стыдно за себя.
Я разгладила письмо и принялась с жаром искать известия о здоровье Луциллы. Если б известие было благоприятное, мое письмо, отданное на сохранение мисс Бечфорд, должно уже было в это время находиться в руках Луциллы, должно было показать отвратительный обман Нюджента и таким образом возвратить ее Оскару. В таком случае все было бы опять как следует (и моя милочка принуждена была бы сознаться в этом) благодаря мне.
Передав рамсгетскую новость, мистрис Финч вдавалась в то, что вы называете переливанием из пустого в порожнее. Она только что узнала (как и предполагал Оскар), что потеряла мое письмо. Она подождет посылать свое письмо до следующего дня в надежде найти мое. Если оно не отыщется, она пошлет свое письмо на post-restante по совету Зиллы (а не мистера Финча — в этом я ошиблась), у которой были родственники за границей и которая тоже писала на post-restante. Так мистрис Финч писала своим широким, размашистым, неразборчивым почерком до конца третьей страницы.
Я перевернула ее. Ее почерк неожиданно стал еще менее разборчивым, чем прежде, два больших пятна обезобразили страницу, слог стал истерическим. Боже милостивый! Прочтите сами. Вот это место:
"Прошло несколько часов, теперь время чая. О, мой дорогой друг, я едва держу его, я так дрожу, поверите ли. Мисс Бечфорд приехала в приходский дом. Она привезла ужасную новость о том, что Луцилла бежала с Оскаром, мы не знаем почему, мы не знаем куда, знаем только, что они уехали вдвоем тайно, это сообщил Оскар в письме к мисс Бечфорд, и ничего более. О, пожалуйста, приезжайте, как только это будет возможно. Мистер Финч умывает руки, а мисс Бечфорд уехала в ярости на него. Я в страшном волнении и передала его, говорит мистер Финч, младенцу, который кричит до посинения.
Любящая вас АМЕЛИЯ ФИНЧ".
Все припадки ярости, которые я испытала до сих пор в жизни, были ничто в сравнении с яростью, овладевшей мной, когда я прочла четвертую страницу письма мистрис Финч. Нюджент перехитрил меня со всеми моими предосторожностями. Нюджент отнял у своего брата Луциллу подлейшим образом и совершенно безнаказанно! Я вышла из границ всякой сдержанности. Я села, опустив руки в карманы своей блузы. Плакала ли я? Шепну вам на ухо, и чтоб это осталось между нами: я ругалась.
Не знаю, долго ли продолжался мой припадок. Помню только, что его прервал стук в дверь.
Я со злостью распахнула ее и очутилась лицом к лицу с Оскаром.
Выражение его лица мгновенно успокоило меня. Тон его голоса внезапно вызвал слезы на моих глазах. Он сказал:
— Я уезжаю в Англию через два часа. Простите ли вы меня? Поедете ли вы со мной?
Только эти слова. Но если бы видели его, если бы вы слышали его, когда он произнес их, вы готовы были бы идти с ним на край земли, как готова была я, и вы сказали бы ему это, как сказала я.
Через два часа мы сидели в вагоне на пути в Англию.
Глава XLVII
НА ПУТИ К КОНЦУ ПУТИ. ПЕРВАЯ СТАНЦИЯ
Вы, может быть, ожидаете, что я передам вам, как Оскар перенес известие о поступке своего брата?
Передать это нелегко. Оскар сбил меня с толку.
