..
Но это длилось не вечно. И Молчун попал как раз в промежуток между приступами традиционных Стасовых занятий. Он стоял посреди большого кабинета без окон, а за спиной у него стоял Гоша, скрестив руки за спиной и напоминая то ли адвоката, то ли охранника, готового в момент вырубить Молчуна, если тот поведет себя неверно.
– Стас, – негромко позвал Гоша босса, который чересчур увлекся разглядыванием каких-то бумаг на столе. – Стас, мы пришли.
Стас вскинул голову, некоторое время непонимающе таращился перед собой, но затем в его голове все встало на места, и Стас сказал:
– Ну.
– Это насчет четверга... – терпеливо пояснил Гоша.
Лицо Стаса сохраняло недовольное выражение, а рука как бы нехотя махнула в сторону Молчуна:
– Ну, чего встал? Сядь там где-нибудь...
Молчун сел на край дивана, не расслабляясь и не сводя теперь взгляда со Стаса, ожидая неизбежного вопроса: "Ну и как это ты облажался?"
Вместо этого Стас сказал:
– Не напрягайся, Молчун... Я же чувствую – ты весь как струна.
Он правильно чувствовал, хотя едва удостоил своего работника взглядом.
– Переживаешь из-за девок, – сказал Стас, не поднимая глаз. – Господи, да что ж теперь переживать-то? Случилось так случилось. Мертвых не вернешь, Молчун. Ты ведь знаешь, что их не вернешь? И я тоже знаю. Так чего же мы будем напрягаться из-за того, что уже не изменить... Правильно говорю?
– Наверное, – осторожно сказал Молчун.
– Давай думать о живых, – предложил Стас, прильнул ноздрей к белой дорожке, выстроенной на гладкой поверхности стола с помощью кредитной карточки, и вдохнул порошок. Молчун не знал, какие мысли о живых посетили Стаса в этот момент, но только следующие три-четыре минуты в комнате все сидели молча: Гоша и Молчун наблюдали за тем, как меняется выражение лица Стаса.
– О живых... – мягко прошептал Стас, и в складках у рта снова проступила озабоченность. – О тебе, Молчун. Ты же ведь живой?
– Наверное, – сказал Молчун.
– Девочек не вернешь, – сказал Стас, зависая над новой дорожкой, как хищная птица над добычей. – Но я не хочу, чтобы другие девочки умирали. Так страшно умирали. Гоша рассказал мне... Ножом – это очень больно. Когда много раз бьют ножом – это дико больно, это садизм какой-то... Зачем много раз бить ножом, если можно один раз выстрелить в затылок?
– И еще знаки вырезали, – добавил Гоша. Молчун поежился – этих деталей он знать не хотел.
– Какие знаки? – спросил Стас.
– У одной девушки на ногах. Два прямоугольника.
– Охренеть, – поморщился Стас. – Отморозки, бля, самые настоящие отморозки. Так что, Молчун, твоя забота – вычислить этих отморозков. Ты единственный, кто их видел в лицо. Найди их, узнай, кто их навел на наших девок... А дальше я сам разберусь.
– Э-э... – растерянно протянул Молчун.
– Что-то непонятно? – осведомился Стас.
– Я не понял про отморозков, – честно признался Молчун.
– Это солнцевские, – прошептал Стас. – Или нет... Ножом порезали – это не солнцевские. Если ножом, то это кто-то из черных... Или грузины, или азеры. Пугают, суки, ну да только мы не из пугливых, да, Молчун?
Молчун осторожно качнул подбородком. По собственному опыту он знал – когда тебя называют храбрецом, сразу же за этим начинаются неприятности.
– А раз ты не из пугливых, то найди этих сволочей, – сказал Стас, постукивая ребром кредитной карты по столу. – Очень тебя прошу.
Молчун хотел возразить, что никогда ничем подобным не занимался, что, может быть, лучше подождать, пока милиция что-нибудь раскопает... Стас не заметил его попытки раскрыть рот и продолжил:
– Ты же не хочешь потерять свою работу. Ты же не хочешь со мной поссориться. Потому что если ты со мной поссоришься, ты в Москве работы уже не найдешь. Разве что дворником. И то – если я разрешу. А чтобы я разрешил, мне нужно, чтобы ты все выяснил – кто и зачем. Это не маньяки, Молчун, это такие же сволочи, как ты и я. Они все сделают за деньги, они даже прикинутся маньяками. А ты за деньги найдешь их.
