Один из парней вышел из машины и тоже отправился за Тарасовым пешком. Наконец забор кончился, и появилось достаточно новое здание – постройки примерно восьмидесятых годов. Здание было большое и двухэтажное, в нем располагался завод электронного оборудования. Тарасов зашел в вестибюль и позвонил куда-то по местному телефону. После этого он вышел, обогнул здание, спустился на три ступеньки вниз и постучал в низенькую дверцу подвала. Его впустили и захлопнули дверь. Там Тарасов пробыл недолго и вышел вскоре с большой сумкой, потертой, как и его одежда Судя по тому, как он морщился и кряхтел, когда нес сумку обратно к остановке автобуса, она была тяжелой.
«Наверное, воруют что-то с завода», – решили оперативники.
Опять долго ехали вслед за 115-м маршрутом, затем Тарасов пересел на трамвай и приехал на улицу Подводника Герасимова, нашел там маленький двухэтажный домик – не то бывшую кочегарку, не то еще что-то хозяйственное и позвонил в звонок на двери. Из окошка выглянуло чье-то лицо, потом скрылось, и двери отворились.
Теперь уже второй преследователь вышел из машины, напоказ неуверенно потоптался возле той же двери и заглянул в окно. В маленьком помещении двое рассматривали содержимое сумки. Потом один сверился со списком, удовлетворенно кивнул и отсчитал Тарасову пачку денег. Тот отслюнил от пачки сотенную и спрятал в карман, а всю пачку убрал за пазуху.
Парень еле успел отскочить от окна, потому что дверь раскрылась и выпустила радостного Тарасова, избавившегося от тяжеленной сумки. Он бодро потрусил к ближайшей станции метро, где опять-таки позвонил по телефону и устремился вниз. Пришлось ребятам разделиться и одному спускаться в метро вслед за Тарасовым. Тарасов вышел в центре, подождал прямо на улице, вскоре подъехала бежевая «девятка» (его преследователь на всякий случай записал номер), Тарасов подсел в нее на минуту и отдал толстую пачку денег водителю – полному мужчине с брезгливо оттопыренными губами.
«Все ясно: воруют с завода комплектующие, продают в какую-то мелкую фирмочку, те что-то из них собирают и продают уже изделиями. У них таким образом существенно сокращаются накладные расходы, и все довольны. Договариваются об этом заранее начальники, а чтобы не светиться, посылают этакую шестерку – он взял, передал и ни о чем не спрашивает. Одного я только не пойму, – задумался парень. – Олегу-то какой с этого интерес?»
Он позвонил по мобильнику прямо Олегу, чтобы узнать, продолжать ли наблюдение за объектом. Олег его плохо слышал, потому что в кабинете орал телевизор. Когда же удалось докричаться, то Олег, поняв, в чем дело, рявкнул, чтобы бросали к чертовой матери Тарасова и возвращались к себе по месту работы, потому что сейчас такая кутерьма начнется – у милиции каждый сотрудник будет на счету.
***
Телевизионный канал ПТЦ размещался в помещении, арендованном у роно. Прежде в этом здании находилась средняя школа номер 218, и самым большим помещением был, разумеется, школьный актовый зал.
В этом зале руководство канала и решило организовать всенародное прощание с любимцем публики Александром Каморным.
– Пускать всех, – распорядился Палыч, – пускай старухи пар выпустят, поглядят на своего кумира в последний раз.
Прощание было объявлено в четверг. И народ повалил. Основную массу прощающихся составляли пламенные пенсионерки и отставные военные – самый верный контингент почитателей покойного.
Алена Багун скомандовала на всякий случай снимать циркулирующую в зале публику – мол, был бы материал, а как его потом смонтировать, они со Светой разберутся. Траурный митинг, или гражданскую панихиду, назначили на два часа дня. К этому времени народные страсти несколько поутихли, самые активные пенсионеры основательно выдохлись и подустали, народа в зале стало меньше. Пал Палыч объявил митинг открытым.
