Эбботт дотянулся до его мошонки и сжал кулак. Шотландец издал сдавленный стон и отключился.
К тому моменту, когда Эбботт поднялся на ноги, в дверь с гиканием и улюлюканием ломились новые Хаки Мак-Такли, чьи встроенные радары безошибочно вели их к новым неприятностям. По пятам за ними шла полиция.
Дорога наружу была отрезана, так что требовалось быстро найти выход – либо быть арестованным за компанию.
Эбботт поднял стол, отправил его в огромное окно-витрину и выскочил вслед за ним – прямо в лапы полисмену. Тот отработанным движением развернул его и заломал ему руку. Эбботт расслабился, а потом всадил ему каблук под коленную чашечку. Полисмен хрюкнул и осел. Ещё один полисмен предпринял попытку оставновить его, Эбботт сбил его с ног и бросился удирать.
Он оказался на Лексингтон-стрит, пересёк Бродвик-стрит, и на Поланд-стрит перешёл на шаг. На углу Грейт-Марльборо-стрит он взял такси и назвал первый пришедший в голову адрес.
Откинувшись в сидении, он наконец смог оценить потери. Разбитая губа, порез в три-четыре дюйма на левой руке. Должно быть на осколок нарвался, когда прыгал в окно. Распаханный рукав уже пропитался кровью от запястья до локтя. К счастью, артерию не задело.
Он попытался усесться прямо, но от кровопотери кружилась голова. Пришлось снова откинуться и несколько раз глубоко вдохнуть. Головокружение прошло. Ещё бы чёртова рука перестала кровить.
Как там выражаются в Королевских ВВС, когда всё идёт не так? А всё на самом деле пошло не так. Нет дома, нет денег – разве что несколько фунтов. Допустим, может хватить на ночь в дешёвом отеле. Но в отеле не появишься с распаханной рукой, окровавленным лицом и без багажа. Он выглянул в окно. Снова пошёл дождь.
– Ура, блин, – пробормотал он.
– Пардон? – переспросил водитель.
– Просто старая поговорка.
На углу Портобелло-роуд он расплатился. Таксист наконец разглядел пассажира:
– Парень, ты чё, с войны вернулся?
Он спустился по Чепстоу-Виллас, потом увидел идущего навстречу полисмена. Чтобы избежать ещё одного досмотра он начал переходить улицу. Снова закружилась голова. Он покачнулся, споткнулся о край бордюра и упал.
К нему подбежал полисмен и помог подняться. Он был очень молод, не старше двадцати пяти.
– С вами всё в порядке, сэр? – Потом, разглядев получше, – Что с вами случилось?
– Видите, офицер, во-от в том доме?
Когда полисмен обернулся, Эбботт бросился удирать.
Разумеется, можно было и пригрозить пистолетом, но британские полисмены, в особенности молодые, известны полным пренебрежением к оружию. К тому же отстрел мирных полицейских его планами никак не предусматривался.
Оставалось бежать. Он слышал за собой топот и чувствовал, как утекают силы.
Только отчаяние поддерживало его.
* * *
Он ждал, пока их не сковали вместе. И пока надсмотрщик не расположился в тени акации и не принялся за завтрак.
На лесоповале заключённые работали парами. На двадцать человек – один надсмотрщик. Каждую пару сковывали ножными кандалами. Пары надсмотрщик подбирал случайно, стараясь не сковывать вместе одних и тех же людей больше одного раза. Рано или поздно они должны были попасть в пару с Кироте. Дело времени.
Он наблюдал за завтракающим надсмотрщиком с чисто зверинной сосредоточенностью.
Громко застучало сердце, чтобы успокоиться пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Потом он обернулся к Кироте и заорал: «Ты, чёрный сукин сын!». Кироте ударил его в лицо, от удара он повалился, как подкошенный.
Лёжа с закрытыми глазами, он слышал, как надсмотрщик поднялся и резко сказал что-то Кироте на местном наречии. Просвистел хлыст, адова боль сотрясла всё тело. Но он продолжал лежать тихо и неподвижно, как и полагается человеку без сознания. Новый взрыв ругательств – он почувствовал, как сжимается всё внутри. Ещё один такой удар – и он может не сдержать стона.
Он медленно разлепил веки, посматривая сквозь ресницы. Надсмотрщик наклонился над ним и отмыкал кандалы.
