Он испытал все. Превзошел самого себя. Но теперь приходилось искать иное решение проблемы.
У входа показались двое солдат, которые тащили за собой бездыханное тело.
— Что с этим делать, начальник?
Хаузер показал вилкой в сторону и прошамкан набитым яйцами ртом:
— Спихните в ущелье.
Солдаты исчезли, и он закончил завтрак.
Белый город представлял собой обширное заросшее пространство. Макс мог похоронить себя где угодно. Беда заключалась в том, что они настолько разворошили деревню, что лишились шансов захватить нового заложника и выжать из него местоположение гробницы. С другой стороны, ему вовсе не светило две недели самому обшаривать эти обжитые крысами руины.
Макс порылся в кармане и извлек алюминиевый цилиндрик. Через минуту ритуал был закончен, и он раскурил сигару. Глубоко затянулся и почувствовал, как успокаивающий никотин проникает в легкие и во все тело. Любую проблему можно представить в виде выбора и подвыбора. В данном случае у него имелись две возможности: отыскать гробницу самому либо предоставить это дело кому-нибудь другому. Но если гробницу будет искать для него другой человек — кто этот человек?
— Teniente!
Ожидавший утренних распоряжений лейтенант появился перед ним и отдал честь.
— Si, senior?
— Пошлите человека назад по тропе. Пусть узнает, как там дела у братьев Бродбентов.
— Слушаюсь, сэр.
— Не применяйте насилия, оставайтесь незаметными. Выясните, в каком они состоянии. Все ли еще идут сюда или повернули обратно? В общем, все, что возможно.
— Слушаюсь, сэр.
— Утром начнем с этой пирамиды. С ближнего конца проделаем проход динамитом. Войдем внутрь, а там будет видно. Подготовьте взрывчатку и людей. Начало операции через час. — Хаузер поставил тарелку на землю, поднялся и закинул автомат за плечо. Вышел на солнце и окинул взглядом пирамиду, прикидывая, куда заложить заряды. Найдет он в ней Макса или нет, операция займет солдат. И позабавит. Люди любят громкие взрывы.
Солнце. Он не видел его две недели. Приятно для разнообразия поработать на солнце.
47
К Тому Бродбенту пришла смерть. Но не в черном балахоне и без косы. Она явилась в облике ужасного дикаря: его лицо было раскрашено в красный и желтый цвета, щетинилось торчавшими в черных волосах зелеными перьями, сверкало остро подпиленными зубами во рту; он смотрел на Тома зелеными глазами и дотрагивался пальцами. Но смерть не наступила, наоборот, дикарь влил Тому в рот горячую жидкость. Том поперхнулся, но проглотил. Потом еще и еще. И уснул.
Он проснулся с ощущением сухости в горле и дергающей боли в голове. Он лежал в сухом гамаке в хижине под кровлей из листьев. На нем были чистая майка и шорты. Снаружи светило солнце, джунгли наполнились звуками. Довольно долго он не мог сообразить, где он и что здесь делает. Потом мало-помалу память стала возвращаться: исчезновение отца, странное завещание, их путешествие вверх по реке, шутки и прибаутки дона Альфонсо, лесная прогалина с видом на Серро-Асуль и умирание под гниющим стволом.
Все это, казалось, случилось давным-давно — Том чувствовал себя обновленным, родившимся заново и слабым, как дитя.
Он осторожно приподнял голову — не больше чем позволяла стучащая молотом в виски головная боль. Натянутый рядом гамак был пуст. У него упало сердце. Кто умер: Сэлли, Вернон?
— Эй, — слабо проговорил он и сел. — Есть здесь кто-нибудь?
Полог приподнялся, и в хижину, словно внезапное золотое извержение, вошла Сэлли.
— Том, я так рада, что тебе лучше.
— О, Сэлли, я увидел пустой гамак и решил… Она подошла и взяла его за руку.
— Мы все живы.
— Филипп?
— Еще болен, но ему гораздо лучше. Вернону полегчает завтра.
— Что произошло? Где мы находимся?
— На земле. Поблагодари за это Бораби, когда он вернется. Он ушел на охоту.
— Бораби?
— Горного индейца. Он нашел нас и спас. Вернул к жизни.
— Почему?
— Не знаю.
— Я долго находился без сознания?
