— А теперь обними и поцелуй этого воина по обычаю тара. — Том неуклюже обнял индейца и пару раз чмокнул в шею, как много раз проделывал с ним Бораби. На лице американца появились желтые и красные пятна. Тара ответил на приветствие и еще больше измазал его краской.
— Хорошо, — облегченно похвалил Бораби. — Теперь все в порядке. Мы идем в деревню тара.
Деревня представляла собой открытую площадку, окруженную неровным кольцом сооруженных из пальмовых листьев хижин вроде той, в которой они спали прошлой ночью. Домики не имели окон — только отверстия на самом верху. Перед многими горели костры, у которых возились женщины. Том заметил, что они готовили пищу во французских кастрюлях, на медных сковородах для тушения и пользовались мейсеновскими ножами из нержавеющей стали. Все это привез им Максвелл Бродбент. Американцы прошли за воинами на площадь, двери хижин одна за другой открывались, и оттуда на них таращились тара. Маленькие дети ходили совершенно голыми, а те, что постарше, носили грязные шорты или набедренные повязки. Женщины прикрывали бедра кусками ткани, а обнаженные груди раскрашивали краской. У многих в губах и ушах были продеты диски. А перьями украшали себя только мужчины.
Не было никакой приветственной церемонии — воины вели их с видимым безразличием. Зато женщины и дети смотрели во все глаза.
— А что теперь делать? — спросил Том, останавливаясь посреди грязной площади и озираясь по сторонам.
— Ждать, — ответил Бораби.
Вскоре из одной хижины появилась старая беззубая женщина. Короткие седые волосы делали ее похожей на ведьму. Вокруг пояса она носила замотанную спереди набедренную повязку, голая грудь была раскрашена красным. Старуха шла с пугающей медлительностью и, не сводя глаз-бусинок с незнакомцев, причмокивала губами и что-то бормотала. Наконец она остановилась перед Томом и пронзила его взглядом.
— Не шевелись, — тихо проговорил Бораби.
Старуха подняла иссохшую руку и шлепнула Тома по колену, затем раз-другой по бедрам. Удары получились чувствительными — трудно было ожидать от древней женщины такой недюжинной силы. И при этом все время что-то бормотала себе под нос. Затем палкой ударила по голени и по ягодицам. Уронила палку, придвинулась вплотную и без всякого стыда ухватила между ног. Том весь напрягся, стараясь не дергаться, пока она исследовала его мужское достоинство. Затем последовала голова. Старуха дала знак наклониться, Том послушался, и она так рванула его за волосы, что у бедняги слезы брызнули из глаз.
Наконец старуха отступила — инспекция, судя по всему, была закончена. Она беззубо улыбнулась и заговорила:
— Она сказала, что, несмотря на твою внешность, ты явно мужчина. Она приглашает тебя и твоих братьев остаться гостями в деревне тара. И принимает вашу помощь в войне против нехороших людей, которые находятся в Белом городе. Говорит, что теперь ты в ответе.
— Кто она такая? — Том поднял на женщину глаза. Старуха не переставала изучать его с ног до головы.
— Жена Каха. Ты ей понравился, Том. Не исключено, что сегодня ночью она придет к тебе в хижину.
Это предположение развеяло напряжение, и все рассмеялись. А громче всех Филипп.
— А за что я в ответе? — спросил Том.
— Теперь ты боевой вождь. — Замечание Бораби поразило Тома.
— Как это может быть? Я здесь всего десять минут.
— Она сказала, что тара потерпели поражение в бою против белых людей. Ты тоже белый — значит, должен лучше понимать врага. Завтра ты поведешь воинов против нехороших людей.
— Завтра? — поперхнулся Том. — Большое спасибо, но я отказываюсь от такой чести.
— У тебя нет выбора. Она сказала: если ты не согласишься, воины тара убьют вас всех.
Вечером в деревне зажгли костер и устроили нечто вроде праздника. На листьях подавали разные кушанья, а главным блюдом был запеченный в яме тапир. Мужчины танцевали, а затем все вместе во главе с Бораби проникновенно играли на дудках. Через несколько часов индеец поднял американцев. Было еще темно.