Гоша сделал Молчуну знак, что пора сваливать из кабинета.
Глава 16
– Скажите, пятьсот двадцать шестой номер – это туда?
– Да, – дежурная по этажу, женщина средних лет с непроницаемым видом штатной сотрудницы спецслужбы, экономно кивнула.
– А чернявый такой парень, в кожаной куртке, туда не проходил? Только что.
– Проходил.
– Обратно не выходил?
– Нет.
– Спасибо за информацию, – сказал Кирилл. – Между прочим, милиция. – Он продемонстрировал удостоверение. – Все под контролем, не волнуйтесь...
Дежурная и не думала волноваться. Она сосредоточенно вязала, и число петель волновало ее куда больше всяких там чернявых парней и белобрысых милиционеров. Она лишь автоматически занесла в память, что в сторону пятьсот двадцать шестого проследовали двое: один высокий, другой – не очень. Один торопился, другой – не очень.
Кирилл убедился, что номер, куда прошел Мурзик, находится в противоположном от пожарной лестницы конце коридора, и сделал обнадеживающий вывод:
– Кажется, мы его блокировали.
– Кажется... – неуверенным эхом отозвался Львов.
– Звони Хорьку, пусть он немедленно чешет сюда... И будем паковать Мурзика.
– Ага, – кивнул Львов и метнулся назад, к дежурной, но тут по закону подлости выяснилось, что у нее лишь аппарат внутренней связи. Львов горным козликом поскакал все по той же пожарной лестнице вниз, в вестибюль. В отличие от Кирилла, он не испытывал лихорадочного азарта в предвкушении "упаковки" Мурзика. Все это очень походило на авантюру, а авантюр, в отличие от показательных задержаний, Львов видел предостаточно... Он успокаивал себя лишь тем, что, не будь его, Львова, здесь, Киря наломал бы дров еще больше.
Хорек оказался на месте и даже подошел к трубке. Доказать ему, что необходимо приехать в "Алмаз", оказалось сложнее, но Львов справился с этим, хотя и вспотел. Он преподнес Хорьку всю сегодняшнюю историю как немыслимый фарт – все уже сделано, преступник вычислен, выслежен и блокирован. Нужно лишь подъехать и треснуть его по башке – тогда триумф и благодарность начальства обеспечены. Хорьков для вида задумчиво посопел в трубку и буркнул:
– Ну ладно... Я сейчас.
Львов повесил трубку и прикинул: сколько времени понадобится Хорькову, чтобы примчаться в гостиницу. Получалось, что минут семь-десять. Может, и быстрее – кажется, идея дележа славы на троих здорово зацепила Хорька.
Львов засек время и стал похаживать взад-вперед по вестибюлю, поглядывая то на часы, то на стеклянные двери гостиницы. Подобные прогулки обычно располагают к раздумьям, ну а Львов не мог сейчас думать ни о чем другом, как о Мурзике, Пушкинском сквере и двоих убитых. То есть о троих, если считать собачку.
Значит, не маньяк, не серийный убийца. Что ж, так оно и лучше. Бородину не нравилась эта версия. Посмотрим, понравится ли версия о наркоторговце, который убивает своих бывших клиентов. И отрезает им руки. А на хрена он отрезает им руки? Львов наморщил лоб.
Допустим, Мурзик хотел не просто убить девушку, а устроить акцию устрашения – чтобы другим неповадно было. Опять-таки – проще пугать отрезанным пальцем, а руку... Что, в багажнике ее возить?
Львов вспомнил, что машина Мурзика стоит перед гостиницей. Пойти посмотреть, что ли? Тьфу ты, бредятина всякая в голову лезет! Отрезанная рука в багажнике... Она же воняет. Львов снова поморщился – мысли в голову лезли какие-то дурные. А версия Кирилла вовсе не казалась стопроцентным верняком...
Но тут в вестибюль гостиницы "Алмаз" пушечным ядром влетел Хорьков – набычившись, засунув руки в карманы, скривив губы в изуверской ухмылке... Охрана на входе на всякий случай отошла подальше.
Львов приблизился к этому страшному человеку и кивнул на освободившийся лифт.
– Нам туда. Пятый этаж.
– За пятнадцать минут сработаем? – деловито поинтересовался Хорьков. – Мне к брату нужно успеть...