— Неделю, как и все остальные. Мы заразились лихорадкой, которую Бораби называет «биси». Он — целитель, только не такой, как я, а настоящий. Он даже говорит по-английски, только очень смешно. Бораби спас нас от смерти.
Том попытался сесть.
— Тебе еще рано. — Сэлли принудила его лечь. — Выпей вот это. — Она подала ему чашку с горячим настоем. Том проглотил жидкость и почувствовал голод.
— По запаху я могу судить, что готовится деликатес?
— Черепаховый суп а-ля Бораби. Принесу тебе немного. — Сэлли дотронулась ладонью до его щеки, и Том сразу все вспомнил.
Сэлли наклонилась и поцеловала его.
— Нам предстоит еще долгий путь, пока все это кончится. Будем делать шажок за шажком.
Он кивнул. Сэлли принесла ему черепахового супа. Том выпил и крепко уснул. А когда проснулся, головная боль прошла. Он сумел выбраться из гамака и, шатаясь, выйти из хижины. Они находились все на той же прогалине с упавшим гниющим деревом. Только теперь здесь была не сырая чащоба, а светлый, просторный лагерь. Кто-то вырубил папоротники и устлал ими землю так, что получился приятный пружинящий ковер. Две аккуратные хижины были покрыты пальмовыми листьями, вокруг кострища положены бревна, чтобы удобнее было сидеть. Солнечные лучи струились сквозь прореху в кронах деревьев, на фоне голубого неба багровела вершина Серро-Асуль. Сэлли сидела у костра, но, увидев Тома, вскочила на ноги и помогла опуститься на бревно.
— Сколько времени?
— Десять часов утра, — ответила девушка.
— Как Филипп?
— Отдыхает в гамаке. Он все еще слаб, но идет на поправку. Вернон досыпает последнюю стадию болезни. Выпей еще черепахового супа. Бораби сказал, чтобы мы ели как можно больше.
— А где этот таинственный Бораби?
— На охоте.
Том поел. На огне кипела кастрюля, в которой вместе с кусками мяса варились странные овощи и коренья. Покончив с супом, Том пошел во вторую хижину навестить Филиппа. Оттянул вверх дверь из пальмовых листьев, нагнулся и оказался внутри.
Филипп лежал в гамаке и курил. Он все еще выглядел поразительно исхудавшим, но раны начали подсыхать и затягиваться коркой, а глаза больше не казались такими пустыми.
— Рад тебя видеть на ногах, Том.
— Как себя чувствуешь?
— Небольшая трясучка в коленках, а в остальном — бодряком. Ступня подживает, так что через несколько дней смогу ходить.
— Ты видел этого Бораби?
— О да! Странный парнишка. Весь размалеван, диски в ушах, татуировки, всякие финтифлюшки. Сэлли готова его канонизировать, только я сомневаюсь, что он вообще католик.
— Филипп, ты выглядишь как новенький.
— И ты тоже, Том.
Наступило неловкое молчание, которое прервал крик снаружи:
— Привет, братья!
— А вот и Бораби вернулся, — объяснил Филипп.
Том высунулся из хижины и увидел, что к ним через поляну направляется удивительнейший коротышка-индеец. Верхняя часть его туловища была раскрашена красным, вокруг глаз черные круги, на груди по диагонали нарисованы свирепые желтые полосы. Из-под лент на руках торчали перья. Он был нагим, за исключением набедренной повязки. В оттянутых мочках ушей висели тяжелые гирьки, которые мотались при каждом шаге. По животу расходился замысловатый узор шрамов. Зубы к кончикам были сточены. Черные волосы пострижены ровно. Карие глаза такого необыкновенного оттенка, что казались зелеными. Его лицо было на удивление привлекательным. Гладкая кожа отливала, как у изваяния.
Он подошел к костру — низенький, но полный достоинства. В одной руке трубка для выдувания стрел длиной семь футов, в другой — мертвое животное неизвестного вида.
— Брат, я принес мясо, — сказал по-английски Бораби и улыбнулся. Опустил добычу на землю, подошел к Тому, обнял и расцеловал с каждой стороны в шею. Видимо, это было здешнее традиционное индейское приветствие. Затем отступил на шаг и приложил ладонь к груди. — Меня зовут Бораби.
— Я Том.
— А я — Джейн, — заявила Сэлли.
— Джейн? А разве не Сэлли?
— Шучу, — рассмеялась девушка.
— Я, он, она. Мы все братья, — заключил индеец и снова заключил в объятия и расцеловал Тома.