Первой выпустили энергичную даму из бухгалтерии, которая славилась на канале оставшейся от советских времен страстью к общественной работе. Она обожала собирать деньги на чужие свадьбы и похороны, а также произносить прочувствованным фальшивым голосом длинные скучные речи. И сейчас она завела такую же бесконечную речь о невероятной порядочности и отзывчивости покойного, о его общественной позиции и ответственности перед зрителями канала. Алена, по причине своего достаточно молодого возраста, никогда не бывала на пленумах райкома, но сейчас, слушая энергичную даму из бухгалтерии, почувствовала себя в партийной атмосфере.
Пенсионеры, с одной стороны, услышали что-то родное, но с другой – от длинных речей за последнее время несколько отвыкли, необходимую выносливость утратили. Алена посмотрела на лица и поняла, что все пройдет спокойно, не будет никаких эксцессов – публика на них просто уже не способна. Дождавшись конца выступления неистовой ораторши, она попросила слова.
Операторы многочисленных каналов, которые собрались снимать прощание с их бывшим коллегой, проснулись и поймали камерами одну из наиболее популярных телеведущих города. Алена, работая на контрасте, постаралась говорить коротко и выразительно. Она преподнесла слушателям покойного Каморного, как выдающегося борца со спаивающей несчастный русский народ алкогольной мафией, тонко намекнула, что именно в результате этой борьбы и пал в конце концов неугомонный журналист, и что родной телеканал продолжит его дело и не даст спуску служителям зеленого змия…
В самый разгар своего патетического выступления Алена боковым зрением заметила какое-то движение в окружающей толпе. Скосив глаза, она увидела, что сквозь ряды отставников и пенсионерок к ней пробирается невысокая худощавая девушка. Подумав, что это очередная поклонница Каморного, которая хочет воспользоваться случаем и высказать перед телекамерой свою великую и неразделенную любовь, Алена сделала знак глазами оператору – снимать, мол, может потом пригодиться, -. и присмотрелась внимательнее.
Вблизи она увидела, что девушка не так юна, как ей показалось – сначала, – скорее всего, это была женщина за тридцать, только очень худая и миниатюрная. Кроме того, она показалась Алене моложе из-за своей молодежной одежды – черных облегающих джинсов и кожаной куртки-«косухи» в металлических заклепках. На лице у нее было какое-то странное, погруженное в себя выражение, глаза смотрели прямо перед собой, не моргая, спина была неестественно выпрямлена, и двигалась она тоже как-то странно, осторожно, как будто боялась расплескать что-то у себя внутри.
Алена насторожилась: лицо, да и вся личность приближающейся женщины ей не понравились, она опасалась, что та сейчас закатит истерику перед камерой или сделает кое-что похуже. Продолжая говорить ничего не значащие слова, Алена оглянулась, но поймала только взгляд стоящей неподалеку Светы Мальковой. Та беспомощно пожала плечами, показывая, что понимает Аленины опасения, но сделать ничего не может – девица уже слишком близко, нельзя оттаскивать ее прямо перед камерами. Алене стало тревожно.
И она не ошиблась.
Подойдя к Алене вплотную, девушка распахнула куртку. Алена в ужасе ахнула: изнутри, к полам куртки было подвешено несколько гранат. В ту же секунду эта ненормальная выдернула у одной гранаты чеку.
В глазах у Алены потемнело. Неужели это все? Неужели ее жизнь сейчас закончится из-за какой-то ненормальной? Неужели все зря – все ее труды, интриги, все ее трудолюбие и все ее коварство, все средства, которые она использовала для того, чтобы сделать карьеру, чтобы пробиться наверх…
Алена медленно отступала, но девушка с гранатами шла к ней неотвратимо, как смерть. Время почти остановилось. Наверное, прошли считанные секунды, но Алена успела передумать и перечувствовать так много… Надо было броситься прочь, упасть на пол, забиться в какую-нибудь щель, но не было сил сбросить страшное смертельное оцепенение, словно злые чары сковали ее тело незримыми оковами.
