На следующее утро он получил от мистрис Пейзон несколько строк, извещавших его о здоровье Салли и обещавших через день или два снова уведомить о ней.
Успокоенный добрыми вестями и подкрепившись долгим сном, Амелиус около полудня отправился со своим обычным визитом к Регине. Он был уверен, что в этот ранний час никто не помешает их свиданию. Она приняла его спокойно и серьезно и пожала руку его нежнее обыкновенного. Он ожидал жалоб на то, что не был накануне, и выговоров за свое публичное появление на кафедре в качестве социалиста. Из снисхождения ли, или вследствие озабоченности каким-либо другим более важным обстоятельством, только Регина не касалась ни того, ни другого предмета.
– Мне очень отрадно видеть вас, Амелиус, – сказала она, – меня так тревожит положение дяди, и я утомилась от своих собственных мыслей. Что-то случилось неприятное в его делах. Он ходит в Сити раньше и возвращается оттуда позднее обыкновенного. Когда он приходит домой, то не говорит со мной, а запирается в своей комнате. У него был такой измученный и суровый вид, когда я подавала ему утром завтрак. Вы знаете, что он директор одного из новых банков? Вчера было что-то в газетах о банке, что его страшно расстроило. Как только он прочел эти строки, оставил свой кофе и ушел в банк, не позавтракав. Мне не следовало бы тревожить вас этим, Амелиус, но тетка моя не принимает никакого участия в делах мужа и мне будет легче, если я поговорю с вами о моем беспокойстве. Я спрятала газету, посмотрите, что пишут там о банке, и расскажите мне, если поймете, в чем дело.
Амелиус прочел указанный ему параграф. Он так же мало смыслил в банковских делах, как и Регина.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – здесь речь идет о деньгах, не правильно выданных акционерам. Как это случилось, не понимаю.
Регина, совсем не удовлетворенная, переменила предмет разговора. Она спросила Амелиуса, нашел ли он жилье, услышав, что все его поиски оставались пока безуспешными, она открыла свой рабочий стол и вынула оттуда карточку.
– Брат одной из моих школьных подруг женится, – сказала она, – у него прелестный небольшой коттедж поблизости Регент-Парка, и он хочет продать его со всей обстановкой. Не знаю, захотите ли вы приобрести свой собственный дом. Сестра его просила меня раздавать эти карточки с адресом и подробностями. Вы, может быть, по дороге зайдете посмотреть коттедж.
Амелиус взял карточку. Женственная сдержанность и скромность Регины, ее спокойный голос, грация ее движений производили очень приятное впечатление на его душу после тревог и беспокойств последних суток. Он смотрел, как она ловко работала, склонившись над вышиванием, и поближе пододвинул к ней стул. Она улыбнулась, сознавая, что он любуется ею, и с удовольствием принимала это.
– Я охотно купил бы коттедж, – сказал Амелиус, – если б знал, что вы будете жить в нем со мною.
Она серьезно взглянула на него, держа иглу в руке.
– Не будем возвращаться к этому вопросу, – отвечала она и снова принялась за свое вышивание.
– Почему же так? – спросил Амелиус.
Она продолжала работать очень усердно, точно бедная швея, которая спешит заработать кусок хлеба.
– Бесполезно говорить о том, что может случиться лишь спустя долгое время.
Амелиус помешал ее вышиванию, взяв ее за руку. Такое усердие к работе раздражало его.
– Посмотрите на меня, Регина, – сказал он, старательно сдерживая себя. – Я хочу предложить вам сделать обоюдные уступки, я не желаю очень торопить вас, я подожду, но срок должен быть умеренный. Деньги тяжело достаются, моя дорогая, если судить о том по вашему дяде, сколько он выстрадал, пока достиг богатства. Не может ли это служить для нас предостережением вместо того, чтобы служить примером! Неужели вы предпочитаете видеть меня несчастным, и все из-за внешнего блеска. Полно! Полно! Подумаем лучше о себе. Зачем будем мы лучшие дни нашей жизни проводить врозь, когда мы оба свободны и можем быть счастливы вместе. У меня есть еще друг, кроме Руфуса, хороший друг моего отца. Он в прекрасных отношениях со многими высокопоставленными людьми и поможет мне найти должность. Месяцев через шесть у меня прибавится жалованье к моему доходу. Одно милое слово, моя дорогая, скажите, что вы согласны выйти за меня через шесть месяцев.
