– Для чего?
– Решили реорганизовать кондитерский цех, и я про­сил прислать способного специалиста.
– А для чего понадобилась реорганизация?
Кудряшов похвастался:
– Модернизировали производство, поставили дело на современную ногу!
– А на ваш взгляд, Ирина Сергеевна, для чего пона­добилась реорганизация?
– Сначала я действительно покупала оборудование, выдумывала новые рецепты. Мы стали выпускать фирмен­ные пирожные, торты. Очень интересно было работать.
С появлением Кудряшова ее как подменили: комок нервов. А тот слушает и кивает одобрительно.
– Потом?
– Потом цех начали расширять и расширять. От нас уже требовали одного – как можно больше продукции.
– Ресторан поглощал лишь малую долю сладостей, верно, Кудряшов?
– Излишки продавались через магазины.
– Стало быть, модернизация привела к тому, что кондитерский цех вырос в небольшую фабрику?
– Мы боролись за максимальное использование про­изводственных площадей, гражданин следователь.
– А точнее говоря, старая кормушка показалась мала.
Знаменский немножко поцарапал в протоколе, сей­час будет для Масловой трудная минута.
– Кто и когда привлек вас к хищениям?
– Меня опутал и втянул Кудряшов!
Тот даже отпрянул, сколько мог, и изумился. Очумела она, что ли?! Но быстро переварил отступничество Мас­ловой, засмеялся.
– Чему веселимся? – поинтересовался Знаменский.
– Да как печатают в скобках: «смех в зале».
– А кроме смеха?
– Ну ее, пускай врет что хочет!
– Негодяй!
Перебранки на очных ставках неизбежны, иной раз и рукоприкладство случается, конвоира приходится звать: самому лезть в свару противно. Эти, конечно, драться не станут, пусть поругаются, Масловой оно духу придаст.
– Ирина Сергеевна, как вы узнали, что в ресторане действует группа расхитителей?
– Прошло месяца полтора, как я там работала… У меня в цеху свой закуток, ну, вы видели… Кудряшов туда принес «премию» – так он назвал. Как сейчас помню – три бумажки по двадцать пять рублей. Я на них купила первые в жизни лаковые туфли, а Коле нейлоновую рубашку. Потом еще много раз он приносил «премии».
– Чем они отличались от обычных?
– Обычные платил кассир, а тут сам Кудряшов.
– Была отдельная ведомость?
– Я расписывалась в какой-то бумажке.
Красные пятна на щеках, на лбу, руки на коленях подрагивают. Как бы опять сердце не прихватило. Оди­ночным выкриком «негодяй!» не разрядишься. Надо бы ей пошибче что-нибудь заготовить для Кудряшова. Он, в сущности, роковая фигура в ее судьбе, и давно вынаши­валась неприязнь… Маслова повторяла подробности, уже Знаменскому известные, и он прислушивался краем уха, чтобы вовремя вмешаться с соответствующим вопросом.
– Однажды вызвал меня к себе. Это было после Восьмого марта. Вызвал и говорит: тебя авансом побало­вали, пора включаться в дело. И объяснил что к чему.
– Вы подтверждаете эти показания?
– Да что мне было ей объяснять?! Сама соображала, не маленькая!
– Много я тогда соображала…
Кудряшов поджег новую сигарету и пустил дым жен­щине в лицо.
– Не прикидывайся дурочкой, – он усмехнулся, при­зывая Знаменского в свидетели. – Сунул ей на пробу – взяла, аж глазки заблестели. Стал покрупнее давать – опять берет. А «премии»-то больше зарплаты. Тут, извините, и козе будет ясно!
– Однако вы не ответили – состоялся или не состоялся между вами откровенный разговор в марте?
– Возможно, я ей что-то и посоветовал. В порядке так сказать, обмена опытом, – небрежным тоном, как о пустяке.
– Посоветовали – что?
– Ну, намекнул… не упускать своих возможностей.
Снова пауза, неслышно скользит авторучка по строкам протокола.
– С какой целью вас вовлекали в хищения?
– Я как завпроизводством цеха утверждала рецепту­ру: сколько чего должно пойти на разные изделия. Вся экономия зависела от меня.
– То есть то, что накапливалось для хищения.
– Да… Из этих продуктов делали «левый» товар. В основном пирожные «эклер» и «картошка». На них проще словчить. А сбытом ведал Кудряшов.