Когда тот распрямился и повернулся к Кироте, Эбботт молниеносно выбросил вперёд обе ноги, разом подрубив надсмотрщика.
Тот рухнул на спину, Кироте тяжело навалился сверху, ударил в живот. Голова надсмотрщика рефлекторно задралась и тогда Кироте ребром ладони перерубил ему гортань, как учил его Эбботт.
Они забрали оружие, нож, ключи и флягу. Себе Эбботт взял «Магнум», нож отдал Кироте, а ключи кинул близжайшему из заключённых.
– Переведи им, что отвечать придётся всем, – сказал он Кироте.
Когда начнётся охота, лучше если охотиться будут не за двумя, а за двадцатью. Лучше для двоих.
Такие дела.
12.
Элис собиралась побыстрее покончить со стиркой и прочими домашними делами – вечером должна была заглянуть Филиппа, её подружка из Департамента.
После ужина Элис приняла душ и обработала волосы специальным кондиционером («Придаёт волосам шелковистый блеск и упругость, неотразимые для мужчин»).
Повесила бельё. Почистила клетку Соломона, сменила воду в поилке, наполнила кормушку. Она уже брала канарейку к ветеринару, чтобы выяснить, почему она не поёт. Ветеринар не нашёл ничего подозрительного, и предположил, что птичка просто не в настроении и что это пройдёт.
Надела чистые блузку и юбку. Расчесала волосы. Посмотрелась в зеркало и пришла к выводу, что выглядят они прелестно (чистая правда), и что кондиционер сделал их просто великолепными (что истине не соответствовало).
В заключение подмела в доме и навела чистоту. Ей не слишком хотелось, чтобы эта корова Филиппа, с её острым глазом, острым нюхом и острым язычком трепалась потом в офисе («Девочки, это надо было видеть – настоящий тараканий рай»).
Филиппа была девушкой крупной с чуть лошадинным лицом. Постоянно говорила об охоте и стипл-чез (Что такое «стипл-чез» Элис представляла весьма смутно, но не спрашивала, дабы не выдавать дремучего невежества). Второй её страстью были мужчины, за которыми она охотилась если и с меньшим успехом, чем за лисами, то с той же неутомимостью.
Элис не слишком любила её, но тем не менее пригласила – та как раз страдала от последствий лопнувшего романа. Её молодой человек увлёкся другой (Кобылой, как поговаривали в офисе).
Элис как раз поставила чайник, когда в дверь позвонили. Она тяжело вздохнула, уже начиная сожалеть о приглашении.
Позвонили снова. На этот раз не переставая.
– Иду я, иду, – раздражённо крикнула Элис вбегая в крошечную прихожую.
– Ну в самом деле, – громко сказала она и открыла дверь.
На пороге, всей тяжестью повиснув на дверном звонке, стоял Ричард Эбботт – глаза закрыты, лицо серое, тяжёлое дыхание. С левого рукава на половичок капала кровь. Он почти повалился на неё.
– Ричард, – выдохнула она, – Ричард…
Он открыл глаза.
– Можно…отдохнуть немного?…
Его шатнуло.
– Голова. Кружится.
Она обняла его, и, осторожно поддерживая, провела в гостинную. Он был совершенно мокрым от пота и дождя и тяжело обвис на ней.
«Пропала блузка» – отстранённо подумала Элис. Она была смущена, немного испугана и, казалось, совсем растерялась. Но где-то совсем – счастлива. Единственная ясная мысль в наступившем сумбуре. Она была счастлива и знала об этом. Она чувствовала, как любовь, которую она душила эти два года, поднимаетсятеперь, наполняя её почти нестерпимой нежностью и теплом. От счастья она чуть не расплакалась. «Успеешь ещё поплакать», – сказала она себе.
Она усадила его в кресло, он откинулся назад и снова закрыл глаза. Дыхание стало полегче, на лицо вернулся румянец. Теперь его стало знобить.
Элис принесла пёстрый плед (подарок матери) и накинула ему на плечи. Потом вспомнила про чайник, к тому моменту уже негодующе стучавший крышкой. Сбегала на кухню, быстро приготовила чай с лимоном (много сахара, чуток виски).
– Вот и мы! Чай, лимон, виски.
Он глотнул.
– Как ты?
– Намного лучше.
– Что случилось?
– В драку влип. С футбольными фанатами.
– Когда допьёшь, мы тебя умоем и посмотрим руку.
– Кажется, кровь уже остановилась.
