– Отец всегда бьет меня, – отвечала Простушка Салли, – если я не приношу денег. Вчера ночью он пустил в меня ножом, мне не очень было больно – только здесь немного порезано, – заметила она, показывая на пластырь на щеке.
Одна из женщин дотронулась до плеча Амелиуса и шепнула ему: Он столько же ей отец, как и я. Она беспомощное существо – и он пользуется этим. Если бы я могла ее куда-нибудь отдать, я бы не пустила ее больше к нему. Покажи барону грудь, Салли.
Она открыла свою поношенную шаль. На прелестной, все еще не сформировавшейся груди был страшный синяк.
Простушка Салли улыбнулась и сказала: «Мне было очень больно. Ножик лучше».
Некоторые из ближайших посетителей обернулись и засмеялись. Амелиус нежно закрыл шалью холодную грудь девушки. – Ради Бога, уйдем отсюда! – сказал он.
Глава XXII
Свежий, ночной воздух совершенно восстановил силы Салли. Она могла теперь есть. Амелиус предложил вернуться в кухмистерскую и достать там чего-нибудь, но она предпочла кофе и хлеб с маслом. Толстые ломти, поданные на тарелке, казались ей роскошью. Один ломоть удовлетворил ее аппетит. Я думала, что могу съесть всю тарелку, – сказала девушка, отходя от прилавка с бессознательной покорностью, которую Амелиус не мог видеть без грусти. Он купил еще хлеба с маслом на случай, если ей захочется есть. Пока он завертывал его в бумагу, одна из старших ее товарок дотронулась до него и шепнула:
«Вот он!» – Амелиус с недоумением взглянул на нее. – «Животное, которое называет себя ее отцом!» – объяснила женщина нетерпеливо.
Амелиус обернулся и увидел, что какой-то полупьяный негодяй, одетый с ног до головы в грязные лохмотья схватил Салли за руку.
Это было одно из диких животных Лондона, составляющих опасность и позор английской цивилизации.
Заметив, что Амелиус смотрит на него, он отвел девушку в сторону. «Ты поймала господина на этот раз, – сказал он ей, – я буду ждать золота сегодня ночью или!..» – Он окончил фразу, поднося огромный кулак к ее лицу. Как ни тихо были сказаны эти слова, они достигли до тонкого слуха Амелиуса.
В порыве негодования он бросился вперед. Еще минута и он свалил бы с ног негодяя, но вмешался закон в лице полисмена. – Оставьте его, – сказал он добродушно. – Ну, а ты, Адский огонь (вот под каким прекрасным именем он здесь известен), убирайся! – Дикое двуногое животное испугалось голоса власти, как пугаются врагов дикие четвероногие звери: он мгновенно исчез в темноте.
– Я видел, как он грозил ей кулаком, – сказал Амелиус с негодованием в голосе. – Он страшно ушиб ей грудь. Разве нет возможности защитить бедное создание.
– Есть, сэр, – ответил полисмен, – вы можете его предать суду, если хотите, его приговорят к месячному заключению, но девушке будет еще хуже, когда его выпустят.
Взгляд полисмена на положение девушки нельзя было оспорить. Амелиус мягко обратился к ней, она вся дрожала от холода или ужаса, может быть, от того и другого. Скажите мне, – спросил он, – этот человек в самом деле ваш отец?
– Боже мой! – воскликнул полисмен, удивленный непонятливостью господина, – у Простушки Салли нет ни отца, ни матери, не так ли, милая?
Она не слушала полисмена. Грусть и сочувствие, отразившиеся на лице Амелиуса, наполнили ее ребяческим любопытством и удивлением. Она смутно понимала, что он печалился о ней. Она испугалась одной мысли причинить горе этому новому другу, доброта и сочувствие которого так ее поражали.
– Не беспокойтесь за меня, сэр, – сказала она робко, – я равнодушна к тому, что у меня нет ни отца, ни матери, а на побои я не обращаю внимания. Она повернулась к одной из женщин:
– Мы ко всему привыкаем, не так ли, Женни?
Амелиус не мог больше слушать.
– Сердце разрывается, глядя на вас! – сказал он и вдруг отвернулся. Он был очень тронут, только страшным усилием, потрясшим его с головы до ног, удалось ему вернуть самообладание. – Я не позволю бедной девочке терпеть побои и голод! – сказал он гордо полисмену. – Посмотрите на нее! Как она беспомощна и молода!