– Зачем ты, Ирина, прибедняешься? – сморщил Кудряшов свой объемистый нос. – Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, гражданин следователь. Маслова – высококвалифицированный специалист, даю слово. По твоему сладкому делу вуз кончила. Мы ей полностью доверили цех. Зачем бы я стал администри­ровать? Волюнтаризм проявлять? Она хозяйничала на свой страх и риск.
– Это неправда! Во-первых, он утверждал ассорти­мент, а в ассортименте этих самых «эклеров» и «карто­шек» было девяносто процентов! Я их уже видеть не могла!
Очная ставка развивалась в намеченном русле, успе­вай фиксировать.
– Чем вы объясните такое однообразие?
Кудряшов хитровато прищурился:
– А я лично сладкого не люблю. В рот не беру, даю слово! Солененькие грибки под водочку – это да! Мо­жет, потому за разнообразием не гнался.
– Есть во-вторых, Ирина Сергеевна?
– Да. Ежедневно я получала от него указания, что и в какие магазины завтра отправлять.
Она с удовольствием нанесла удар, и Кудряшов за­беспокоился: запахло конкретикой.
– Что с тобой стряслось, Ирина? Зачем это тебе надо?
– Отвечайте по существу.
– Обращаю ваше внимание на то, что нет никаких документов, которые подтверждают ее слова.
– Зато работники магазинов подтверждают, что имен­но вы приезжали договариваться о сбыте и вам они отдавали половину стоимости «левых» пирожных.
– Это кто же именно под меня копает?
– С ними вы встретитесь.
– Встречусь – тогда посмотрим.
Он уперся в Маслову угрожающим взглядом. Подчи­ненных привык держать в узде. Она и сейчас его побаива­лась. Остальные тоже, некоторые буквально трепетали. Из грязи в князи – почти всегда самодур. А Кудряшов к тому же недюжинный человек. Пороха не выдумал, однако по размаху превзошел многих коллег. Когда взяли, оценил трезво, что летит с порядочной высоты и внизу жестко, но упрямо надеялся извернуться, как кошка, и упасть на четыре лапы. Да и было на что надеяться: благодетелей высоких хватало. Недаром же Капустин искал к Знаменс­кому подходы.
И все ресторанные стояли за Кудряшова, и с ним вместе надеялись, и показания против него Знаменский выжимал по капле, если уж бесспорными уликами тес­нил в угол. А Маслова… Маслову Кудряшов не способен был понять.
– И чего мы с тобой не поделили, Ирина? Скамью подсудимых? Чего тебе вздумалось на меня капать?
– Прекрасно знаешь, что я сказала правду!
– При чем тут правда-неправда? На кой ляд ты стрип­тиз устраиваешь?! Вы записали, что я не признаю, что вовлек Маслову?
– Запишу, бумага – вещь терпеливая. Но вы себе противоречите. То не вовлекали, то загодя совали деньги.
– Так совал просто для проверки: можно с ней ра­ботать или нельзя. Вы, гражданин следователь, не делайте из меня паровоза. Статья у всех будет одна, и срок – извините. Я шестью годами обойдусь, мне пят­надцать ни к чему! Все было на равных. Начальники, подчиненные – это по официальной линии, а наше де­лопроизводство простое: мне моргнули, я кивнул, и вся бухгалтерия.
– Но подпольные деньги распределяли вы.
– Ну, черная касса была у меня, верно. Только кас­сир – это ж не директор.
– Малоубедительно.
– А я настаиваю, что никто ее не обольщал и не совращал! Вот вы задайте Масловой вопрос: если она такая хорошая, что ж она мне, негодяю, поддалась? Чего ж не отказалась, не сбегала в органы?
– Так я тебе сразу и поддалась? А ты забыл мои заявления об уходе? Я три раза писала, и ты три раза рвал! Забыл, как грозился уволить с волчьим билетом? С такой характеристикой, что никуда не возьмут?
– Сказать все можно, сколько угодно!
– А почему вы ее, собственно, удерживали? Нашли бы кого другого, кто охотней помогал воровать.
– Да она же редкий человек – с огоньком, с твор­ческой жилкой! Где бы я вторую такую нашел?
– Вам непременно с творческой жилкой?
– Даже, извините, глупый вопрос!
Все-таки занятный мужик. Не хочешь, да улыб­нешься.