– Понимаешь, главное, не взять этого типа, главное – его расколоть. За этим мы тебя и пригласили, – сделал Львов скромный комплимент.
– Вы обратились по адресу, – самодовольно признался Хорек. – У нас будет захват, плавно переходящий в чистосердечное признание. Он даже не почувствует боли... Там кто еще с тобой? – Хорек ткнул пальцем вверх. – Иванов?
Львов согласно кивнул, и Хорек не упустил случая прошипеть сквозь зубы:
– Пацан... Салага.
– Нужно обучать молодые кадры, – заметил Львов. Минуту спустя они вышли из лифта на пятом этаже, и Хорек, разминая кисти, поинтересовался:
– А где он?
Львов недоуменно посмотрел по сторонам и развел руками – молодого кадра по фамилии Иванов, он же пацан, он же салага, в коридоре пятого этажа не наблюдалось. У Львова появилось нехорошее предчувствие. С трудом удерживая это предчувствие внутри себя и не выплескивая его наружу, он подошел к дежурной. Конечно, эта дура ничего не знает – да, был тут такой, стоял возле лифта... Куда делся – неизвестно.
– Звоните в вашу службу безопасности, – велел Львов. – Пусть пара человек поднимется сюда к нам...
– Правильно, – одобрил Хорек. – Чем больше народу, тем больше угару и веселья! – Он вытащил из наплечной кобуры пистолет. – В каком номере сегодня гуляем?
– Пятьсот двадцать шесть, – сказал Львов. Он посмотрел на "ствол" Хорька и вспомнил, что из оружия захватил лишь связку ключей и бумажник. А еще у него снова заныл зуб. Как-то слишком по-идиотски все складывалось.
Глава 17
Если бы Молчун посмотрел повнимательнее, если бы он получше прислушался, да если бы еще и принюхался как следует, то непременно понял бы – через бензиновую вонь, рекламные щиты и партизански вонявший из-под талого снега мусор в город пробралась весна и разворачивала свою будоражащую активность в полный рост. Молчун ничего этого не просек. Он стоял, ссутулившись, на ступенях недавно отгроханного турками бизнес-центра и чувствовал не весну в воздухе, а серую унылую тяжесть на плечах.
– Я не умею делать такие вещи, – сказал Молчун. Гоша сделал вид, что не расслышал, и тогда Молчун сказал громче, с неожиданным отчаянием в голосе: – Я не умею делать такие вещи! Как же я... Как я – этих?!
Гоша, до этого момента неторопливо и беззаботно двигавшийся в сторону своей машины, остановился. Молчун не слышал грустного вздоха, как не слышал и пары крепких матерных слов, однако, судя по движению плеч и головы Гоши, что-то подобное было произнесено.
– Все когда-то делается в первый раз, – уже громче заметил Гоша, садясь за руль. Гошина борода была такой же густой и ухоженной, как и на прошлой неделе, да и с чего ей редеть или прорастать сединой, если у самоуверенного Гоши все осталось аккуратно расписано на недели и месяцы вперед. История на Ленинском была для него все равно как похмелье – немного неприятно, но проходит, а главное – забывается. Рядом с этим респектабельным господином сопел взволнованный Молчун, выбитый из колеи, потерянный, словно корабль без руля и без ветрил...
– Будешь считаться в отпуске, – сказал Гоша, осторожно выводя машину со стоянки и стараясь не "поцеловаться" ни с одной из шикарных иномарок, припаркованных рядом с бизнес-центром. – Закончишь разбираться, вернешься, все будет как раньше...
Молчун в глубине души знал – как раньше уже не будет, все уже порушено, порезано, забрызгано красной жидкостью, так похожей на... Вслух он это говорить пока не решался, поэтому и Гошу перебивать не стал.
– Странная штука, – медленно произнес Гоша. – Стас же плотно сидит на "коксе"... Давно уже сидит. У него в башке все должно было слипнуться, а он... Он ничего не забывает. И вот это, то, что сегодня было, он тоже не забудет. Я это для тебя говорю, Молчун. Чтобы ты не думал: "А, Стас наркоман, козел, придурок, можно выслушать и забыть". Когда Стас говорил: "Я сделаю так, что ты больше нигде в Москве не сможешь работать..." – он не врал, он не преувеличивал. Он действительно так сделает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Но это длилось не вечно. И Молчун попал как раз в промежуток между приступами традиционных Стасовых занятий. Он стоял посреди большого кабинета без окон, а за спиной у него стоял Гоша, скрестив руки за спиной и напоминая то ли адвоката, то ли охранника, готового в момент вырубить Молчуна, если тот поведет себя неверно.
