– Когда участвовал в ралли, то… – Он улыбается воспоминанию: – «И какой же русский не любит быст­рой езды!..»
– …как сказал Николай Васильевич Гоголь. Певец тройки, на которой катался господин Чичиков… Насчет ребят, Леша, я закинул удочку. Поворошил старые связи в курортном управлении. На словах твердо обещали. Соби­рай справки и ходатайства.
– Ох, если б выгорело!.. – И внезапно: – Марат, она тоже певица?
Марат дергается.
– Почем я знаю!

* * *
Несколько человек сидят на стульях поодаль друг от друга. Подкидин в их числе.
– Вы утверждаете, что это не ваша? – говорит ему Томин, показывая записную книжку.
– Не моя.
Томин выглядывает в коридор.
– Прошу!
Входит проводник со служебно-розыскной собакой.
Подкидин меняется в лице.
– На столе лежит записная книжка, – объясняет за­дание Томин. – Собака должна определить владельца.
Проводник дает овчарке понюхать книжку и командует:
– След!
Собака методично обнюхивает всех, начиная с Томина. Напротив Подкидина садится и лает.
Тот вжимается в спинку стула.
– Цыц, паскуда! – кривится Подкидин.
Собака снова лает.
– Ну моя она, моя, моя!.. – кричит он тогда, словно признаваясь персонально овчарке…