— Пора. Надо обратиться к воинам.
— Мне что, еще и речь говорить? — не поверил своим ушам Том.
— Я тебе помогу.
— Будет на что посмотреть, — хмыкнул Филипп.
В костер подкинули дрова. Вся деревня выстроилась на площади. Люди почтительно застыли, ожидая, что скажет новоиспеченный вождь.
— Том, прикажи мне отобрать десять лучших воинов для боя, — прошептал Бораби.
— Боя? Какого боя?
— Мы будем сражаться с Хаузером.
— Но мы не можем…
— Успокойся и делай так, как я говорю! — зашипел на него индеец.
Том отдал приказ. Бораби обошел толпу, бил в ладоши, хлопал воинов по плечам и через пять минут выстроил в шеренгу десять человек. Каждый с луком и стрелами, в боевой раскраске и в украшениях из перьев и обручен.
— А теперь говори речь.
— Что говорить?
— Говори долго. Как хочешь спасти отца и убить плохих людей. Ты не бояться. Все, что ты говорить, я исправлю.
— Пообещай им в каждую кастрюлю по курице, — посоветовал Филипп.
Том вышел вперед и окинул взглядом липа стоявших перед ним людей. Гул голосов немедленно стих. На него смотрели с надеждой. У Тома по спине пробежал озноб страха. Он понятия не имел, что делать дальше.
— М-м-м… Дамы и господа…
Бораби укоризненно посмотрел на брата и что-то громко выкрикнул. Его слова возымели гораздо большее действие, чем бесцветное обращение Тома. Все застыли в ожидании, а Тома снова посетило внезапное ощущение дежа-вю — он вспомнил речь дона Альфонсо, когда они уезжали из Пито-Соло. Вот как надо говорить, даже если все его слова обман и пустые обещания. Он вобрал в легкие воздух.
— Друзья, мы пришли на землю тара из далекой Америки! При слове «Америка» индейцы зашумели еше до того, как Бораби успел перевести.
— Мы проделали тысячи миль на самолете, на лодке, пешком. Не останавливались сорок дней и сорок ночей.
На этот раз Бораби оценил его красноречие. Теперь он безраздельно владел вниманием индейцев.
— Племени тара причинили большое зло. С другого конца света явился варвар по имени Хаузер. Он привел с собой кровожадных солдат и вознамерился ограбить гробницы вашего народа. Они похитили вашего верховного жреца и убили воинов. Сейчас они в Белом городе и оскверняют святое место своим присутствием.
Бораби перевел. Послышались одобрительные возгласы.
— Мы, четверо сыновей Максвелла Бродбента, хотим избавить народ тара от этого человека. Мы пришли, чтобы вызволить нашего отца из мрака могилы.
Том прервался, давая возможность Бораби перевести. На него, озаренные светом костра, внимательно смотрели пять сотен лиц.
— Мой брат Бораби поведет нас в горы. Там мы выследим плохих людей и решим, как с ними справиться. Завтра нас ждет бой.
Послышались странные звуки: то ли торопливое похрюкивание, то ли смешки — тара не хлопали в ладоши и таким образом выражали свое одобрение. Том почувствовал, как Волосатик в испуге глубже забился к нему в карман.
— А теперь скажи, чтобы они молились и принесли жертвы богам, — тихо проговорил Бораби.
Том прокашлялся.
— Народ тара! У каждого из вас в предстоящей войне очень важная роль. Прошу вас, молитесь за нас. Приносите жертвы богам. Делайте это каждый день до тех пор, пока мы не вернемся с победой.
Голос Бораби взлетел над толпой и буквально наэлектризовал людей. Индейцы подались вперед и возбужденно зашумели. А Том ощутил безнадежную абсурдность происходящего: тара верили ему гораздо сильнее, чем он себе.
Внезапно раздался надтреснутый голос. Толпа отхлынула, и перед Томом осталась опирающаяся на палку старая жена Каха. Она внимательно посмотрела на Тома. Помолчала, а потом размахнулась и со всей силы ударила его палкой по ягодицам. Он постарался не вздрогнуть и не поморщиться.