Кое-кто из стоящих рядом увидел, что происходит непонятное; кто-то заметил гранаты; кто-то закричал истошно, но до Алены все звуки и движения доходили, как сквозь толстое стекло, как если бы она находилась в огромном аквариуме одна… нет, не одна, а вдвоем с этой ненормальной… вдвоем со своей смертью.
Женщина в кожаной куртке подошла к Алене вплотную с тем же странным отрешенным выражением лица. Она прижалась к Алене всем телом, как в любовном объятии, обхватила ее руками… Алена ощутила тяжелую рубчатую сталь гранат, почувствовала сквозь одежду их металлический холод, попыталась вырваться, но сил уже не было.
Больше она ничего уже не успела понять: страшный грохот потряс импровизированный траурный зал, и обезображенные искореженные тела двух женщин отлетели друг от друга, отброшенные взрывом, как двое влюбленных, разделенных неумолимой судьбой.
Грохот взрыва не успел стихнуть, как его заглушили вопли ужаса – наполнявшие зал люди кричали от страха и рвались к выходу, отталкивая друг друга, подминая слабых, топча тех, кто не устоял на ногах…
Перед взрывом Николай, повинуясь знаку Алены, начал снимать неизвестную женщину, она шла странной колеблющейся походкой, и показалась Николаю нереальной, как на экране компьютера. И вместе с тем в ее приближении чувствовалась та неотвратимость, с какой прибывает вода при наводнении – спрятаться негде и убежать невозможно. В Николае проснулся оператор, и он снимал, ничего не видя вокруг, стараясь запечатлеть на пленке эту неотвратимость, и даже сделал несколько шагов вперед, стремясь отыскать лучший ракурс. Женщина распахнула куртку шире, и Николай, да и все, кто стоял поблизости, заметили то, что видела Алена, – гранаты. Телевизионщики народ сообразительный и глазастый, кто-то заметил, как убийца вытащила чеку у гранаты, бросил камеру и втиснулся в толпу, стремясь отдалиться от страшной пары – убийцы и ее жертвы. Николай не задумывался о своих действиях, им руководило подсознание, и только подсознание может помочь спастись, когда счет идет на секунды. Он мог упасть и откатиться под стол, на котором стоял гроб Каморного, – там осколки не задели бы его. Но тут в глаза ему бросилось безмятежное серьезное лицо Светы Мальковой. Она стояла чуть в стороне, и смертоносная женщина повернулась к ней спиной. Света не видела гранат, и теперь удивление от начинающейся паники уже начинало затуманивать ее ясный взгляд. Все произошло за долю секунды, и этот миг стал переломным в жизни Николая. Не каждому человеку судьба устраивает проверки на прочность, не каждый сумеет обуздать приступ слепого ужаса при виде надвигающейся опасности. Николаю повезло: он сумел. Одним прыжком он бросился к Свете, сбил с ног и повалил на пол, после чего упал сверху и закрыл ее своим телом.
– Ты что? – начала было она, но прогремел взрыв.
Света замерла. Через несколько секунд истина начала доходить до нее. Она шевельнулась. Прикрывавшее ее тело Николая было страшно тяжелым. Она почувствовала теплые капли на своей щеке и, скосив глаза, увидела сбегающую с шеи Николая темно-красную струйку.
– Коля! – слабо позвала она. – Коля, ты меня слышишь?
Он молчал. Вокруг орали и визжали, но возле них, у гроба Каморного, образовался вакуум – все стремились поскорее пробиться к дверям, там обезумевшая толпа смела охрану, образовалась свалка, слышались стоны покалеченных. С трудом Света высвободилась, перевернув Николая на бок. Она приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Глаза были закрыты, и сам он был страшно бледный. Света встала на колени, осмотрела Николая и вскрикнула от ужаса. На спине зияла кровавая рана.