– Как это ты?
– Вышёл сквозь стекло. Не хотелось общаться с полицией.
– Могут понадобиться швы. И ты совсем мокрый.
Она помогла ему снять плащ, потом увидела пистолет в кобуре, выпирающий из подмышки, как опухоль.
Было в этом что-то зловещее и уродливое. Элис вспомнились американские фильмы, все эти детективы и прочие убийцы, разгуливающие с кобурами поверх рубашек.
Она стянула пистолет и повесила на спинку стула. Тяжесть оружия удивила её.
Помогла раздеться. Развесила вещи на радиаторе. Укрыла ещё одним одеялом. Промыла и перевязала рану. Та всё ещё немного кровоточила.
– Тебе надо было работать в больнице.
– Я и работала, два года. Иногда жалею, что не осталась, – потом, подумав, – Нет, не жалею.
– Почему?
– Была бы сейчас медсестрой и никогда не встретила бы тебя.
Он поднял на неё глаза, и Элис, внезапно смутившись, потупилась. А ведь она запросто могла позвонить в полицию, пока он валялся в кресле. Это же её прямой долг, – подумал Эбботт. А ещё подумал, что эта возможность ему в голову даже не приходила.
Он осторожно погладил её по голове.
– Ты хорошая девочка.
– Рану надо зашивать. Иначе так и будешь кровью истекать, – сказала она, не поднимая глаз, – На Ладбрук-Грув есть больница. Когда вещи высохнут, поедем туда.
Она знала, что он всё ещё смотрит на неё. Вышла на кухню и приготовила ещё чаю.
– Когда ты ел?
– Утром. Пара тостов.
– И с тех пор больше ничего?
– Я не голоден.
– Но тебе надо есть…
– Два года на такой диете. Привык.
– Ты не очень похудел.
– Эффективный метаболизм. Малый расход топлива, высокий КПД.
– Пожалуйста, Ричард, ну съешь хоть что-нибудь. Хоть тост один.
– Хорошо, один тост.
Она обжарила большой ломоть хлеба, намазала маслом и удовлетворённо наблюдала, как он ест.
– Вот. Тебе лучше?
– Нет. Мне – так же.
Он улыбнулся и она подумала, насколько светлее его делает улыбка. Насколько она помнила, он всегда был немного мрачным. Или только глаза?
В дверь опять позвонили. Элис подскочила.
– О, господи, чёртова Филиппа!
– Кто?
– Филиппа Пейдж. Лошадь из транспортного отдела.
– Самое время.
– Постараюсь от неё избавиться.
Она торопливо прошла в прихожую и открыла дверь.
– Филиппа, я очень сожалею. Ужасно себя чувствую…
– Это у всех бывает, милочка. Раз в месяц, – Филиппа хохотнула и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
– Мне не самом деле нехорошо. Голова раскалывает и остальные дела.
– Я сделаю тебе чашечку замечательного чая. Потом две таблеточки аспиринчика…
– Извини, сегодня не получится.
Она не привыкла врать и ужасно волновалась.
Филиппа смотрела на неё с растущей подозрительностью.
– В чём дело, милочка?
– Я же говорю, плохо себя чувствую.
– Ой, ну в самом деле! Ну месячки, чепуха какая. Тут у нас что-то другое, не так ли?
Она попыталась заглянуть в квартиру, но Элис вовремя перекрыла ей обзор.
– И что у нас там?
Элис покраснела и потупилась.
– Ничего.
– У нас там мужчина. Ты принимаешь мужчин.
Сказано было в лучших традициях викторианской эпохи. Элис подняла голову и бросила ответный взгляд.
– А если и так – какое твоё чёртово дело?
Филиппа успела ещё потрясенно охнуть и Элис захлопнула дверь.
– Всё. Любопытная тупая корова, – сказала она, вернувшись в гостинную.
– Переживаешь?
– Нет, не очень.
Эбботт изучал её пунцовое лицо.
– Просто врать не люблю. И грубить.
– Даже любопытным тупым коровам?
Он улыбнулся. Элис стало чуть лучше, она улыбнулась в ответ.
– Завтра весь транспортный отдел будет знать, что у тебя есть любовник.
– Завтра субботта. Поехали в больницу.
Она вызвала такси, помогла одеться.
– Эти шрамы на спине…
– Полиция Нджалы.
В больнице молодой врач-индус наложил швы и на очень чистом английском спросил, что произошло.