А старуха что-то выкрикнула сиплым голосом.
— Что она сказала? Бораби повернулся к Тому:
— Не знаю, как перевести. Это очень сильное выражение на языке тара. Значит примерно: «Убей или умри!»
57
Профессор Клайв вытянул вперед ноги и, заставив скрипнуть старый стул, завел руки за голову. Стоял буйный майский день — за окном ветер терзал листья на ветках платана. Сэлли уехала больше месяца назад, и с тех пор он не получил от нее ни слова. Не то чтобы он сильно скучал, но это его немного смущало. Когда они расставались, оба считали, что обретение кодекса станет его новым научным триумфом. Однако, поразмыслив неделю-другую, Клайв переменил мнение. Он был стипендиатом Родса, профессором Йельского университета, обладал наградами и степенями и имел столько публикаций, сколько другой ученый не накопил бы за долгую жизнь. Истина заключалась в том, что ему едва ли требовался очередной научный успех. Следовало взглянуть правде в глаза — больше всего ему нужны были деньги. Американское общество не признавало простых ценностей: достойнейшая награда — а именно благосостояние — доставалась отнюдь не тем, кто ее заслуживал, то есть не ученым мужам, чей могучий ум был двигателем и сотрясателем всего, дисциплинировал и подчинял себе закоснелого зверя, чье имя vulgus mobile. Кто зарабатывал много денег? Спортсмены, рок-звезды, актеры и чиновники. Он достиг в своей профессии вершин, но получал меньше простого водопроводчика. Это уязвляло, казалось нечестным.
Где бы он ни появился, его поздравляли, жали руку, им восхищались. Все богачи Нью-Хейвена искали с ним знакомства, чтобы предъявить в доказательство собственного хорошего вкуса, словно он был полотном старого мастера или старинным серебряным столовым прибором. Это было не только отвратительно, но унижало и дорого стоило. Любой его знакомый имел больше денег, чем он. Не важно, сколько он заработал призов и степеней, сколько опубликовал монографий. Он не мог осилить счет в сколько-нибудь приличном ресторане Нью-Хейвена. А другие могли. И платили за него. Его приглашали в дома и на официальные благотворительные рауты и там расплачивались за столик, отмахиваясь от его неискренних протестов. И когда все кончалось, он крался в свою отвратительно буржуазную квартиру на разных уровнях с двумя спальнями в академическом гетто, а они разъезжались по своим особнякам в Гейтсе.
И вот появилось средство как-то исправить положение. Клайв посмотрел на календарь. Тридцать первое мая. Завтра поступит первая выплата от «Хартц» — гигантской швейцарской фармацевтической компании. Два миллиона долларов. Вскоре по электронной почте должно поступить зашифрованное подтверждение с Каймановых островов. Деньги, разумеется, придется потратить за пределами США. Симпатичная вилла на Костьера-Амалфитана — вложение. Миллион на виллу, миллион на расходы. Равелло — это то, что надо. Там они с Сэлли и проведут медовый месяц.
Клайв вспомнил переговоры с управляющим и советом директоров «Хартц» — все были такими по-швейцарски серьезными. Сначала они, конечно, недоверчиво пожимали плечами, но он дал им прочитать переведенную страницу ксерокопии, и по их старым седым подбородкам потекли слюнки. Фармацевтические компании держат исследовательские отделы, которые оценивают достоинства лекарств. А тут в руки шла целая медицинская «поваренная» книга, и швейцарцы поняли, что могут заработать на ней миллиарды. Кроме Сэлли, Джулиан был единственным человеком в мире, способным перевести кодекс. «Хартц» заключит сделку с Бродбентами — у такой крупной фармацевтической фирмы найдется, чем заплатить. К тому же какой Бродбентам прок от документа, который они не в состоянии перевести? Все будет сделано по закону. Компания на этом особенно настаивала. Такова уж природа швейцарцев.
Клайв попытался представить, как поведет себя Сэлли, узнав, что кодекс сгинет в утробе международной корпорации. Скорее всего ей это не понравится. Но ее должны успокоить два миллиона, которые швейцарцы обещали ему за то, что он обнаружил документ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53