«Осколком задело! – мелькнуло в голове. – Моим осколком!»
– Эй, кто-нибудь! – беспомощно позвала Света.
Из-под стола, на котором располагался гроб с телом Каморного, вылез человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
«Наверное, воруют что-то с завода», – решили оперативники.
Опять долго ехали вслед за 115-м маршрутом, затем Тарасов пересел на трамвай и приехал на улицу Подводника Герасимова, нашел там маленький двухэтажный домик – не то бывшую кочегарку, не то еще что-то хозяйственное и позвонил в звонок на двери. Из окошка выглянуло чье-то лицо, потом скрылось, и двери отворились.
Теперь уже второй преследователь вышел из машины, напоказ неуверенно потоптался возле той же двери и заглянул в окно. В маленьком помещении двое рассматривали содержимое сумки. Потом один сверился со списком, удовлетворенно кивнул и отсчитал Тарасову пачку денег. Тот отслюнил от пачки сотенную и спрятал в карман, а всю пачку убрал за пазуху.
Парень еле успел отскочить от окна, потому что дверь раскрылась и выпустила радостного Тарасова, избавившегося от тяжеленной сумки. Он бодро потрусил к ближайшей станции метро, где опять-таки позвонил по телефону и устремился вниз. Пришлось ребятам разделиться и одному спускаться в метро вслед за Тарасовым. Тарасов вышел в центре, подождал прямо на улице, вскоре подъехала бежевая «девятка» (его преследователь на всякий случай записал номер), Тарасов подсел в нее на минуту и отдал толстую пачку денег водителю – полному мужчине с брезгливо оттопыренными губами.
«Все ясно: воруют с завода комплектующие, продают в какую-то мелкую фирмочку, те что-то из них собирают и продают уже изделиями. У них таким образом существенно сокращаются накладные расходы, и все довольны. Договариваются об этом заранее начальники, а чтобы не светиться, посылают этакую шестерку – он взял, передал и ни о чем не спрашивает. Одного я только не пойму, – задумался парень. – Олегу-то какой с этого интерес?»
Он позвонил по мобильнику прямо Олегу, чтобы узнать, продолжать ли наблюдение за объектом. Олег его плохо слышал, потому что в кабинете орал телевизор. Когда же удалось докричаться, то Олег, поняв, в чем дело, рявкнул, чтобы бросали к чертовой матери Тарасова и возвращались к себе по месту работы, потому что сейчас такая кутерьма начнется – у милиции каждый сотрудник будет на счету.
***
Телевизионный канал ПТЦ размещался в помещении, арендованном у роно. Прежде в этом здании находилась средняя школа номер 218, и самым большим помещением был, разумеется, школьный актовый зал.
В этом зале руководство канала и решило организовать всенародное прощание с любимцем публики Александром Каморным.
– Пускать всех, – распорядился Палыч, – пускай старухи пар выпустят, поглядят на своего кумира в последний раз.
Прощание было объявлено в четверг. И народ повалил. Основную массу прощающихся составляли пламенные пенсионерки и отставные военные – самый верный контингент почитателей покойного.
Алена Багун скомандовала на всякий случай снимать циркулирующую в зале публику – мол, был бы материал, а как его потом смонтировать, они со Светой разберутся. Траурный митинг, или гражданскую панихиду, назначили на два часа дня. К этому времени народные страсти несколько поутихли, самые активные пенсионеры основательно выдохлись и подустали, народа в зале стало меньше. Пал Палыч объявил митинг открытым.