Первые сколько-нибудь серьезные слова, с которыми он обратился ко мне, были сказаны на пути к станции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Этими простыми словами рассказал он мне свою историю. Я снова почувствовала, что в натуре этого простодушного человека есть скрытая сила, о существовании которой я не подозревала сначала. Избрав себе такое занятие, Оскар, без сомнения, пошел только по уже проложенному пути. Отчаяние покоряется моде, как одежда. В старину отчаяние (в особенности такого рода, как отчаяние Оскара) побуждало людей идти в солдаты или в монастырь. В наше время отчаяние побуждает их идти в госпитали, перевязывать раны, подавать лекарства и искать исцеления, успешно или нет, в этом неприятном, но полезном деле. Оскар, конечно, не изобрел для себя ничего нового. Он только покорился моде. Все же, мне кажется, надо иметь мужество и решимость, чтобы преодолеть представлявшиеся ему затруднения и твердо держаться раз избранного пути. Начав со ссоры с ним, я готова была кончить уважением к нему. Как бы то ни было, этот человек был достоин Луциллы.
— Могу я узнать, куда вы ехали, когда мы встретились с вами? — спросила я. — Почему покинули вы Италию? Разве не осталось больше раненых солдат в госпиталях?
— Для меня не было больше работы в госпитале, в который я поступил, — отвечал он. — Я хотел было помогать бедным и больным вне госпиталя, но, как иностранец и протестант, встретил некоторые затруднения. Я мог бы легко преодолеть их среди такого в высшей степени добродушного и учтивого народа, как итальянцы, если бы постарался, но мне пришло в голову, что мои соотечественники мне ближе всех. Такой вопиющей бедности, как в Лондоне, не встретишь ни в одном итальянском городе. Когда мы с вами встретились, я ехал в Лондон, чтобы предложить свои услуги и посильную материальную помощь священнику какого-нибудь бедного прихода.
Он замолчал, подумал и прибавил, понизив голос:
— Это одна из моих целей. Вам я должен сказать, что есть и другая.
— Касающаяся вашего брата и Луциллы? — спросила я.
— Да. Не поймите меня не правильно. Я возвращаюсь в Англию не для того, чтоб отступиться от моего обещания. Я по-прежнему оставляю Нюдженту свободу заслужить любовь Луциллы. Я по-прежнему намерен не возвращаться в Димчорч, чтобы не смущать ни их, ни себя. Но я не в силах был заглушить невыносимого желания узнать, чем все кончится. Не спрашивайте меня. Это все, что я могу сказать вам. Несмотря на прошедшее время, я не в состоянии говорить без страдания о Луцилле. Я надеялся увидеться с вами в Лондоне и услышать из ваших уст дорогое известие. Представьте себе, каковы были мои надежды, когда я увидел вас, и простите меня, если я забылся, когда вы обманули мои ожидания, не сообщив никаких новостей и сказал о Нюдженте то, что вы сказали.
Он остановился и горячо пожал мою руку.
— Что, если я прав относительно письма мистрис Финч? — прибавил он. — Что, если оно действительно ожидает нас на почте?
— Ну?
— В нем, может быть, заключается весть, которую я жажду услышать.
Я остановила его.
— Я не знаю, какую весть вы жаждете услышать?
Я сказала это намеренно. Какую весть жаждал он услышать? Вопреки тому, что он говорил, моя женская проницательность подсказывала: весть, что Луцилла еще не замужем. Целью моих последних слов было получить у него ответ, который подтвердил бы мое мнение. Он уклонился от ответа. Не было ли это само по себе подтверждением? По-моему, да.
— Сообщите вы мне содержание письма? — спросил он.
— Да, если вы этого желаете, — отвечала я, не совсем довольная его скрытностью со мной.
— Что бы ни заключалось в письме? — продолжал он, очевидно, сомневаясь во мне.
Я ответила опять утвердительно, на этот раз одним только словом.
— Не зайду ли я слишком далеко, — настаивал он, — если попрошу вас дать мне прочесть письмо?
Мой характер, как вам известно, не из кротких. Я сердито вырвала у него мою руку и смерила его, как выражался мой покойный Пратолунго, своим «римским взглядом».
— Мистер Оскар Дюбур, скажите прямо, что вы не доверяете мне.
Он, конечно, начал уверять, что это не правда, но нимало не разубедил меня. Вспомните все неприятности, которые я вытерпела за мое дружеское участие к этому человеку.