* * *
– Считаешь, псина отобьет у тебя хлеб? – шутливо спрашивает Пал Палыч у Кибрит.
– Собачье опознание экспертизу не заменит.
– Экспертизу, Зиночка, ничто не заменит! Изымем образцы почерка Подкидина и отдадим тебе в белы руки. Саше просто не терпелось поскорей переломить его на­строение.
– Повернись-ка, нитка прилипла. – Она снимает с пиджака Знаменского нитку, скатав ее в комочек, хочет кинуть в пепельницу, но приостанавливается. – Кто это курил?
– Подкидин.
Она садится, придвигает пепельницу и рассматривает два окурка.
– Любопытно… тоже «Беломор». Даже очень любопыт­но, Пал Палыч! Где наше заключение по окуркам?
Пал Палыч раскрывает папку с делом. Кибрит прогля­дывает текст, сверяясь глазами с тем, что видит в пепель­нице.
– Дай что-нибудь… хоть карандаш. – Она поворачи­вает окурки так и эдак. – Я же чувствую – знакомый прикус! Щербинка на зубе… вон она, отпечаталась точно так же.
– Не может быть!
– Почему? Советую направить к нам в НТО. Думаю, у тебя будет одним доказательством больше.
Пал Палыч отнюдь не проявляет энтузиазма.
– Больше не значит лучше.
Смысл афоризма Кибрит не успевает выяснить, так как Томин вводит Подкидина и торжествующе подмиги­вает из-за его спины. Да результаты понятны и без того: Подкидин валится на стул, как человек отчаявшийся и обреченный.
– Зина, если можешь, погоди, не исчезай, – говорит Знаменский и оборачивается к Подкидину: – И стоило напрасно отпираться, Подкидин?
Подкидин молчит.
– Не хотите сказать, при каких обстоятельствах поте­ряли книжку?
– Не терял я… не должен был… берег…
– Пал Палыч, можно вопрос? – говорит Томин.
– Пожалуйста.
Томин берет со стола конверт, вынимает из него кожаную перчатку.
– Вот еще кто-то тоже потерял. Не ваш приятель-маляр?
Подкидин вытаращивается на перчатку.
– Ччертовщина! И она у вас?
– Угу. Чья это?
– Моя!
Томин озадаченно поднимает брови, Знаменский хму­рится.
– А не приятеля? – осторожно спрашивает он.
– Какого еще приятеля? Моя и есть.
– Не торопитесь, Подкидин.
– Говорю «не мое» – не верите. Теперь говорю «мое» – опять не верите. Что я, свою перчатку не знаю? Моя и есть.
– Где могли обронить?
– Понятия не имею… А где нашли?
Томин подсаживается поближе.
– Разреши! – просит он, и Пал Палыч уступает ему следующие вопросы, пристально наблюдая за реакцией Подкидина.
– Ваша, значит? А левая цела?
– Выкинул.
– Выкинули… Так вот, правую нашли на месте пре­ступления. Кто-то, представьте себе, обворовал мага­зин! – И без паузы: – Где вы были двадцать восьмого прошлого месяца, в субботу?.. Отвечайте на вопрос! – добивается Томин. – Где были в субботу днем?
Подкидин загнанно озирается и почему-то начинает сбивчиво рассказывать Кибрит:
– Непричастен я… вот что хотите! Надо сообразить, где был двадцать восьмого… двадцать восьмого… – Но продолжает о другом: – Перчатка у меня пропала недели три уже… нет, четыре. И книжка примерно. Хватился про рассаду звонить – нету! Всю комнату перерыл, даже мебель двигал… Выходит, все улики против меня?..
– Я прерываю допрос, – говорит Пал Палыч Томину.
Тот протестующе вскидывается, но – что подела­ешь – подчиняется.
– Пойдемте, – кладет Томин руку на опущенное пле­чо задержанного.
После их ухода Знаменский шагает по кабинету в раздумье.
– Пал Палыч, ты меня сбил с толку, – признается Кибрит.
– Я сам, Зиночка, сбит с толку! Концы с концами не сходятся!
Томин возвращается один.
– Так и что? – произносит он с порога.
– Что-то не так, Саша. Прибило нас течением не к тому берегу.
– Если можно, без аллегорий.
– Да ведь сам понимаешь!
– Нет, не понимаю!
– Пока он отказывался, я подозревал. А признал, что улики против него, – и подозрения мои рассыпались!
– Ты хочешь зачеркнуть все сделанное? Такой клубок распутали, вагон работы – и кошке под хвост?!
– Да, под хвост! А работа только начинается!
– Шурик, Пал Палыч! Без драки, пожалуйста!.. Я тоже не понимаю, – смотрит Кибрит на Знаменского, – почему «больше не значит лучше»?
– Даже афоризм припас! – фыркает Томин.
– Зина, у тебя за другими делами вылетело из головы. Один был у двери. Он оставил окурки и перчатку. Но книжку-то нашли на втором этаже! Около кассы!
– Однако не обязательно это были разные люди. До­пустим, в шайке друг другу не доверяют. Приемлешь такую смелую мысль?
– Приемлю.
– Тот, кто на стреме, нервничает, как бы не утаили от него часть добычи.
– Ну?
– Постоял, покараулил, а потом его по уговору сме­нили, отпустили потрошить кассу. Имеете возражения по схеме?
– Он выкурил три папиросы. Не было времени бегать наверх.
– Да и стоял, по-моему, спокойно, – добавляет Киб­рит. – Когда человек нервничает, он прикуривает одну от другой, бросает, не докурив.
– Хорошо. Не нравится – не надо. Выдвигаю новый вариант. Думаете, зря я спросил про левую перчатку? Говорит, выкинул. Стало быть, ее нет, заметьте! Найден­ную перчатку сравнить не с чем. Он признал ее своей, но так ли это?
– Соврал? – непонимающе спрашивает Кибрит.
– Туго соображаешь, Зинаида. Паша вон смекнул.
– Чтобы не идти по групповому делу, решил взять все на себя, – поясняет Пал Палыч. – В принципе не исключено. Теоретически. Но…
– Опять «но»?! – всплескивает руками Томин. – Будь добра, поделись, – обращается он к Кибрит, – как тебе показался этот гражданин? Он ведь удостоил тебя особой откровенности!
– Впечатление неоднозначное. Можно поверить все­му, можно половине…
– Можно ничему, – договаривает Пал Палыч.
– Вот! – удовлетворенно восклицает Томин. – А то – «не к тому берегу»!
– Этот вопрос отнюдь не решен.
– Что тебе еще нужно для его решения?!
– Все о Подкидине. Не знаем мы человека, потому и гадаем. Все о Подкидине, Саша! – повторяет Пал Палыч.