Первой выпустили энергичную даму из бухгалтерии, которая славилась на канале оставшейся от советских времен страстью к общественной работе. Она обожала собирать деньги на чужие свадьбы и похороны, а также произносить прочувствованным фальшивым голосом длинные скучные речи. И сейчас она завела такую же бесконечную речь о невероятной порядочности и отзывчивости покойного, о его общественной позиции и ответственности перед зрителями канала. Алена, по причине своего достаточно молодого возраста, никогда не бывала на пленумах райкома, но сейчас, слушая энергичную даму из бухгалтерии, почувствовала себя в партийной атмосфере.
Пенсионеры, с одной стороны, услышали что-то родное, но с другой – от длинных речей за последнее время несколько отвыкли, необходимую выносливость утратили. Алена посмотрела на лица и поняла, что все пройдет спокойно, не будет никаких эксцессов – публика на них просто уже не способна. Дождавшись конца выступления неистовой ораторши, она попросила слова.
Операторы многочисленных каналов, которые собрались снимать прощание с их бывшим коллегой, проснулись и поймали камерами одну из наиболее популярных телеведущих города. Алена, работая на контрасте, постаралась говорить коротко и выразительно. Она преподнесла слушателям покойного Каморного, как выдающегося борца со спаивающей несчастный русский народ алкогольной мафией, тонко намекнула, что именно в результате этой борьбы и пал в конце концов неугомонный журналист, и что родной телеканал продолжит его дело и не даст спуску служителям зеленого змия…
В самый разгар своего патетического выступления Алена боковым зрением заметила какое-то движение в окружающей толпе. Скосив глаза, она увидела, что сквозь ряды отставников и пенсионерок к ней пробирается невысокая худощавая девушка. Подумав, что это очередная поклонница Каморного, которая хочет воспользоваться случаем и высказать перед телекамерой свою великую и неразделенную любовь, Алена сделала знак глазами оператору – снимать, мол, может потом пригодиться, -. и присмотрелась внимательнее.
Вблизи она увидела, что девушка не так юна, как ей показалось – сначала, – скорее всего, это была женщина за тридцать, только очень худая и миниатюрная. Кроме того, она показалась Алене моложе из-за своей молодежной одежды – черных облегающих джинсов и кожаной куртки-«косухи» в металлических заклепках. На лице у нее было какое-то странное, погруженное в себя выражение, глаза смотрели прямо перед собой, не моргая, спина была неестественно выпрямлена, и двигалась она тоже как-то странно, осторожно, как будто боялась расплескать что-то у себя внутри.
Алена насторожилась: лицо, да и вся личность приближающейся женщины ей не понравились, она опасалась, что та сейчас закатит истерику перед камерой или сделает кое-что похуже. Продолжая говорить ничего не значащие слова, Алена оглянулась, но поймала только взгляд стоящей неподалеку Светы Мальковой. Та беспомощно пожала плечами, показывая, что понимает Аленины опасения, но сделать ничего не может – девица уже слишком близко, нельзя оттаскивать ее прямо перед камерами. Алене стало тревожно.
И она не ошиблась.
Подойдя к Алене вплотную, девушка распахнула куртку. Алена в ужасе ахнула: изнутри, к полам куртки было подвешено несколько гранат. В ту же секунду эта ненормальная выдернула у одной гранаты чеку.
В глазах у Алены потемнело. Неужели это все? Неужели ее жизнь сейчас закончится из-за какой-то ненормальной? Неужели все зря – все ее труды, интриги, все ее трудолюбие и все ее коварство, все средства, которые она использовала для того, чтобы сделать карьеру, чтобы пробиться наверх…
Алена медленно отступала, но девушка с гранатами шла к ней неотвратимо, как смерть. Время почти остановилось. Наверное, прошли считанные секунды, но Алена успела передумать и перечувствовать так много… Надо было броситься прочь, упасть на пол, забиться в какую-нибудь щель, но не было сил сбросить страшное смертельное оцепенение, словно злые чары сковали ее тело незримыми оковами.