Или, если это слишком большое усилие для вас, будьте так добры, припомните только прощальное письмо Луциллы ко мне в Димчорч, за которым последовало столь же неприятное недоверие Оскара, и это в такое время, когда я выносила тяжелые испытания у постели моего отца. Надеюсь, вы согласитесь, что даже более мягкий характер, чем мой, ожесточился бы при подобных обстоятельствах.
Я не отвечала ни слова на уверения Оскара, я только с негодованием рылась в кармане своего платья.
— Вот мой адрес, — сказала я, подавая ему свою визитную карточку, — а вот мой паспорт, на случай если его попросят.
Я сунула ему в руки визитку и паспорт. Он взял их с изумлением.
— Что же мне с ними делать? — спросил он.
— Несите их в почтовую контору. Если там есть письмо на мое имя из Димчорча, я даю вам право распечатать его. Прочтите прежде, чем оно попадет мне в руки, и тогда, может быть, вы будете удовлетворены.
Он заявил, что не сделает ничего подобного, и постарался заставить меня взять назад мой паспорт.
— Как вам угодно, — сказала я. — Я не буду больше вмешиваться в ваши дела. Письмо мистрис Финч не имеет для меня никакого значения. Если оно на почте; я не возьму его. Какое мне дело до известий о Луцилле? Какое мне дело, замужем она или нет? Я ухожу к моему отцу и к моим сестрам. Решите сами, нужно ли вам письмо мистрис Финч или нет.
Это положило конец нашему спору. Он пошел в почтовую контору, и я возвратилась домой.
Войдя в мою комнату, я все еще придерживалась намерения, которое высказала Оскару на улице. С какой стати брошу я моего бедного отца и поеду в Англию вмешиваться в дела Луциллы? После ее прощания со мной могу ли я ожидать учтивого приема? Оскар на пути в Англию, пусть Оскар заботится сам о себе. Пусть они все трое (Оскар, Нюджент, Луцилла) разрешают все вопросы между собою, как знают. Какое мне дело до всей этой отвратительной путаницы? Никакого! Был теплый день для этого времени года. Вдова Пратолунго, как умная женщина, решила отдохнуть. Она открыла свой чемодан, сняла платье, надела блузу, прошлась по комнате, и если бы вы встретились с ней в эту минуту, она ни за какие блага в мире не пожелала бы поменяться с вами местами, ручаюсь вам.
(Что вы теперь думаете о моем постоянстве? Сколько раз я изменяла свои намерения относительно Луциллы и Оскара с тех пор, как покинула Димчорч! Как я теперь противоречила самой себе и как невероятно было, что я поступлю так нелогично. Вы никогда не изменяете ваших намерений под влиянием настроения или обстоятельств? Нет? Вы, что называется, твердый характер. А я? О, я простая смертная и с прискорбием сознаю, что обо мне не следовало бы писать в этой книге).
Полчаса спустя вошла служанка с небольшим пакетом для меня. Пакет был оставлен иностранцем с английским акцентом и со страшным синим лицом. Он сказал, что зайдет позже. Служанка, толстая дура, дрожала, передавая мне поручение, и спросила, не случилось ли какой неприятности между мной и человеком с синим лицом.
Я развернула пакет. Мой паспорт и действительно письмо от мистрис Финч.
Распечатал ли он его? Да! Он не в силах был преодолеть искушение прочесть его. Даже более, он приписал на нем карандашом следующие слова: «Когда я соберусь с духом прийти к вам, я буду умолять вас простить меня. Теперь я не решаюсь показаться вам. Прочтите письмо, и вы поймете почему».
Я развернула письмо.
Оно было помечено пятым сентября. Первые строки я пробежала без интереса. Благодарность за мое письмо, поздравление с надеждой на выздоровление моего отца, известия о деснах младенца и о последней проповеди ректора, наконец, новость, которая, мистрис Финч была уверена, приведет меня в восхищение. Что?! «Мистер Оскар Дюбур возвратился и находится теперь с Луциллой в Рамсгете».
