А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Адвокату своему я не верю. Он не пишет, не звонит, и я понятия не имею, как там идут дела. Не представляю, сколько мне еще здесь тянуть – год? Пять лет? Это сводит с ума. Не будь рядом тебя, я бы точно свихнулся. А что теперь? Вдруг тебя заберут? – Кисти рук Гуллита обреченно упали.
Сэм закурил, предложил сигарету Джей-Би, единственному сидельцу, с кем он иногда делился табаком. Хэнк Хеншоу, сосед слева, не курил. В молчании оба пускали дым к потолку.
– Меня никуда не заберут, Джей-Би, – сказал наконец Кэйхолл. – Внук говорит, у нас есть хороший шанс.
– Ты ему веришь?
– Думаю, да. Он совсем не дурак.
– Как-то уж очень необычно иметь адвокатом собственного внука, старина.
Тридцатилетний Гуллит состоял в браке, но с детьми еще не успел и частенько жаловался Сэму на свою легкомысленную супругу, уже подцепившую какого-то ловеласа. Жестокосердная женщина ни разу не навестила мужа, ограничившись лишь коротеньким письмецом, где сообщила радостную весть о том, что ждет ребенка. После этого Джей-Би два дня молчал, а потом все же признался: в прежней жизни он нещадно избивал свою благоверную и постоянно менял любовниц. Месяцем позже пришло еще одно письмо. Неверная жена просила прощения. Приятель дал денег на аборт, объясняла она, а развод ей вовсе не нужен. Гуллит тут же воспрял духом.
– Странная штука, – задумчиво проговорил Сэм, – на меня он ничуть не похож, весь в мать.
– Значит, вошел к тебе и сразу назвался внуком?
– Нет, не сразу. Мы начали болтать, и голос показался мне знакомым. Такой же был у его отца.
– Его отец – это твой сын, так?
– Да. В живых его уже нет. – Умер?
– Умер.
В этот момент пришла книга в зеленом переплете, вместе с запиской об удивительном сне, который Проповедник видел две ночи назад. Не так давно он открыл в себе редкий дар толкователя снов и сгорал от нетерпения поделиться с Сэмом сделанными открытиями. Сон, писал Проповедник, продолжается каждую ночь, и как только все встанет на свои места, Сэм будет первым, кто узнает божественную истину. Несомненно одно: небо сулит узнику удачу.
Во всяком случае, прочитав записку, решил про себя Кэйхолл, он перестал петь. Помимо прочих достоинств, Проповедник обладал еще и талантом псалмопевца. Временами заунывные серенады слышались в коридоре до самого утра. Невысокий тенор звучал с поразительной мощью, вызывая бурное негодование сидельцев. Обычно вдохновенного солиста останавливал Пакер. Как-то раз Сэм даже пригрозил Проповеднику юридическими мерами: если кошачьи концерты не прекратятся, он направит властям официальную бумагу с просьбой ускорить исполнение вынесенного певцу приговора. Угроза была садистской, и на следующий день Сэм принес несчастному свои извинения. Парень явно потерял рассудок, а в недалеком будущем Кэйхолл и сам рассчитывал прибегнуть к стратегии умопомешательства, так успешно зарекомендовавшей себя в Калифорнии.
Устроившись на койке, он принялся читать. Лопасти вентилятора лениво гоняли по камере липкий воздух. Через несколько минут постель под Сэмом стала мокрой от пота. Наконец отяжелевшие веки сомкнулись. Он проспал до рассвета, когда в воздухе можно было ощутить подобие прохлады, а простыни становились почти сухими.
ГЛАВА 17
Оберн-Хаус никогда не представлял собой жилую постройку. На протяжении многих десятилетий в здании из желтого кирпича с витражными окнами размещалась небольшая церковь. Она стояла за уродливой, насквозь проржавевшей металлической оградой в трех кварталах от центра Мемфиса. Со временем на желтых стенах появились безобразные, выполненные краской из баллончика рисунки, витражи в окнах сменила обычная фанера. Прихожане исчезли еще раньше, прихватив с собой свои скамьи, молитвословы и даже деревянный шпиль, венчавший их маленький храм. За воротами ограды расхаживал охранник. Рядом медленно разрушался старый многоквартирный дом, а позади бывшей церкви городские власти выстроили нечто вроде приюта, чьи жильцы и составляли клиентуру Оберн-Хауса.