– Подрался с пьяными фанатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
К тому моменту, когда Эбботт поднялся на ноги, в дверь с гиканием и улюлюканием ломились новые Хаки Мак-Такли, чьи встроенные радары безошибочно вели их к новым неприятностям. По пятам за ними шла полиция.
Дорога наружу была отрезана, так что требовалось быстро найти выход – либо быть арестованным за компанию.
Эбботт поднял стол, отправил его в огромное окно-витрину и выскочил вслед за ним – прямо в лапы полисмену. Тот отработанным движением развернул его и заломал ему руку. Эбботт расслабился, а потом всадил ему каблук под коленную чашечку. Полисмен хрюкнул и осел. Ещё один полисмен предпринял попытку оставновить его, Эбботт сбил его с ног и бросился удирать.
Он оказался на Лексингтон-стрит, пересёк Бродвик-стрит, и на Поланд-стрит перешёл на шаг. На углу Грейт-Марльборо-стрит он взял такси и назвал первый пришедший в голову адрес.
Откинувшись в сидении, он наконец смог оценить потери. Разбитая губа, порез в три-четыре дюйма на левой руке. Должно быть на осколок нарвался, когда прыгал в окно. Распаханный рукав уже пропитался кровью от запястья до локтя. К счастью, артерию не задело.
Он попытался усесться прямо, но от кровопотери кружилась голова. Пришлось снова откинуться и несколько раз глубоко вдохнуть. Головокружение прошло. Ещё бы чёртова рука перестала кровить.
Как там выражаются в Королевских ВВС, когда всё идёт не так? А всё на самом деле пошло не так. Нет дома, нет денег – разве что несколько фунтов. Допустим, может хватить на ночь в дешёвом отеле. Но в отеле не появишься с распаханной рукой, окровавленным лицом и без багажа. Он выглянул в окно. Снова пошёл дождь.
– Ура, блин, – пробормотал он.
– Пардон? – переспросил водитель.
– Просто старая поговорка.
На углу Портобелло-роуд он расплатился. Таксист наконец разглядел пассажира:
– Парень, ты чё, с войны вернулся?
Он спустился по Чепстоу-Виллас, потом увидел идущего навстречу полисмена. Чтобы избежать ещё одного досмотра он начал переходить улицу. Снова закружилась голова. Он покачнулся, споткнулся о край бордюра и упал.
К нему подбежал полисмен и помог подняться. Он был очень молод, не старше двадцати пяти.
– С вами всё в порядке, сэр? – Потом, разглядев получше, – Что с вами случилось?
– Видите, офицер, во-от в том доме?
Когда полисмен обернулся, Эбботт бросился удирать.
Разумеется, можно было и пригрозить пистолетом, но британские полисмены, в особенности молодые, известны полным пренебрежением к оружию. К тому же отстрел мирных полицейских его планами никак не предусматривался.
Оставалось бежать. Он слышал за собой топот и чувствовал, как утекают силы.
Только отчаяние поддерживало его.
* * *
Он ждал, пока их не сковали вместе. И пока надсмотрщик не расположился в тени акации и не принялся за завтрак.
На лесоповале заключённые работали парами. На двадцать человек – один надсмотрщик. Каждую пару сковывали ножными кандалами. Пары надсмотрщик подбирал случайно, стараясь не сковывать вместе одних и тех же людей больше одного раза. Рано или поздно они должны были попасть в пару с Кироте. Дело времени.
Он наблюдал за завтракающим надсмотрщиком с чисто зверинной сосредоточенностью.
Громко застучало сердце, чтобы успокоиться пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Потом он обернулся к Кироте и заорал: «Ты, чёрный сукин сын!». Кироте ударил его в лицо, от удара он повалился, как подкошенный.
Лёжа с закрытыми глазами, он слышал, как надсмотрщик поднялся и резко сказал что-то Кироте на местном наречии. Просвистел хлыст, адова боль сотрясла всё тело. Но он продолжал лежать тихо и неподвижно, как и полагается человеку без сознания. Новый взрыв ругательств – он почувствовал, как сжимается всё внутри. Ещё один такой удар – и он может не сдержать стона.
Он медленно разлепил веки, посматривая сквозь ресницы. Надсмотрщик наклонился над ним и отмыкал кандалы.
Когда тот распрямился и повернулся к Кироте, Эбботт молниеносно выбросил вперёд обе ноги, разом подрубив надсмотрщика.