Полисмен вытаращил глаза. Слова эти показались ему очень странными, но искреннее чувство всегда возбуждает уважение. Полисмен с глубоким уважением обратился к Амелиусу.
– Это очень грустно, сэр, – сказал он. – Салли тихая, добрая девушка, и эти две женщины тоже. Они никому не отдаются и не пьют. Впрочем они все ведут себя порядочно, пока не напьются. Большей частью мужчины виноваты, когда они пьют. Может быть, ее примут на ночь в рабочий дом. Что это у тебя в руке, милая? Деньги? – Амелиус поспешил объяснить, что он дал ей эти деньги.
– Рабочий дом! – воскликнул он. – Самое название его ужасно!
– Успокойтесь, сэр, – сказал полисмен, – ее не примут с деньгами в рабочий дом.
Амелиус, в совершенном отчаянии, спросил нет ли поблизости гостиницы. Полисмен показал на истасканное, грязное платье Салли и предоставил ему отвечать за себя.
– Здесь есть какая-то кофейня, – прибавил он с видом человека, не решавшегося рассказывать подробностей.
Слишком озабоченный или недостаточно знакомый с жизнью Лондона, Амелиус решился попытать счастья в кофейной. Подозрительная на вид старуха встретила их в дверях и заметила полисмена. Не дожидаясь вопроса, она ответила: «Все занято» – и захлопнула дверь.
– Нет ли еще какого-нибудь места? – спросил Амелиус.
– Есть ночлежный дом, – ответил полисмен, еще с большим сомнением, – но теперь поздно. Там, вероятно, уже набилось народа, как сельдей в бочке. Пойдите сами посмотрите.
Он повел их в слабо освещенную улицу и постучал ногой в трап, сделанный в мостовой. Дверь отворил мальчик с блестящими глазами в грязном ночном колпаке.
– Вам нужно которого-нибудь из них? – спросил мальчик, увидев полисмена.
– Что он хочет сказать? – спросил Амелиус.
– Между этими людьми попадаются воры, – объяснил полисмен. – Сойди с дороги, Яков, и дай барину посмотреть.
Он вынул фонарь и осветил подвал. Амелиус посмотрел вниз. Выражение полицейского «набилось, как сельдей в бочке» подходило к тому, что он увидел. На полу кухни мужчины, женщины и дети валялись вместе.
Страшно бледные лица поднялись в испуге из темноты, когда свет фонаря упал вниз. Амелиусу стало тошно от ужасного запаха, наполнявшего воздух, он с дрожью отшатнулся.
– Что твоя голова, Яков? – спросил полисмен. – Это умный мальчик, – объяснил он Амелиусу. – Я с ним всегда приветлив.
– Теперь лучше, благодарю вас, – ответил мальчик с блестящими глазами. «Прощай, Яков». «Прощайте, сэр».
Трап опустился, и ночлежный дом исчез как страшное ночное видение.
Наступило минутное молчание в группе, оставшейся на мостовой. Нелегко было решить вопрос, что делать дальше.
– Трудно поместить куда-нибудь девушку на ночь, – заметил полисмен.
– Почему нам не взять ее с собой? – сказала одна из женщин. – Я знаю, что она охотно согласится спать втроем на одной постели.
– Понятное дело! – отвечала другая. – Ты знаешь, что он прежде всего явится к нам, если Салли не вернется домой?
Амелиус с обычной горячностью устроил дело.
– Я позабочусь о ней, – сказал он. – Салли, доверишься ты мне?
Она вложила свою руку в его с видом ребенка, готового идти домой. Ее истощенное лицо просияло в первый раз.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она, – я пойду с вами куда угодно.
Полисмен улыбнулся. Женщины были, казалось, поражены. Прежде чем они смогли опомниться, Амелиус сунул им немного денег и радушно пожал им руки.
– Вы добрые создания, – сказал он горячо, – мне вас от души жаль. Но, мистер полисмен, покажите мне, где найти кеб и возьмите это за труды. В вас есть человеколюбие, вы делаете честь полиции.