Неспособна женская натура оставаться нечувствительной к таким мольбам. Она растаяла.
– Желала бы сказать да, мой милый! – отвечала она со вздохом.
– Так скажите! – нежно настаивал Амелиус.
Она снова искала убежища в своей работе.
– Если вы мне дадите время, – промолвила она, – я, может быть, и скажу да.
– Время на что, моя возлюбленная?
– Чтоб переждать, пока мой дядя не будет так тревожиться, как теперь.
– Не говорите о вашем дяде, Регина. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что он скажет. Боже милостивый! Почему не можете вы решиться сами? Я ничего не хочу больше слышать о том, чем вы обязаны мистеру Фарнеби, я уже достаточно наслушался об этом в наше последнее свидание. Дорогая моя, пожалейте меня! Имейте хоть один раз свою волю!
Последние слова были оскорблением ее достоинства.
– Мне кажется, слишком жестоко с вашей стороны говорить, что у меня нет своей воли, – отвечала она, – и так же жестоко настоятельно требовать от меня ответа, когда я расстроена.
Явился на сцену неизбежный носовой платок и усилил протест, а слезы очень трогательно показались в прелестных глазах девушки.
Амелиус встал с места и отошел к окну. Последняя ссылка на тревоги мистера Фарнеби истощила его терпение. Она не может забыть своего дядю и его банк, даже когда я говорю ей о нашем браке, – подумал он.
Он изменился в лице при этой мысли. Мгновенно возник в его воображении образ Простушки Салли. Непреодолимая сила заставила его думать о ней, не как о бедной, умирающей с голоду, опозоренной уличной бродяжке, но как о признательной девушке, считавшей за счастье быть его служанкой, упавшей в обморок при одной мысли о разлуке с ним. Сознание собственного достоинства, верность к обрученной невесте восстали в нем против заключения, к которому привели его эти мысли. Он снова вернулся к Регине и заговорил так громко и горячо, что слезы ее замерли от удивления.
– Вы правы, моя дорогая, вы правы, я должен дать вам время. Я постараюсь сдержать свой нетерпеливый характер, но, конечно, сначала это будет плохо удаваться мне. Простите, пожалуйста. Я сделаю все, что вы желаете.
Регина, удивленная горячностью его извинений, любезно и ласково простила его. Она оставила свое вышивание и подставила ему лицо свое для поцелуя.
– Вы такой милый, когда не горячитесь и бываете благоразумнее. Очень жаль, что вы воспитывались в Америке. Не останетесь ли вы позавтракать?
К счастью для Амелиуса, в эту минуту вошел в комнату слуга и доложил ему:
– Моя госпожа желает видеть вас у себя, прежде чем вы уйдете отсюда.
Это был первый случай, когда мистрис Фарнеби изъявила свое желание через слугу и не появилась сама между влюбленными. Любопытство Регины было несколько возбуждено.
– Странное желание, – сказала, она. – Что бы это значило? Моя тетка выходила сегодня со двора ранее обыкновенного, и я с тех пор не видала ее. Разве она хочет посоветоваться с нами о делах моего дяди?
– Пойду и узнаю, – отвечал Амелиус.
– И останетесь здесь завтракать? – повторила Регина.
– Только не сегодня, моя дорогая.
– Так завтра?
– Да завтра.
С этими словами он ушел. Отворив дверь, он оглянулся и послал ей воздушный поцелуй. Регина подняла голову и прелестно улыбнулась. После этого она снова усердно принялась за вышивание.
Глава XXVI
Дверь в комнату мистрис Фарнеби, находившуюся в нижнем этаже задней части дома, была настежь отворена. Она поджидала Амелиуса.
– Войдите! – закричала она, как только Амелиус появился в сенях. Она втащила его в комнату и захлопнула за ним дверь. Ее лицо горело, глаза дико сверкали.