Тот рухнул на спину, Кироте тяжело навалился сверху, ударил в живот. Голова надсмотрщика рефлекторно задралась и тогда Кироте ребром ладони перерубил ему гортань, как учил его Эбботт.
Они забрали оружие, нож, ключи и флягу. Себе Эбботт взял «Магнум», нож отдал Кироте, а ключи кинул близжайшему из заключённых.
– Переведи им, что отвечать придётся всем, – сказал он Кироте.
Когда начнётся охота, лучше если охотиться будут не за двумя, а за двадцатью. Лучше для двоих.
Такие дела.
12.
Элис собиралась побыстрее покончить со стиркой и прочими домашними делами – вечером должна была заглянуть Филиппа, её подружка из Департамента.
После ужина Элис приняла душ и обработала волосы специальным кондиционером («Придаёт волосам шелковистый блеск и упругость, неотразимые для мужчин»).
Повесила бельё. Почистила клетку Соломона, сменила воду в поилке, наполнила кормушку. Она уже брала канарейку к ветеринару, чтобы выяснить, почему она не поёт. Ветеринар не нашёл ничего подозрительного, и предположил, что птичка просто не в настроении и что это пройдёт.
Надела чистые блузку и юбку. Расчесала волосы. Посмотрелась в зеркало и пришла к выводу, что выглядят они прелестно (чистая правда), и что кондиционер сделал их просто великолепными (что истине не соответствовало).
В заключение подмела в доме и навела чистоту. Ей не слишком хотелось, чтобы эта корова Филиппа, с её острым глазом, острым нюхом и острым язычком трепалась потом в офисе («Девочки, это надо было видеть – настоящий тараканий рай»).
Филиппа была девушкой крупной с чуть лошадинным лицом. Постоянно говорила об охоте и стипл-чез (Что такое «стипл-чез» Элис представляла весьма смутно, но не спрашивала, дабы не выдавать дремучего невежества). Второй её страстью были мужчины, за которыми она охотилась если и с меньшим успехом, чем за лисами, то с той же неутомимостью.
Элис не слишком любила её, но тем не менее пригласила – та как раз страдала от последствий лопнувшего романа. Её молодой человек увлёкся другой (Кобылой, как поговаривали в офисе).
Элис как раз поставила чайник, когда в дверь позвонили. Она тяжело вздохнула, уже начиная сожалеть о приглашении.
Позвонили снова. На этот раз не переставая.
– Иду я, иду, – раздражённо крикнула Элис вбегая в крошечную прихожую.
– Ну в самом деле, – громко сказала она и открыла дверь.
На пороге, всей тяжестью повиснув на дверном звонке, стоял Ричард Эбботт – глаза закрыты, лицо серое, тяжёлое дыхание. С левого рукава на половичок капала кровь. Он почти повалился на неё.
– Ричард, – выдохнула она, – Ричард…
Он открыл глаза.
– Можно…отдохнуть немного?…
Его шатнуло.
– Голова. Кружится.
Она обняла его, и, осторожно поддерживая, провела в гостинную. Он был совершенно мокрым от пота и дождя и тяжело обвис на ней.
«Пропала блузка» – отстранённо подумала Элис. Она была смущена, немного испугана и, казалось, совсем растерялась. Но где-то совсем – счастлива. Единственная ясная мысль в наступившем сумбуре. Она была счастлива и знала об этом. Она чувствовала, как любовь, которую она душила эти два года, поднимаетсятеперь, наполняя её почти нестерпимой нежностью и теплом. От счастья она чуть не расплакалась. «Успеешь ещё поплакать», – сказала она себе.
Она усадила его в кресло, он откинулся назад и снова закрыл глаза. Дыхание стало полегче, на лицо вернулся румянец. Теперь его стало знобить.
Элис принесла пёстрый плед (подарок матери) и накинула ему на плечи. Потом вспомнила про чайник, к тому моменту уже негодующе стучавший крышкой. Сбегала на кухню, быстро приготовила чай с лимоном (много сахара, чуток виски).
– Вот и мы! Чай, лимон, виски.
Он глотнул.
– Как ты?
– Намного лучше.
– Что случилось?
– В драку влип. С футбольными фанатами.
– Когда допьёшь, мы тебя умоем и посмотрим руку.
– Кажется, кровь уже остановилась.
– Как это ты?