Через пять минут Амелиус ехал с Простушкой Салли на свою квартиру. Неосторожный поступок его казался ему только обязанностью христианина. Ни малейшее сомнение не беспокоило его. Я как-нибудь устрою ее, думал он весело. Он взглянул на нее. Бедная девушка спала в углу кеба. Она дрожала во сне. Амелиус снял пальто и закутал ее им. Как посмеялись бы над ним его клубные друзья, если бы могли его видеть в эту минуту. Он должен был разбудить ее, когда кеб остановился. Он отпер дверь, зажег свечу в зале и повел ее наверх.
– Ты скоро опять заснешь, Салли? – шепнул он. Она осмотрела маленькую гостиную с сонным удивлением.
– Как здесь, должно быть, приятно жить, – сказала она.
– Ты голодна? – спросил Амелиус. Она покачала головой и сняла обтрепанную шляпу, прекрасные, светло-каштановые волосы рассыпались на ее лицо и плечи.
– Я слишком устала, чтобы хотеть есть. Могу я взять подушку с дивана и лечь на ковер?
Амелиус отворил дверь своей спальни.
– Ты проведешь ночь гораздо удобнее, – ответил он. – Вот тебе постель.
Она вошла за ним и осмотрела спальню, любуясь всем, что видела. При виде щетки и гребенки она захлопала руками от восторга.
– О какая разница с моими! – воскликнула она.
– Гребенка черепаховая, сэр, как в окнах магазинов?
Ванна и полотенца бросились ей потом в глаза, она стояла и смотрела на них с завистью, совершенно забыв об удивительной гребенке.
– Я часто заглядывала в магазины железных изделий, и всегда мечтала о такой ванне. У меня только один маленький кувшин, и меня бранят, если я прошу его наполнить водой более одного раза. Мне никогда еще не давали воды, сколько мне нужно. Она остановилась и задумалась на минуту. Опять на лице ее появилось несчастное, бессмысленное выражение, омрачавшее красоту ее голубых глаз. – Тяжело будет вернуться домой, повидав все эти прекрасные вещи, сказала она и вздохнула с покорностью судьбе, которую грустно было видеть в таком молодом существе.
– Ты никогда не вернешься к той ужасной жизни, – возразил Амелиус. – Никогда и не думай о ней больше. Не смотри на меня так странно.
Она слушала с выражением страдания на лице и вдруг схватилась руками за голову. То, что он сказал ей, было так удивительно, что она не могла сразу понять.
– У меня голова кружится, – сказала она. – Я такая бедная, глупая девочка, что ничего не могу сообразить, когда такой господин, как вы, дает новое направление моим мыслям. Не потрудитесь ли вы повторить ваши слова, сэр?
– Я повторю их завтра утром, – отвечал ласково Амелиус.
– Ты устала, Салли, отдохни.
Она очнулась и взглянула на постель.
– Это ваша постель.
– Она твоя на нынешнюю ночь, – сказал Амелиус. – Я буду спать в соседней комнате на диване.
Взор ее на минуту остановился на нем с невыразимым удивлением, потом она посмотрела опять на постель. – Вы позволите мне спать одной? – спросила она удивленно.
В ее взгляде и манерах, когда она произнесла эти слова, не было ничего нескромного, самый развращенный человек не мог бы найти в ней и тени порочности.
Амелиус вспомнил, что одна из ее подруг сказала ему:
– Ум ее не развился с детства. Кроме ума многие другие чувства были неразвиты в бедной жертве. Он затруднялся ответить ей с уважением, которое должно было оказывать ее неведению. Его молчание удивило и испугало ее.
– Я рассердила вас чем-нибудь? – спросила она.
Амелиус не колебался более.
– Бедная моя девочка, – сказал он, – я жалею тебя от всей души. Спи спокойно, Салли, спи спокойно. Он поспешно оставил ее и затворил за собой дверь.
Она следовала за ним до запертой двери и остановилась, стараясь понять его, но напрасно! Через несколько времени она решилась шепнуть через дверь. – Пожалуйста, сэр… – Она замолчала, испуганная своей смелостью. Он не слыхал ее, он стоял у окна и задумчиво вглядывался в ночную темноту, уже не испытывая прежней уверенности в будущем.
Она в отчаянии стояла у двери, вполне уверенная, что оскорбила его чем-нибудь. Она подняла было руку, чтобы постучать, но опять опустила ее. Наконец сделала над собой страшное усилие и постучала в дверь. Он тотчас же отворил ее.
– Мне очень жаль, если я сказала что-нибудь дурное, – начала она, задыхаясь от слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55