– Мне нужно кое-что сообщить вам, добрый юноша, – начала она, – сообщить по секрету, чтоб это осталось между мной и вами. – Она вдруг остановилась и взглянула на него со страхом и тревогой. – Что с вами? – спросила она.
Вид комнаты, заявление о секрете, ожидание вторичной интимной беседы подняли в душе Амелиуса воспоминание о первом достопамятном его свидании с мистрис Фарнеби. Жалостные, полные надежды слова матери в разговоре ее о потерянной дочери, казалось, слышались ему в настоящую минуту. «Она, может быть, затерялась в лабиринте Лондона. Вы можете встретить ее завтра или через десять лет. Из тысячи случайностей, может быть, сто счастливых». В его мозгу мелькнула внезапно возможность этой встречи, точно луч света среди мрака, «Не встречал ли я ее?»
– Не обманывайте себя тщетными надеждами! – сказал он горячо. – Обещайте мне это, прежде чем я буду говорить.
Она отрицательно махнула рукой.
– Надежды! – повторила она. – Я покончила с надеждами, покончила с беспокойствами, я получила, наконец, известие.
Он был слишком взволнован, чтоб внимать ее словам, все мысли его были поглощены предстоящим открытием. «Две ночи тому назад, – заговорил он, – я бродил по Лондону и встретил…»
Она расхохоталась.
– Продолжайте! – воскликнула она с насмешливой веселостью.
Амелиус остановился испуганный и встревоженный.
– Чему вы смеетесь? – спросил он.
– Продолжайте! – повторила она. – Попытайтесь удивить меня. Кончайте, кого вы встретили?
Амелиус продолжал, подозрительно наблюдая за ней:
– Я встретил на улице бедную девушку…
Она вдруг изменилась при этих словах и посмотрела на него с суровым укором.
– Довольно! – прервала она его. – В продолжении стольких ужасных лет я не ожидала такого жалкого конца. – Ее лицо вдруг просияло, на нем появились нежность и торжество и сделали ее опять молодой и счастливой. – Амелиус, – продолжала она, – послушайте, что я скажу вам. Сон мой осуществился, моя девочка жива! Она найдена благодаря вам!
Амелиус с тревогой взглянул на нее. Говорила она о том, что действительно случилось, или снова бредила?
Поглощенная своим блаженством, она не обращала внимания на его молчание.
– Я видела женщину, – сказала она, – в это прекрасное, благословенное утро видела я женщину, которой была отдана моя малютка. Негодяйка клялась, что она не виновата. Я старалась простить ее, почти простила ее от радости, которую она пробудила во мне всем рассказанным ей. Я никогда не услышала бы этого, если б вы не читали вашей превосходной лекции. Женщина была в числе ваших слушательниц, она никогда не заговорила бы об этих прошлых днях, никогда не подумала бы обо мне…
При этих словах мистрис Фарнеби вдруг остановилась и отвернулась от Амелиуса. Подождав несколько минут и видя ее все безмолвной и неподвижной, он решился спросить:
– А вас не обманывают? Вы, как помнится, сообщали мне, что вас надували не раз во время розысков.
– Я имею доказательства того, что меня не обманывают, – отвечала мистрис Фарнеби, все еще не оборачивая к нему своего лица. – Один из них указывает мне на недостаток, существующий на ее ноге.
– Один из них? – повторил Амелиус. – Сколько же их?
– Двое. Старая женщина и молодой человек.
– Как их зовут?
– Они еще не сказали мне своих имен.
– А разве это не подозрительно?
– Один из них знает о недостатке на ее ноге, – повторила мистрис Фарнеби.
– Могу я спросить, который из двоих? Старая женщина, как я полагаю?
– Нет, молодой человек.
– Это странно! Видели вы этого молодого человека?
– Нет, я знаю о нем только то, что говорила мне старая женщина. Он писал мне.
– Могу я посмотреть письмо?
– Нет, я не смею его показывать.
Амелиус не задавал больше вопросов. Если б он мог предполагать, что разговор мистрис Фарнеби, когда она поверяла ему свою тайну, был подслушан кем-нибудь через кухонное окно, то он, может быть, вспомнил бы мстительные речи Фебы, заподозрил бы ее и ее любовника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55