— Спасибо, что спас нам жизнь, — поблагодарил Том. Слова прозвучали блекло, но Бораби как будто остался доволен.
— Благодарю, благодарю. Ты кушать суп?
— Да. Восхитительный.
— Бораби хорошо готовить. Кушать больше.
— Где ты научился говорить по-английски?
— Мама научила.
— Ты хорошо говоришь.
— Я говорить плохо. Учиться у тебя и говорить хорошее.
— Лучше, — поправила его Сэлли.
— Спасибо. Когда-нибудь, брат, я ехать с тобой в Америку. — Тома поразило, что даже здесь, вдали от всякой цивилизации, люди стремятся попасть в Америку.
Бораби посмотрел на Волосатика, который занял свое обычное место в кармане Тома.
— Эта обезьяна плакать и плакать, когда ты болеть. Как ее зовут?
— Волосатик.
— Почему ты ее не кушать, когда голодать?
— Я ее полюбил, — объяснил Том. — Да к тому же какое в ней мясо?
— Почему вы назвали ее Волосатиком? Что значит Волосатик?
— Ничего особенного. Просто кличка для животного, у которого много волос.
— Хорошо. Волосатик. Я знать новое слово. Мне нравится учиться английский.
— Надо говорить: учить английский, — снова поправила Сэлли.
— Спасибочки. Говори, когда я ошибаться.
Индеец протянул обезьянке палец. Та зажала его в крохотной ладошке, посмотрела на Бораби, заверещала и скрылась в кармане Тома. Индеец рассмеялся:
— Волосатик бояться, что я его кушать. Он знает, что мы, тара, любим обезьян. А теперь я варить еду. — Бораби вернулся к тому месту, где оставил добычу, отошел от лагеря, прихватив с собой тушу и кастрюлю, присел на корточки и начал свежевать и разрубать на части животное. Причем в кастрюлю складывал все, включая внутренности и кости.
Том присоединился к Сэлли у костра.
— Не могу взять в толк: что с нами приключилось? Откуда взялся этот Бораби?
— Я знаю не больше тебя. Бораби нашел нас, когда мы умирали под этим стволом, расчистил поляну, соорудил хижины, перенес нас внутрь, кормил и врачевал. Собрал огромное количество трав и даже наловил каких-то странных насекомых. Все это висит в его хижине на перекладинах. Он нас этим лечил. Я первая почувствовала себя лучше. Это произошло два дня назад. Я стала помогать ему готовить и ухаживать за вами. Бораби сказал, что лихорадка вроде бы скоротечная. Слава Богу, не малярия. Он утверждает, что она проходит без осложнений и не дает рецидивов. Если в первые день или два не наступает смерть, человек поправляется. Похоже, именно «биси» убила дона Альфонсо. Бораби объяснил, что у стариков сопротивляемость хуже.
При упоминании об их товарище по путешествию Том ощутил укол щемящей грусти.
— Понимаю, — кивнула Сэлли. — Я по нему тоже скучаю.
— Никогда не забуду старика и его удивительную мудрость. Трудно поверить, что его не стало.
Они смотрели, как Бораби рубит и отрезает кусочки мяса, складывает в кастрюлю и при этом напевает что-то наподобие песенки — мотив то взлетал, то падал в унисон с ветром.
— Он упоминал о Хаузере и о том, что происходит на Серро-Асуль? — спросил Том.
— Нет, ничего не говорил. — Сэлли посмотрела на него и замялась. — Совсем недавно я не сомневалась, что нам не выкарабкаться.
— Еще бы.
— Ты помнишь, что я тогда говорила?
— Помню.
Сэлли густо покраснела.
— Хочешь взять свои слова обратно? — покосился на нее Том. Она помотала головой, и ее волосы взвились в золотом вихре.
— Никогда.
— Вот и хорошо. — Он взял ее за руку. Переживания последних дней каким-то образом благоприятно повлияли на ее красоту. Том не мог объяснить почему, но Сэлли стала задушевнее. Исчезла ее защитная ершистость. Впрочем, близость к смерти изменила каждого из них.
Подошел Бораби с завернутыми в лист обрезками мяса.
— Эй, Волосатик! — позвал он и причмокнул губами, совсем как это делают обезьяны.