Все они без исключения были молодыми мамами, матери которых тоже произвели их на свет, будучи еще подростками. Устанавливать отцовство никто и не пытался. Возраст среднестатистической клиентки исчислялся пятнадцатью годами, самой юной едва исполнилось одиннадцать. Из приюта они приходили с младенцами на руках, за спинами некоторых с понурым видом вышагивал второй ребенок. Как правило, приходили они компаниями по три-четыре человека, но случались и запуганные одиночки. Они часами выстаивали в алтарной части, превращенной теперь в нечто вроде приемной, где необходимо было заполнить кое-какие бумаги. Младенцы крепко спали, прижавшись к материнской груди, дети постарше возились под стульями. Молодые женщины негромко болтали Друг с другом. Путь сюда многие проделали пешком: поездка в такси стоила денег, а садиться за руль самим им было еще рано.
Оставив машину на стоянке, Адам приблизился к охраннику. Тот смерил гостя изучающим взглядом и указал на двери главного входа, возле которых курили два изящных создания с малышами на руках. Из желания хотя бы показаться вежливым Адам кивнул обеим, но те и головы к нему не повернули. Сразу за дверьми он увидел сидевших на пластиковых стульях их подруг. Меж ног матерей ползали малыши.
Строго одетая молодая дама за столом предложила ему пройти налево по коридору.
Дверь крошечного кабинета была распахнута. Тетя Ли мягко убеждала в чем-то собеседницу. Увидев Адама, она улыбнулась:
– Еще пять минут.
В правой руке Ли держала пачку памперсов. Вопреки сложившейся традиции клиентка явилась одна, но даже неопытный глаз Адама без труда определил: ребенок уже на подходе.
Пройдя чуть дальше по коридору, он ненадолго заглянул в мужской туалет, а когда вышел, тетка уже ждала его. Оба коснулись друг друга щеками.
– Что скажешь о нашем заведении? – спросила Ли.
– Чем ты здесь занимаешься? – Они двигались по узкому коридору, устланному вытертой ковровой дорожкой; старую штукатурку стен покрывала сеть мелких трещин.
– Оберн-Хаус представляет собой некоммерческую организацию, где люди работают исключительно на добровольных началах. Мы помогаем молодым матерям.
– Такая работа должна здорово действовать на нервы.
– Это как посмотреть. Милости прошу. – Она распахнула перед Адамом дверь кабинета. – Заходи.
На стенах висели красочные плакаты: упитанный розовощекий мальчуган с аппетитом поглощает овсяную кашу, другой – пухлой ручонкой указывает на бутылочки с необходимыми всякому младенцу витаминами. Третий плакат настойчиво убеждал посетителя в достоинствах современных контрацептивов. Опустившись на стул, Адам осмотрелся.
– Женщины поступают к нам из приютов, так что можешь представить, какие инструкции по уходу за ребенком они там получают. Мужей ни у одной нет. Оберн-Хаус основали лет двадцать назад монашки, чтобы учить бедных девочек воспитанию полноценных детей.
Адам кивнул на плакат с контрацептивами:
– Или способам предотвратить их появление.
– Да. Планировать семью – не наша задача, но напомнить об осторожности никогда не помешает.
– Может, стоит не только напоминать?
– Может. Шестьдесят процентов младенцев нашего округа рождаются вне брака, и цифра эта растет из года в год. Все чаше молодые матери оставляют своих младенцев прямо на улице. Просто сердце не выдерживает. Многие крохи лишены малейшего шанса.
– Кто вас финансирует?
– Только частный бизнес, и не слишком-то щедро. Мы постоянно боремся за выживание. Бюджет наш более чем скромен.
– Сколько здесь консультантов вроде тебя?
– Около дюжины. Некоторые приходят на полдня два-три раза в неделю, некоторые – по субботам. Мне проще, я независима и провожу в этих стенах весь день.
– Сколько часов в неделю?
– Не знаю. Никто не подсчитывал. Прихожу примерно в десять, ухожу, когда стемнеет.
– За спасибо?
– Да. Вы, юристы, называете это pro bono.