* * *
Марат, Сема и Илья прохлаждаются на природе. По­является запоздавший Сеня.
– Слушайте, что расскажу, – говорит он. – Подкидина милиция замела!
Сема присвистывает. Илья напуган.
– Как думаешь, это ничего? – трепещет он.
– А ты как думаешь? – испытующе прищуривается Марат.
– Не знаю…
– Может, мы перемудрили? – спрашивает Сеня.
– То есть я перемудрил? Иными словами, напортачил?
Сеня молчит, замявшись. Марат внешне хладнокро­вен, в душе взбешен. В нем усомнились?!
– Слушайте. Касается всех. Сема, оставь в покое бу­тылку. Зачем были подброшены вещдоки? Отвечайте!
– Чтобы не искали мотоцикл, – гудит Сема.
– Правильно, чтобы отвлеклись на ложные улики. Судя по результатам, цель достигнута?
– Да, но… – мямлит Илья. – Понимаешь…
– Понимаю. Ты не ожидал от милицейских особой прыти. Сражен их успехом. А вот я рад ему. Я учитывал такой поворот. И кого я им предложил в награду за усердие? Бывшего уголовника. Их любимое блюдо. Пусть едят!
– А если у него алиби? Свидетели? – возражает Сеня.
– Ну и что? Свидетели говорят одно, улики другое. Что, по-твоему, будет?
– Нне пойму… Не то сажать, не то отпускать…
– Вот именно! А в подобных случаях прекращают за недоказанностью. Кое-что я в этом смыслю!
– Хорошо бы прекратили… – неуверенно тянет Илья.
– Слушай, сирота, ты хочешь без малейшего риска? Тогда надо аккуратно ходить на службу. Давайте внесем окончательную ясность, – Марат не меняет жесткого тона. – Работать вы не расположены.
– Естественно, – буркает Сеня.
– А наслаждаться жизнью очень расположены.
– Само собой!
– Вывод, надеюсь, понятен?.. До меня вы прозябали, промышляли по мелочам. Но всем грезились вольные деньги. Получили вы их или нет?
– Получили, – признает Сеня.
– И еще получите. Я разрабатываю новый план. Будет великолепная, грандиозная операция! Все должны верить мне абсолютно!

* * *
Утро. Знаменский и Томин встречаются на улице неда­леко от Управления внутренних дел. Друзья здороваются.
– Мне с тобой надо перемолвиться. Сядем погово­рим? – предлагает Томин, рассчитывавший на эту встречу.
Они находят скамейку на бульваре. Нетрудно дога­даться, что Томин сильно не в духе.
– Ну-у, на себя не похож. Не потряхиваешь гривой, не грызешь своих удил!
– Прав ты, Паша, был – не к тому берегу. Мой грех, – говорит Томин. – Надо отпускать Подкидина.
– Вот как!.. Мы уже ничего не имеем против Подки­дина?
– Имеем, но…
– Больше имеем за Подкидина?
– Больше. Прошел я за ним все годы, что он на воле. Резюме такое: человек в кровь бился, чтобы не возвра­щаться к старому. Детали есть, каких не придумаешь… Хороший, в общем, мужик. Вот мой рапорт. – Он пере­дает Пал Палычу три листа машинописного формата. – Решай.
Подготовленный прежними сомнениями, Пал Палыч переживает новость легче, чем Томин. Прочитав рапорт, говорит:
– В итоге ни садовода у нас, ни маляра. И Подкидина нам… подкинули. Изобретатели, чтоб их!.. Подстраховались. Не заметим, мол, окурков – нате вам перчатку. Мало перчатки – поломайте голову над записной книжкой.
Томин вздыхает, лезет за блокнотом и вырывает из него исписанный листок.
– Знакомые Подкидина. Где галочка – те бывали у него дома. На обороте – те, кто посещал соседей, – лаконично отвечает Томин на невысказанное обвинение в неполноте списка.

* * *
Подкидин отодвигает от себя томинский список. По­дальше – на сколько достает рука.
– Никого не подозреваю!
– Чего-то вы недопонимаете, Подкидин. Если вещи были взяты у вас и нарочно подброшены… – Выражение лица Подкидина заставляет Пал Палыча замолчать. – Вы не верите, что я так думаю? – догадывается он.
– Нашли дурака! Кто заходил, да когда заходил… Это нашему брату разговор известный: давай связи! Ищете, кого мне в сообщники приклеить!
Пал Палыч качает головой: ну и ну!
– Почему вы говорите «нашему брату», Подкидин? О вас хорошие отзывы, товарищи вас уважают, начальство ценит.
– Ка-акой тонкий подход… Они-то уважают, а вы их вон куда пишете! – Он негодующе указывает на томинс­кий перечень. – Клопова записали! Мы с ним из одной деревни, парень – золото. А у вас Клопов на заметке!
– Да не хотим мы зла вашему Клопову! Здесь просто перечислены все люди, которые… А, десятый раз объяс­няю! – опять прерывает себя Пал Палыч, видя ту же мину на физиономии Подкидина. – Ну как вы не хотите поверить, Виктор Иваныч?!
– Уже по имени-отчеству, – констатирует Подки­дин, словно подтвердились худшие его опасения. – Пос­леднее дело. Вы по имени-отчеству, я по имени-отчеству, мигнуть не успеешь – и там! – Пальцы его изображают решетку.
Комизм заявления не оставляет Пал Палыча равно­душным.
– Не знал такой приметы. Наоборот, освобождать вас собирался! – произносит он, скрывая смех. – Извинять­ся и освобождать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9