Волосатик высунул голову у Тома из кармана. Индеец протянул угощение, обезьянка состроила опасливую гримасу, пискнула, но мясо взяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
У входа показались двое солдат, которые тащили за собой бездыханное тело.
— Что с этим делать, начальник?
Хаузер показал вилкой в сторону и прошамкан набитым яйцами ртом:
— Спихните в ущелье.
Солдаты исчезли, и он закончил завтрак.
Белый город представлял собой обширное заросшее пространство. Макс мог похоронить себя где угодно. Беда заключалась в том, что они настолько разворошили деревню, что лишились шансов захватить нового заложника и выжать из него местоположение гробницы. С другой стороны, ему вовсе не светило две недели самому обшаривать эти обжитые крысами руины.
Макс порылся в кармане и извлек алюминиевый цилиндрик. Через минуту ритуал был закончен, и он раскурил сигару. Глубоко затянулся и почувствовал, как успокаивающий никотин проникает в легкие и во все тело. Любую проблему можно представить в виде выбора и подвыбора. В данном случае у него имелись две возможности: отыскать гробницу самому либо предоставить это дело кому-нибудь другому. Но если гробницу будет искать для него другой человек — кто этот человек?
— Teniente!
Ожидавший утренних распоряжений лейтенант появился перед ним и отдал честь.
— Si, senior?
— Пошлите человека назад по тропе. Пусть узнает, как там дела у братьев Бродбентов.
— Слушаюсь, сэр.
— Не применяйте насилия, оставайтесь незаметными. Выясните, в каком они состоянии. Все ли еще идут сюда или повернули обратно? В общем, все, что возможно.
— Слушаюсь, сэр.
— Утром начнем с этой пирамиды. С ближнего конца проделаем проход динамитом. Войдем внутрь, а там будет видно. Подготовьте взрывчатку и людей. Начало операции через час. — Хаузер поставил тарелку на землю, поднялся и закинул автомат за плечо. Вышел на солнце и окинул взглядом пирамиду, прикидывая, куда заложить заряды. Найдет он в ней Макса или нет, операция займет солдат. И позабавит. Люди любят громкие взрывы.
Солнце. Он не видел его две недели. Приятно для разнообразия поработать на солнце.
47
К Тому Бродбенту пришла смерть. Но не в черном балахоне и без косы. Она явилась в облике ужасного дикаря: его лицо было раскрашено в красный и желтый цвета, щетинилось торчавшими в черных волосах зелеными перьями, сверкало остро подпиленными зубами во рту; он смотрел на Тома зелеными глазами и дотрагивался пальцами. Но смерть не наступила, наоборот, дикарь влил Тому в рот горячую жидкость. Том поперхнулся, но проглотил. Потом еще и еще. И уснул.
Он проснулся с ощущением сухости в горле и дергающей боли в голове. Он лежал в сухом гамаке в хижине под кровлей из листьев. На нем были чистая майка и шорты. Снаружи светило солнце, джунгли наполнились звуками. Довольно долго он не мог сообразить, где он и что здесь делает. Потом мало-помалу память стала возвращаться: исчезновение отца, странное завещание, их путешествие вверх по реке, шутки и прибаутки дона Альфонсо, лесная прогалина с видом на Серро-Асуль и умирание под гниющим стволом.
Все это, казалось, случилось давным-давно — Том чувствовал себя обновленным, родившимся заново и слабым, как дитя.
Он осторожно приподнял голову — не больше чем позволяла стучащая молотом в виски головная боль. Натянутый рядом гамак был пуст. У него упало сердце. Кто умер: Сэлли, Вернон?
— Эй, — слабо проговорил он и сел. — Есть здесь кто-нибудь?
Полог приподнялся, и в хижину, словно внезапное золотое извержение, вошла Сэлли.
— Том, я так рада, что тебе лучше.
— О, Сэлли, я увидел пустой гамак и решил… Она подошла и взяла его за руку.
— Мы все живы.
— Филипп?
— Еще болен, но ему гораздо лучше. Вернону полегчает завтра.
— Что произошло? Где мы находимся?
— На земле. Поблагодари за это Бораби, когда он вернется. Он ушел на охоту.
— Бораби?
— Горного индейца. Он нашел нас и спас. Вернул к жизни.
— Почему?
— Не знаю.
— Я долго находился без сознания?
— Неделю, как и все остальные. Мы заразились лихорадкой, которую Бораби называет «биси». Он — целитель, только не такой, как я, а настоящий. Он даже говорит по-английски, только очень смешно. Бораби спас нас от смерти.