Кое-кто из стоящих рядом увидел, что происходит непонятное; кто-то заметил гранаты; кто-то закричал истошно, но до Алены все звуки и движения доходили, как сквозь толстое стекло, как если бы она находилась в огромном аквариуме одна… нет, не одна, а вдвоем с этой ненормальной… вдвоем со своей смертью.
Женщина в кожаной куртке подошла к Алене вплотную с тем же странным отрешенным выражением лица. Она прижалась к Алене всем телом, как в любовном объятии, обхватила ее руками… Алена ощутила тяжелую рубчатую сталь гранат, почувствовала сквозь одежду их металлический холод, попыталась вырваться, но сил уже не было.
Больше она ничего уже не успела понять: страшный грохот потряс импровизированный траурный зал, и обезображенные искореженные тела двух женщин отлетели друг от друга, отброшенные взрывом, как двое влюбленных, разделенных неумолимой судьбой.
Грохот взрыва не успел стихнуть, как его заглушили вопли ужаса – наполнявшие зал люди кричали от страха и рвались к выходу, отталкивая друг друга, подминая слабых, топча тех, кто не устоял на ногах…
Перед взрывом Николай, повинуясь знаку Алены, начал снимать неизвестную женщину, она шла странной колеблющейся походкой, и показалась Николаю нереальной, как на экране компьютера. И вместе с тем в ее приближении чувствовалась та неотвратимость, с какой прибывает вода при наводнении – спрятаться негде и убежать невозможно. В Николае проснулся оператор, и он снимал, ничего не видя вокруг, стараясь запечатлеть на пленке эту неотвратимость, и даже сделал несколько шагов вперед, стремясь отыскать лучший ракурс. Женщина распахнула куртку шире, и Николай, да и все, кто стоял поблизости, заметили то, что видела Алена, – гранаты. Телевизионщики народ сообразительный и глазастый, кто-то заметил, как убийца вытащила чеку у гранаты, бросил камеру и втиснулся в толпу, стремясь отдалиться от страшной пары – убийцы и ее жертвы. Николай не задумывался о своих действиях, им руководило подсознание, и только подсознание может помочь спастись, когда счет идет на секунды. Он мог упасть и откатиться под стол, на котором стоял гроб Каморного, – там осколки не задели бы его. Но тут в глаза ему бросилось безмятежное серьезное лицо Светы Мальковой. Она стояла чуть в стороне, и смертоносная женщина повернулась к ней спиной. Света не видела гранат, и теперь удивление от начинающейся паники уже начинало затуманивать ее ясный взгляд. Все произошло за долю секунды, и этот миг стал переломным в жизни Николая. Не каждому человеку судьба устраивает проверки на прочность, не каждый сумеет обуздать приступ слепого ужаса при виде надвигающейся опасности. Николаю повезло: он сумел. Одним прыжком он бросился к Свете, сбил с ног и повалил на пол, после чего упал сверху и закрыл ее своим телом.
– Ты что? – начала было она, но прогремел взрыв.
Света замерла. Через несколько секунд истина начала доходить до нее. Она шевельнулась. Прикрывавшее ее тело Николая было страшно тяжелым. Она почувствовала теплые капли на своей щеке и, скосив глаза, увидела сбегающую с шеи Николая темно-красную струйку.
– Коля! – слабо позвала она. – Коля, ты меня слышишь?
Он молчал. Вокруг орали и визжали, но возле них, у гроба Каморного, образовался вакуум – все стремились поскорее пробиться к дверям, там обезумевшая толпа смела охрану, образовалась свалка, слышались стоны покалеченных. С трудом Света высвободилась, перевернув Николая на бок. Она приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Глаза были закрыты, и сам он был страшно бледный. Света встала на колени, осмотрела Николая и вскрикнула от ужаса. На спине зияла кровавая рана.
«Осколком задело! – мелькнуло в голове. – Моим осколком!»
– Эй, кто-нибудь! – беспомощно позвала Света.
Из-под стола, на котором располагался гроб с телом Каморного, вылез человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36