– Стас, – негромко позвал Гоша босса, который чересчур увлекся разглядыванием каких-то бумаг на столе. – Стас, мы пришли.
Стас вскинул голову, некоторое время непонимающе таращился перед собой, но затем в его голове все встало на места, и Стас сказал:
– Ну.
– Это насчет четверга... – терпеливо пояснил Гоша.
Лицо Стаса сохраняло недовольное выражение, а рука как бы нехотя махнула в сторону Молчуна:
– Ну, чего встал? Сядь там где-нибудь...
Молчун сел на край дивана, не расслабляясь и не сводя теперь взгляда со Стаса, ожидая неизбежного вопроса: "Ну и как это ты облажался?"
Вместо этого Стас сказал:
– Не напрягайся, Молчун... Я же чувствую – ты весь как струна.
Он правильно чувствовал, хотя едва удостоил своего работника взглядом.
– Переживаешь из-за девок, – сказал Стас, не поднимая глаз. – Господи, да что ж теперь переживать-то? Случилось так случилось. Мертвых не вернешь, Молчун. Ты ведь знаешь, что их не вернешь? И я тоже знаю. Так чего же мы будем напрягаться из-за того, что уже не изменить... Правильно говорю?
– Наверное, – осторожно сказал Молчун.
– Давай думать о живых, – предложил Стас, прильнул ноздрей к белой дорожке, выстроенной на гладкой поверхности стола с помощью кредитной карточки, и вдохнул порошок. Молчун не знал, какие мысли о живых посетили Стаса в этот момент, но только следующие три-четыре минуты в комнате все сидели молча: Гоша и Молчун наблюдали за тем, как меняется выражение лица Стаса.
– О живых... – мягко прошептал Стас, и в складках у рта снова проступила озабоченность. – О тебе, Молчун. Ты же ведь живой?
– Наверное, – сказал Молчун.
– Девочек не вернешь, – сказал Стас, зависая над новой дорожкой, как хищная птица над добычей. – Но я не хочу, чтобы другие девочки умирали. Так страшно умирали. Гоша рассказал мне... Ножом – это очень больно. Когда много раз бьют ножом – это дико больно, это садизм какой-то... Зачем много раз бить ножом, если можно один раз выстрелить в затылок?
– И еще знаки вырезали, – добавил Гоша. Молчун поежился – этих деталей он знать не хотел.
– Какие знаки? – спросил Стас.
– У одной девушки на ногах. Два прямоугольника.
– Охренеть, – поморщился Стас. – Отморозки, бля, самые настоящие отморозки. Так что, Молчун, твоя забота – вычислить этих отморозков. Ты единственный, кто их видел в лицо. Найди их, узнай, кто их навел на наших девок... А дальше я сам разберусь.
– Э-э... – растерянно протянул Молчун.
– Что-то непонятно? – осведомился Стас.
– Я не понял про отморозков, – честно признался Молчун.
– Это солнцевские, – прошептал Стас. – Или нет... Ножом порезали – это не солнцевские. Если ножом, то это кто-то из черных... Или грузины, или азеры. Пугают, суки, ну да только мы не из пугливых, да, Молчун?
Молчун осторожно качнул подбородком. По собственному опыту он знал – когда тебя называют храбрецом, сразу же за этим начинаются неприятности.
– А раз ты не из пугливых, то найди этих сволочей, – сказал Стас, постукивая ребром кредитной карты по столу. – Очень тебя прошу.
Молчун хотел возразить, что никогда ничем подобным не занимался, что, может быть, лучше подождать, пока милиция что-нибудь раскопает... Стас не заметил его попытки раскрыть рот и продолжил:
– Ты же не хочешь потерять свою работу. Ты же не хочешь со мной поссориться. Потому что если ты со мной поссоришься, ты в Москве работы уже не найдешь. Разве что дворником. И то – если я разрешу. А чтобы я разрешил, мне нужно, чтобы ты все выяснил – кто и зачем. Это не маньяки, Молчун, это такие же сволочи, как ты и я. Они все сделают за деньги, они даже прикинутся маньяками. А ты за деньги найдешь их.