Том попытался сесть.
— Тебе еще рано. — Сэлли принудила его лечь. — Выпей вот это. — Она подала ему чашку с горячим настоем. Том проглотил жидкость и почувствовал голод.
— По запаху я могу судить, что готовится деликатес?
— Черепаховый суп а-ля Бораби. Принесу тебе немного. — Сэлли дотронулась ладонью до его щеки, и Том сразу все вспомнил.
Сэлли наклонилась и поцеловала его.
— Нам предстоит еще долгий путь, пока все это кончится. Будем делать шажок за шажком.
Он кивнул. Сэлли принесла ему черепахового супа. Том выпил и крепко уснул. А когда проснулся, головная боль прошла. Он сумел выбраться из гамака и, шатаясь, выйти из хижины. Они находились все на той же прогалине с упавшим гниющим деревом. Только теперь здесь была не сырая чащоба, а светлый, просторный лагерь. Кто-то вырубил папоротники и устлал ими землю так, что получился приятный пружинящий ковер. Две аккуратные хижины были покрыты пальмовыми листьями, вокруг кострища положены бревна, чтобы удобнее было сидеть. Солнечные лучи струились сквозь прореху в кронах деревьев, на фоне голубого неба багровела вершина Серро-Асуль. Сэлли сидела у костра, но, увидев Тома, вскочила на ноги и помогла опуститься на бревно.
— Сколько времени?
— Десять часов утра, — ответила девушка.
— Как Филипп?
— Отдыхает в гамаке. Он все еще слаб, но идет на поправку. Вернон досыпает последнюю стадию болезни. Выпей еще черепахового супа. Бораби сказал, чтобы мы ели как можно больше.
— А где этот таинственный Бораби?
— На охоте.
Том поел. На огне кипела кастрюля, в которой вместе с кусками мяса варились странные овощи и коренья. Покончив с супом, Том пошел во вторую хижину навестить Филиппа. Оттянул вверх дверь из пальмовых листьев, нагнулся и оказался внутри.
Филипп лежал в гамаке и курил. Он все еще выглядел поразительно исхудавшим, но раны начали подсыхать и затягиваться коркой, а глаза больше не казались такими пустыми.
— Рад тебя видеть на ногах, Том.
— Как себя чувствуешь?
— Небольшая трясучка в коленках, а в остальном — бодряком. Ступня подживает, так что через несколько дней смогу ходить.
— Ты видел этого Бораби?
— О да! Странный парнишка. Весь размалеван, диски в ушах, татуировки, всякие финтифлюшки. Сэлли готова его канонизировать, только я сомневаюсь, что он вообще католик.
— Филипп, ты выглядишь как новенький.
— И ты тоже, Том.
Наступило неловкое молчание, которое прервал крик снаружи:
— Привет, братья!
— А вот и Бораби вернулся, — объяснил Филипп.
Том высунулся из хижины и увидел, что к ним через поляну направляется удивительнейший коротышка-индеец. Верхняя часть его туловища была раскрашена красным, вокруг глаз черные круги, на груди по диагонали нарисованы свирепые желтые полосы. Из-под лент на руках торчали перья. Он был нагим, за исключением набедренной повязки. В оттянутых мочках ушей висели тяжелые гирьки, которые мотались при каждом шаге. По животу расходился замысловатый узор шрамов. Зубы к кончикам были сточены. Черные волосы пострижены ровно. Карие глаза такого необыкновенного оттенка, что казались зелеными. Его лицо было на удивление привлекательным. Гладкая кожа отливала, как у изваяния.
Он подошел к костру — низенький, но полный достоинства. В одной руке трубка для выдувания стрел длиной семь футов, в другой — мертвое животное неизвестного вида.
— Брат, я принес мясо, — сказал по-английски Бораби и улыбнулся. Опустил добычу на землю, подошел к Тому, обнял и расцеловал с каждой стороны в шею. Видимо, это было здешнее традиционное индейское приветствие. Затем отступил на шаг и приложил ладонь к груди. — Меня зовут Бораби.
— Я Том.
— А я — Джейн, — заявила Сэлли.
— Джейн? А разве не Сэлли?
— Шучу, — рассмеялась девушка.
— Я, он, она. Мы все братья, — заключил индеец и снова заключил в объятия и расцеловал Тома.