– У юристов все по-другому. Безвозмездно мы работаем для того, чтобы как-то оправдать собственные гонорары и немного помочь обществу. Денег у нас в любом случае достаточно, ты же понимаешь.
– Понимаю. Работа pro bono приносит вам удовлетворение.
– Как ты нашла это место?
– Не помню. Дело-то уже давнее. Я состояла членом клуба ценителей чая. Раз в месяц мы обсуждали способы помощи нуждающимся. Однажды на заседание пригласили монашку, и она рассказала нам об Оберн-Хаусе. Клуб решил взять его под свою опеку. Потянулась ниточка, которая и привела меня сюда.
– Тебе не платят ни цента?
– Фелпс набит деньгами, Адам. Я даже жертвую нашему заведению довольно приличные суммы. Ежегодно в “Пибоди” проходит благотворительный банкет, являются состоятельные господа в смокингах, пьют шампанское. Я заставляю Фелпса надавить на своих приятелей, и те раскошеливаются. В прошлом году мы собрали более двухсот тысяч долларов.
– Как тратятся средства?
– Кое-что уходит наверх. У нас два штатных сотрудника на окладах. Здание обходится недорого, но поддерживать его в порядке тоже чего-то стоит. На оставшиеся деньги закупаем детское питание, медикаменты, литературу. Финансов вечно не хватает.
– Тебя здесь считают боссом?
– Нет. Существует администратор, ему платят. Я, как ты сказал, лишь консультант.
Адам окинул взглядом плакат за ее спиной: безобидно лежащий на женской ладони огромный оранжевый презерватив. Из газетных статей он знал, что, несмотря на шумную телевизионную рекламу, специальные уроки в школах и призывы известных рок-звезд, подростки упрямо избегают пользоваться этим простым, но эффективным средством защиты. При мысли о каждодневных беседах с пятнадцатилетними матерями на темы предохранения от беременности ему едва не стало дурно.
– Восхищаюсь тобой, – сказал он, поворачиваясь к занятому овсянкой крепышу.
Ли молча кивнула. В глазах ее читалась усталость.
– Пойдем-ка поедим чего-нибудь.
– Где?
– Все равно. Где угодно.
– Сегодня я виделся с Сэмом. Проговорили часа два. Ли откинулась на спинку стула, размеренным движением забросила ноги на стол. Одета она была, как обычно, в изрядно полинявшие джинсы и легкую хлопчатобумажную рубашку.
– С этого дня я официально представляю его интересы.
– Он подписал соглашение?
– Да. Подготовил его собственноручно, на четырех страницах. Теперь все зависит от меня.
– А не страшно?
– Я в ужасе, но надеюсь справиться. После обеда встретился с репортером из “Мемфис пресс”. До них уже дошел слух о том, что Сэм Кэйхолл приходится мне дедом.
– Что ты ему сказал?
– Отрицать этого я не мог, согласись. Его весьма интересовала вся семья, но в подробности я не вдавался. Парень наверняка будет копать.
– Обо мне тоже шла речь?
– О тебе не прозвучало ни слова, однако что-то он выудит, уверяю. Мне очень жаль, Ли.
– Жаль чего?
– Жаль, если они докопаются до правды. Тебя заклеймят дочерью Сэма Кэйхолла, убийцы, расиста, антисемита и члена Ку-клукс-клана, самого древнего старика, когда-либо переступавшего порог газовой камеры. Тебя выживут из города.
– Случались вещи и похуже.
– Это какие?
– Брак с Фелпсом Бутом.
Адам рассмеялся, да и у самой Ли губы дрогнули в улыбке. Сквозь распахнутую настежь дверь в кабинет ступила средних лет дама и сообщила тетке, что уходит домой. Вскочив, Ли скороговоркой представила ей своего племянника, Адама Холла, адвоката из Чикаго, который приехал ненадолго погостить. Удовлетворенная услышанным, дама скрылась.
– Напрасно ты так, – с легким упреком произнес Адам.
– Почему?
– Потому что завтра мое имя появится в газете: Адам Холл, адвокат из Чикаго и внук?
У тетки непроизвольно приоткрылся рот, однако она тут же взяла себя в руки и пренебрежительно пожала плечами. Тем не менее Адам успел заметить мелькнувший в ее глазах страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85