Гоша сделал Молчуну знак, что пора сваливать из кабинета.
Глава 16
– Скажите, пятьсот двадцать шестой номер – это туда?
– Да, – дежурная по этажу, женщина средних лет с непроницаемым видом штатной сотрудницы спецслужбы, экономно кивнула.
– А чернявый такой парень, в кожаной куртке, туда не проходил? Только что.
– Проходил.
– Обратно не выходил?
– Нет.
– Спасибо за информацию, – сказал Кирилл. – Между прочим, милиция. – Он продемонстрировал удостоверение. – Все под контролем, не волнуйтесь...
Дежурная и не думала волноваться. Она сосредоточенно вязала, и число петель волновало ее куда больше всяких там чернявых парней и белобрысых милиционеров. Она лишь автоматически занесла в память, что в сторону пятьсот двадцать шестого проследовали двое: один высокий, другой – не очень. Один торопился, другой – не очень.
Кирилл убедился, что номер, куда прошел Мурзик, находится в противоположном от пожарной лестницы конце коридора, и сделал обнадеживающий вывод:
– Кажется, мы его блокировали.
– Кажется... – неуверенным эхом отозвался Львов.
– Звони Хорьку, пусть он немедленно чешет сюда... И будем паковать Мурзика.
– Ага, – кивнул Львов и метнулся назад, к дежурной, но тут по закону подлости выяснилось, что у нее лишь аппарат внутренней связи. Львов горным козликом поскакал все по той же пожарной лестнице вниз, в вестибюль. В отличие от Кирилла, он не испытывал лихорадочного азарта в предвкушении "упаковки" Мурзика. Все это очень походило на авантюру, а авантюр, в отличие от показательных задержаний, Львов видел предостаточно... Он успокаивал себя лишь тем, что, не будь его, Львова, здесь, Киря наломал бы дров еще больше.
Хорек оказался на месте и даже подошел к трубке. Доказать ему, что необходимо приехать в "Алмаз", оказалось сложнее, но Львов справился с этим, хотя и вспотел. Он преподнес Хорьку всю сегодняшнюю историю как немыслимый фарт – все уже сделано, преступник вычислен, выслежен и блокирован. Нужно лишь подъехать и треснуть его по башке – тогда триумф и благодарность начальства обеспечены. Хорьков для вида задумчиво посопел в трубку и буркнул:
– Ну ладно... Я сейчас.
Львов повесил трубку и прикинул: сколько времени понадобится Хорькову, чтобы примчаться в гостиницу. Получалось, что минут семь-десять. Может, и быстрее – кажется, идея дележа славы на троих здорово зацепила Хорька.
Львов засек время и стал похаживать взад-вперед по вестибюлю, поглядывая то на часы, то на стеклянные двери гостиницы. Подобные прогулки обычно располагают к раздумьям, ну а Львов не мог сейчас думать ни о чем другом, как о Мурзике, Пушкинском сквере и двоих убитых. То есть о троих, если считать собачку.
Значит, не маньяк, не серийный убийца. Что ж, так оно и лучше. Бородину не нравилась эта версия. Посмотрим, понравится ли версия о наркоторговце, который убивает своих бывших клиентов. И отрезает им руки. А на хрена он отрезает им руки? Львов наморщил лоб.
Допустим, Мурзик хотел не просто убить девушку, а устроить акцию устрашения – чтобы другим неповадно было. Опять-таки – проще пугать отрезанным пальцем, а руку... Что, в багажнике ее возить?
Львов вспомнил, что машина Мурзика стоит перед гостиницей. Пойти посмотреть, что ли? Тьфу ты, бредятина всякая в голову лезет! Отрезанная рука в багажнике... Она же воняет. Львов снова поморщился – мысли в голову лезли какие-то дурные. А версия Кирилла вовсе не казалась стопроцентным верняком...
Но тут в вестибюль гостиницы "Алмаз" пушечным ядром влетел Хорьков – набычившись, засунув руки в карманы, скривив губы в изуверской ухмылке... Охрана на входе на всякий случай отошла подальше.
Львов приблизился к этому страшному человеку и кивнул на освободившийся лифт.
– Нам туда. Пятый этаж.
– За пятнадцать минут сработаем? – деловито поинтересовался Хорьков. – Мне к брату нужно успеть...