– Вышёл сквозь стекло. Не хотелось общаться с полицией.
– Могут понадобиться швы. И ты совсем мокрый.
Она помогла ему снять плащ, потом увидела пистолет в кобуре, выпирающий из подмышки, как опухоль.
Было в этом что-то зловещее и уродливое. Элис вспомнились американские фильмы, все эти детективы и прочие убийцы, разгуливающие с кобурами поверх рубашек.
Она стянула пистолет и повесила на спинку стула. Тяжесть оружия удивила её.
Помогла раздеться. Развесила вещи на радиаторе. Укрыла ещё одним одеялом. Промыла и перевязала рану. Та всё ещё немного кровоточила.
– Тебе надо было работать в больнице.
– Я и работала, два года. Иногда жалею, что не осталась, – потом, подумав, – Нет, не жалею.
– Почему?
– Была бы сейчас медсестрой и никогда не встретила бы тебя.
Он поднял на неё глаза, и Элис, внезапно смутившись, потупилась. А ведь она запросто могла позвонить в полицию, пока он валялся в кресле. Это же её прямой долг, – подумал Эбботт. А ещё подумал, что эта возможность ему в голову даже не приходила.
Он осторожно погладил её по голове.
– Ты хорошая девочка.
– Рану надо зашивать. Иначе так и будешь кровью истекать, – сказала она, не поднимая глаз, – На Ладбрук-Грув есть больница. Когда вещи высохнут, поедем туда.
Она знала, что он всё ещё смотрит на неё. Вышла на кухню и приготовила ещё чаю.
– Когда ты ел?
– Утром. Пара тостов.
– И с тех пор больше ничего?
– Я не голоден.
– Но тебе надо есть…
– Два года на такой диете. Привык.
– Ты не очень похудел.
– Эффективный метаболизм. Малый расход топлива, высокий КПД.
– Пожалуйста, Ричард, ну съешь хоть что-нибудь. Хоть тост один.
– Хорошо, один тост.
Она обжарила большой ломоть хлеба, намазала маслом и удовлетворённо наблюдала, как он ест.
– Вот. Тебе лучше?
– Нет. Мне – так же.
Он улыбнулся и она подумала, насколько светлее его делает улыбка. Насколько она помнила, он всегда был немного мрачным. Или только глаза?
В дверь опять позвонили. Элис подскочила.
– О, господи, чёртова Филиппа!
– Кто?
– Филиппа Пейдж. Лошадь из транспортного отдела.
– Самое время.
– Постараюсь от неё избавиться.
Она торопливо прошла в прихожую и открыла дверь.
– Филиппа, я очень сожалею. Ужасно себя чувствую…
– Это у всех бывает, милочка. Раз в месяц, – Филиппа хохотнула и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
– Мне не самом деле нехорошо. Голова раскалывает и остальные дела.
– Я сделаю тебе чашечку замечательного чая. Потом две таблеточки аспиринчика…
– Извини, сегодня не получится.
Она не привыкла врать и ужасно волновалась.
Филиппа смотрела на неё с растущей подозрительностью.
– В чём дело, милочка?
– Я же говорю, плохо себя чувствую.
– Ой, ну в самом деле! Ну месячки, чепуха какая. Тут у нас что-то другое, не так ли?
Она попыталась заглянуть в квартиру, но Элис вовремя перекрыла ей обзор.
– И что у нас там?
Элис покраснела и потупилась.
– Ничего.
– У нас там мужчина. Ты принимаешь мужчин.
Сказано было в лучших традициях викторианской эпохи. Элис подняла голову и бросила ответный взгляд.
– А если и так – какое твоё чёртово дело?
Филиппа успела ещё потрясенно охнуть и Элис захлопнула дверь.
– Всё. Любопытная тупая корова, – сказала она, вернувшись в гостинную.
– Переживаешь?
– Нет, не очень.
Эбботт изучал её пунцовое лицо.
– Просто врать не люблю. И грубить.
– Даже любопытным тупым коровам?
Он улыбнулся. Элис стало чуть лучше, она улыбнулась в ответ.
– Завтра весь транспортный отдел будет знать, что у тебя есть любовник.
– Завтра субботта. Поехали в больницу.
Она вызвала такси, помогла одеться.
– Эти шрамы на спине…
– Полиция Нджалы.
В больнице молодой врач-индус наложил швы и на очень чистом английском спросил, что произошло.
– Подрался с пьяными фанатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29