– Зря смеетесь. Чтобы – как вы грубо выражаетесь – воровать, в нашем деле надо прежде работать уметь. Кто не умеет – мигом в трубу вылетит, будь он хоть честный, хоть какой. Если хотите знать, мы всегда шли с перевыполнением плана. Вся наша прибыль – сверхплановый товар!
– Но за счет чего?
– А я вам скажу. За счет умения работать без потерь – раз. За счет высокого профессионального мастерства – два. И за счет постоянной заботы о вкусовых качествах – три. Это ж не секрет: у плохой хозяйки какая-нибудь котлета – хоть выброси, а у хорошей – пальчики обли­жешь. Маслова – хозяйка хорошая.
– Выходит, Ирина Сергеевна, мы вас тягаем за про­фессиональное мастерство и заботу о качестве. Как забота осуществлялась на практике?
– В крем доливали воду… Вместо сливочного масла клали маргарин… В некоторое тесто полагается коньяк – лили водку… Искусственно увеличивали припек… Много способов.
Неловко ей, потупилась. Удивительное дело – пройдя кудряшовскую школу, сохранить стыд.
Когда опять осталась со Знаменским вдвоем, передо­хнула с облегчением, и все тянуло выговориться. Что ж, долго молчала – перед мужем, перед матерью, знакомы­ми. Знаменский ей не мешал.
– Наверно, был какой-то выход. Но связал он меня этими «премиями», имей, говорит, в виду, ты за них расписывалась!.. И, бывало, все разжигал. Приведет свою девицу и велит показывать, какая на ней шубка, какое белье… Я не оправдываюсь, хочу, чтобы вы поняли, до чего постепенно…
Выход у нее был один: найти другую совсем работу, где волчий билет Кудряшова не имел бы значения. Но на это нужна решительность, воля. И готовность расстаться с даровыми деньгами. Между прочим, мать у нее была продавщица. Правда, в иные времена, когда не обяза­тельно липло к рукам, да и липли-то сравнительно крохи. И все же она ее растила, она выводила в люди, отцом не пахло.
– Вы не представляете, как сначала все незаметно! Вот, например, прибегают: «Ирина Сергеевна, какао-порошок высшего сорта кончился, можно класть первый сорт?» Ладно, говорю, кладите, только побольше, чтобы мне калькуляцию не переделывать. А разве есть время проверить, сколько положат? Снова бегут: «За нами сто «эклеров», подпишите вместо них «наполеоны», на «эклеры» крема не хватает!» Одного недостача, другого совсем нет, а третьего вдруг излишек вылез. И не разберешь, когда правда, когда для отвода глаз. Понимаете?
– Я – да. А муж что-нибудь понимал?
– Ну, Коля… – улыбнулась нежно. – Вы же его видели – не от мира сего…
– Не сказал бы.
– Да что вы! Большой ребенок, – она мысли не допускала, что муж может кому-то не нравиться. – Я когда второе заявление об уходе подала, то немножко дома объяснила осторожненько. Коля и говорит: ты стала мнительная, издергалась, надо больше доверять людям… И как раз день его рождения, побежала в комиссионку – такой лежит свитер французский! А Кудряшов будто учуял: приносит двести рублей, прогрессивка, говорит, за полгода… и в мое заявление обернуты… Не устояла. До того привыкаешь покупать – это страшно!.. Ночью чего не передумаешь, а придешь на работу – все, как у людей, совещание об увеличении выпуска, в интересах потребителя, наш покупатель, борьба с ненормированными потерями, ваши соображения, товарищ Маслова. Все вроде воюем за правильные лозунги во главе с товарищем Кудряшовым…
Знаменский отключился. Он предвкушал то, что собирался сообщить. Глянул на часы и прервал:
– Ирина Сергеевна, подследственного не обязательно держать в заключении до суда. И я думаю…
Она прижала руки к груди, боясь поверить.
– Господи, неужели возможно?!
Знал, понятно, что обрадуется, но она так рассиялась, таким светом озарилась, что он и сам согрелся в ее счастливых слезах.
– Пожить дома… с Колей, с девочками… наглядеться…
Но это пока было в прожекте. Еще предстояло прота­щить через Скопина. И закавыка была не в нем, а в Смолокурове, который к Масловой не благоволил.
1 2 3 4 5 6 7