– Понимаешь, главное, не взять этого типа, главное – его расколоть. За этим мы тебя и пригласили, – сделал Львов скромный комплимент.
– Вы обратились по адресу, – самодовольно признался Хорек. – У нас будет захват, плавно переходящий в чистосердечное признание. Он даже не почувствует боли... Там кто еще с тобой? – Хорек ткнул пальцем вверх. – Иванов?
Львов согласно кивнул, и Хорек не упустил случая прошипеть сквозь зубы:
– Пацан... Салага.
– Нужно обучать молодые кадры, – заметил Львов. Минуту спустя они вышли из лифта на пятом этаже, и Хорек, разминая кисти, поинтересовался:
– А где он?
Львов недоуменно посмотрел по сторонам и развел руками – молодого кадра по фамилии Иванов, он же пацан, он же салага, в коридоре пятого этажа не наблюдалось. У Львова появилось нехорошее предчувствие. С трудом удерживая это предчувствие внутри себя и не выплескивая его наружу, он подошел к дежурной. Конечно, эта дура ничего не знает – да, был тут такой, стоял возле лифта... Куда делся – неизвестно.
– Звоните в вашу службу безопасности, – велел Львов. – Пусть пара человек поднимется сюда к нам...
– Правильно, – одобрил Хорек. – Чем больше народу, тем больше угару и веселья! – Он вытащил из наплечной кобуры пистолет. – В каком номере сегодня гуляем?
– Пятьсот двадцать шесть, – сказал Львов. Он посмотрел на "ствол" Хорька и вспомнил, что из оружия захватил лишь связку ключей и бумажник. А еще у него снова заныл зуб. Как-то слишком по-идиотски все складывалось.
Глава 17
Если бы Молчун посмотрел повнимательнее, если бы он получше прислушался, да если бы еще и принюхался как следует, то непременно понял бы – через бензиновую вонь, рекламные щиты и партизански вонявший из-под талого снега мусор в город пробралась весна и разворачивала свою будоражащую активность в полный рост. Молчун ничего этого не просек. Он стоял, ссутулившись, на ступенях недавно отгроханного турками бизнес-центра и чувствовал не весну в воздухе, а серую унылую тяжесть на плечах.
– Я не умею делать такие вещи, – сказал Молчун. Гоша сделал вид, что не расслышал, и тогда Молчун сказал громче, с неожиданным отчаянием в голосе: – Я не умею делать такие вещи! Как же я... Как я – этих?!
Гоша, до этого момента неторопливо и беззаботно двигавшийся в сторону своей машины, остановился. Молчун не слышал грустного вздоха, как не слышал и пары крепких матерных слов, однако, судя по движению плеч и головы Гоши, что-то подобное было произнесено.
– Все когда-то делается в первый раз, – уже громче заметил Гоша, садясь за руль. Гошина борода была такой же густой и ухоженной, как и на прошлой неделе, да и с чего ей редеть или прорастать сединой, если у самоуверенного Гоши все осталось аккуратно расписано на недели и месяцы вперед. История на Ленинском была для него все равно как похмелье – немного неприятно, но проходит, а главное – забывается. Рядом с этим респектабельным господином сопел взволнованный Молчун, выбитый из колеи, потерянный, словно корабль без руля и без ветрил...
– Будешь считаться в отпуске, – сказал Гоша, осторожно выводя машину со стоянки и стараясь не "поцеловаться" ни с одной из шикарных иномарок, припаркованных рядом с бизнес-центром. – Закончишь разбираться, вернешься, все будет как раньше...
Молчун в глубине души знал – как раньше уже не будет, все уже порушено, порезано, забрызгано красной жидкостью, так похожей на... Вслух он это говорить пока не решался, поэтому и Гошу перебивать не стал.
– Странная штука, – медленно произнес Гоша. – Стас же плотно сидит на "коксе"... Давно уже сидит. У него в башке все должно было слипнуться, а он... Он ничего не забывает. И вот это, то, что сегодня было, он тоже не забудет. Я это для тебя говорю, Молчун. Чтобы ты не думал: "А, Стас наркоман, козел, придурок, можно выслушать и забыть". Когда Стас говорил: "Я сделаю так, что ты больше нигде в Москве не сможешь работать..." – он не врал, он не преувеличивал. Он действительно так сделает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51