— Спасибо, что спас нам жизнь, — поблагодарил Том. Слова прозвучали блекло, но Бораби как будто остался доволен.
— Благодарю, благодарю. Ты кушать суп?
— Да. Восхитительный.
— Бораби хорошо готовить. Кушать больше.
— Где ты научился говорить по-английски?
— Мама научила.
— Ты хорошо говоришь.
— Я говорить плохо. Учиться у тебя и говорить хорошее.
— Лучше, — поправила его Сэлли.
— Спасибо. Когда-нибудь, брат, я ехать с тобой в Америку. — Тома поразило, что даже здесь, вдали от всякой цивилизации, люди стремятся попасть в Америку.
Бораби посмотрел на Волосатика, который занял свое обычное место в кармане Тома.
— Эта обезьяна плакать и плакать, когда ты болеть. Как ее зовут?
— Волосатик.
— Почему ты ее не кушать, когда голодать?
— Я ее полюбил, — объяснил Том. — Да к тому же какое в ней мясо?
— Почему вы назвали ее Волосатиком? Что значит Волосатик?
— Ничего особенного. Просто кличка для животного, у которого много волос.
— Хорошо. Волосатик. Я знать новое слово. Мне нравится учиться английский.
— Надо говорить: учить английский, — снова поправила Сэлли.
— Спасибочки. Говори, когда я ошибаться.
Индеец протянул обезьянке палец. Та зажала его в крохотной ладошке, посмотрела на Бораби, заверещала и скрылась в кармане Тома. Индеец рассмеялся:
— Волосатик бояться, что я его кушать. Он знает, что мы, тара, любим обезьян. А теперь я варить еду. — Бораби вернулся к тому месту, где оставил добычу, отошел от лагеря, прихватив с собой тушу и кастрюлю, присел на корточки и начал свежевать и разрубать на части животное. Причем в кастрюлю складывал все, включая внутренности и кости.
Том присоединился к Сэлли у костра.
— Не могу взять в толк: что с нами приключилось? Откуда взялся этот Бораби?
— Я знаю не больше тебя. Бораби нашел нас, когда мы умирали под этим стволом, расчистил поляну, соорудил хижины, перенес нас внутрь, кормил и врачевал. Собрал огромное количество трав и даже наловил каких-то странных насекомых. Все это висит в его хижине на перекладинах. Он нас этим лечил. Я первая почувствовала себя лучше. Это произошло два дня назад. Я стала помогать ему готовить и ухаживать за вами. Бораби сказал, что лихорадка вроде бы скоротечная. Слава Богу, не малярия. Он утверждает, что она проходит без осложнений и не дает рецидивов. Если в первые день или два не наступает смерть, человек поправляется. Похоже, именно «биси» убила дона Альфонсо. Бораби объяснил, что у стариков сопротивляемость хуже.
При упоминании об их товарище по путешествию Том ощутил укол щемящей грусти.
— Понимаю, — кивнула Сэлли. — Я по нему тоже скучаю.
— Никогда не забуду старика и его удивительную мудрость. Трудно поверить, что его не стало.
Они смотрели, как Бораби рубит и отрезает кусочки мяса, складывает в кастрюлю и при этом напевает что-то наподобие песенки — мотив то взлетал, то падал в унисон с ветром.
— Он упоминал о Хаузере и о том, что происходит на Серро-Асуль? — спросил Том.
— Нет, ничего не говорил. — Сэлли посмотрела на него и замялась. — Совсем недавно я не сомневалась, что нам не выкарабкаться.
— Еще бы.
— Ты помнишь, что я тогда говорила?
— Помню.
Сэлли густо покраснела.
— Хочешь взять свои слова обратно? — покосился на нее Том. Она помотала головой, и ее волосы взвились в золотом вихре.
— Никогда.
— Вот и хорошо. — Он взял ее за руку. Переживания последних дней каким-то образом благоприятно повлияли на ее красоту. Том не мог объяснить почему, но Сэлли стала задушевнее. Исчезла ее защитная ершистость. Впрочем, близость к смерти изменила каждого из них.
Подошел Бораби с завернутыми в лист обрезками мяса.
— Эй, Волосатик! — позвал он и причмокнул губами, совсем как это делают обезьяны.
Волосатик высунул голову у Тома из кармана. Индеец протянул угощение, обезьянка состроила опасливую гримасу, пискнула, но мясо взяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53