Я скомкала письмо. Нюджент оправдал все мои опасения. Что подумал настоящий Оскар Дюбур, прочитав эту фразу в Марселе? Мы все смертные, мы все порочные. Это чудовищно, но это правда. С минуту я торжествовала.
Торжественная минута прошла, и я стала опять добродетельной — я хочу сказать, что мне стало стыдно за себя.
Я разгладила письмо и принялась с жаром искать известия о здоровье Луциллы. Если б известие было благоприятное, мое письмо, отданное на сохранение мисс Бечфорд, должно уже было в это время находиться в руках Луциллы, должно было показать отвратительный обман Нюджента и таким образом возвратить ее Оскару. В таком случае все было бы опять как следует (и моя милочка принуждена была бы сознаться в этом) благодаря мне.
Передав рамсгетскую новость, мистрис Финч вдавалась в то, что вы называете переливанием из пустого в порожнее. Она только что узнала (как и предполагал Оскар), что потеряла мое письмо. Она подождет посылать свое письмо до следующего дня в надежде найти мое. Если оно не отыщется, она пошлет свое письмо на post-restante по совету Зиллы (а не мистера Финча — в этом я ошиблась), у которой были родственники за границей и которая тоже писала на post-restante. Так мистрис Финч писала своим широким, размашистым, неразборчивым почерком до конца третьей страницы.
Я перевернула ее. Ее почерк неожиданно стал еще менее разборчивым, чем прежде, два больших пятна обезобразили страницу, слог стал истерическим. Боже милостивый! Прочтите сами. Вот это место:
"Прошло несколько часов, теперь время чая. О, мой дорогой друг, я едва держу его, я так дрожу, поверите ли. Мисс Бечфорд приехала в приходский дом. Она привезла ужасную новость о том, что Луцилла бежала с Оскаром, мы не знаем почему, мы не знаем куда, знаем только, что они уехали вдвоем тайно, это сообщил Оскар в письме к мисс Бечфорд, и ничего более. О, пожалуйста, приезжайте, как только это будет возможно. Мистер Финч умывает руки, а мисс Бечфорд уехала в ярости на него. Я в страшном волнении и передала его, говорит мистер Финч, младенцу, который кричит до посинения.
Любящая вас АМЕЛИЯ ФИНЧ".
Все припадки ярости, которые я испытала до сих пор в жизни, были ничто в сравнении с яростью, овладевшей мной, когда я прочла четвертую страницу письма мистрис Финч. Нюджент перехитрил меня со всеми моими предосторожностями. Нюджент отнял у своего брата Луциллу подлейшим образом и совершенно безнаказанно! Я вышла из границ всякой сдержанности. Я села, опустив руки в карманы своей блузы. Плакала ли я? Шепну вам на ухо, и чтоб это осталось между нами: я ругалась.
Не знаю, долго ли продолжался мой припадок. Помню только, что его прервал стук в дверь.
Я со злостью распахнула ее и очутилась лицом к лицу с Оскаром.
Выражение его лица мгновенно успокоило меня. Тон его голоса внезапно вызвал слезы на моих глазах. Он сказал:
— Я уезжаю в Англию через два часа. Простите ли вы меня? Поедете ли вы со мной?
Только эти слова. Но если бы видели его, если бы вы слышали его, когда он произнес их, вы готовы были бы идти с ним на край земли, как готова была я, и вы сказали бы ему это, как сказала я.
Через два часа мы сидели в вагоне на пути в Англию.
Глава XLVII
НА ПУТИ К КОНЦУ ПУТИ. ПЕРВАЯ СТАНЦИЯ
Вы, может быть, ожидаете, что я передам вам, как Оскар перенес известие о поступке своего брата?
Передать это нелегко. Оскар сбил меня с толку.
Первые сколько-нибудь серьезные слова, с которыми он обратился ко мне, были сказаны на пути к станции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67