Посидев несколько часов в одиночестве, Лана Казарина как раз дозрела до мысли о борьбе за свою жизнь.
— Меня бить бесполезно, — предупредил Игорь, перешагивая через воющего Гарбенку. — У меня бронеширинка.
Но Лана и так уже выронила огнетушитель и отступила к стене, не зная, радоваться или плакать.
Она стояла у стены, даже не пытаясь прикрыть наготу, и Игорь, обдолбаный озверином и распаленный перепалкой с Громозекой, нашел только один способ показать девушке, что радоваться все-таки будет вернее.
Он подошел к ней вплотную и поцеловал ее в губы.
Громозека за его спиной бестактно расхохотался.
— Дурак, это по любви, — беззлобно огрызнулся сержант, на секунду оторвавшись от сладких, почти нецелованных губ.
Услышав неприличное слово «любовь», Лана покраснела, но теперь уже сама впилась в губы Игоря с еще большим жаром, приподнявшись на цыпочки и обхватив его шею руками.
На этот раз удовольствие прервал осрамившийся танкист, который появился в дверях с открытым забралом и виновато произнес:
— Тебя командир вызывает.
— Я кому сказал — оставаться в коридоре?
— Так у меня же твой шлем. Командир вызывает!
— Я с первого раза понял. Бегом обратно в коридор.
Танкист поспешно отступил, а Игорь щелкнул клавишей на слуховом аппарате и произнес:
— Командир! Иванов говорит. Мы тут взяли пленного и освободили смертниц из расстрельной камеры. Налаживаем контакты.
«Иванов?» — удивилась про себя Лана, а потом изумилась еще больше, когда Громозека назвал сержанта Игорем.
Все получилось точно так, как она задумала. Ее спас от смерти Игорь Иванов, Игар Иваноу по-целински. И то, что это был не тот Иванов, вовсе не меняло сути дела.
23
Игара Иваноу везли из Дубравы в Чайкин в легковой машине, на заднем сиденье. Рядом сидели два органца и вдобавок с Игара не снимали наручников. А чтобы жизнь совсем уж не казалась медом, продолжали и по дороге орать на него в голос, пинать локтями под ребра и требовать ответа, кто из них амурский резидент — сам Иваноу или все-таки майор Никалаю.
— Как ты связывался с генералом Казариным?! — ревел с переднего сиденья подполковник Голубеу. — Через дочь?! Через дочь, я спрашиваю?!
— Не знаю! Какую дочь?! Я не знаю ничего! Я ни в чем не виноват! — продолжал запираться Иваноу.
Он, конечно, помнил девушку Лану, потому что она была первой, с кем он целовался всерьез и по-настоящему, но вот фамилию он у нее не спрашивал. Правда, еще в драке у двух монументов, игравших роль дорожных указателей, она кричала — мол у нее папа генерал, но это Игар вспомнил не сразу, а когда вспомнил, было уже поздно, потому что впереди послышалась стрельба.
Около тех самых монументов-указателей идущая впереди разведрота 13-го отдельного мотострелкового полка нарвалась на колонну пленных из Задубравской дивизии, которая как раз вышла на развилку дорог со стороны дивизионного городка.
Голые пленные численностью до полка перли по асфальту, как стадо баранов. Сопровождали их пешим ходом восемь легионеров, и в начале пути какие-то герои попытались убежать к лесу, но кончилось это нехорошо.
Бегущих посекли очередями с грузовиков, а один и вовсе шмальнул ракетами, и после объемно-зажигательного взрыва от тех, кто под него попал, не осталось даже пепла. Заодно и лес подожгли — негде будет партизанам прятаться. Но самое главное — пешие легионеры, запаниковав, открыли огонь по толпе, а особист на орбите запустил отстрел ошейников. Выстрелы под челюсть убили десятую часть заложников, а два ошейника и вовсе взорвались.
Летающие головы произвели должное впечатление на уцелевших пленных, и больше никого на подвиги не тянуло — тем более, что и лесов по пути практически не было — одни голые поля.
Но на развилке у границы двух краев случилась неприятность. Колонна вышла прямо на целинскую воинскую часть, которая следовала в южном направлении и не сразу поняла, что это такое она видит.
Легионеры опомнились первыми. Пешие кинулись под прикрытие машин, стреляя на бегу из автоматов. Через секунду ожили пулеметы на крышах кабин, а залп ракет накрыл легкие танки целинской разведроты.
Но все-таки силы были неравны. Восемь вспомогательных единиц против целого полка — не тот расклад, где можно что-то ловить.
— Уходим к Чайкину, — решил командир колонны.
Уйти по шоссе от погони эрланские грузовики могли без всякого труда, но оперативники на орбите усомнились в правильности такого решения.
— Отходить запрещаю! — последовала команда от старшего оператора 66-й фаланги. — Приказываю задержать противника до подхода помощи. Помощь будет через двадцать минут.
Тыловой эшелон обороны перешейка располагался километрах в десяти от этого места, и войска легиона уже вышли туда, так что помощь могла подоспеть и быстрее, чем за двадцать минут. Но раньше, уже минут через пять, над полем боя появилась пара самолетов.
Они с разворота шарахнули ракетами подальше от восьми зеленых точек на дисплее — машин, подающих сигнал «я свой». Так что боеголовки взорвались ближе к хвосту колонны 13-го ОМПа — прямо позади воронка, замыкавшего группу подполковника Голубеу.
Понятно, что все органцы тут же выскочили из машин. Некоторых арестованных они оставили запертыми в воронках, но Игара Иваноу вытащили наружу и под мышки уволокли в кювет.
Рядом швырнули и майора Никалаю, которого везли в следующей машине.
Следующим заходом истребители прошли на бреющем полете над авангардом полка, стрекоча из пулеметов, и положили бомбы где-то в середине колонны. А потом, выпустив оставшиеся ракеты, куда Бог пошлет, удалились в сторону Чайкина.
Теперь уже было очевидно, что командир второго батальона капитан Чиринкоу с обязанностями комполка не справляется совершенно. Полк был неуправляем.
Собственный батальон Чиринкоу открыл огонь по бегущим прямо на него голым пленным, а когда выяснилось, что это вовсе не прибывшие с моря вплавь мариманы, а простые целинские солдаты, сбежавшие от врага, батальон на несколько минут полностью потерял боеспособность. Бойцов терзала рвота и угрызения совести.
Тем, кто удержался от рвоты и угрызений, беглые в это время били морду, потому что никто не любит, когда по нему стреляют свои.
Но на этом дело не кончилось, потому что на некоторых пленных были ошейники, и они начали взрываться, отрывая головы и поражая осколками других.
Обезумев от этого всего Чиринкоу лично повел батальон в атаку и героически погиб точно посередине между монументами.
В гибели его был виноват новейший танк ТТ-55, который зафинтилил своим чудовищным снарядом прямо в южный монумент, за которым укрывались машины врага.
Все восемь грузовиков уцелели, зато взрывом накрыло атакующих целинских пехотинцев, и теперь полк остался вообще без командира.
А поскольку в танке сидел сам командир танкового батальона, этот батальон тоже остался без управления. Обезумев от содеянного (главным образом от того, что разрушил своим снарядом статую Василия Чайкина), комбат, вместо того чтобы стрелять по беззащитным грузовикам из своей огромной пушки, ринулся их давить и получил в лоб пару «зажигалок». Водителю показалось, что танк горит, и он полез через люк наружу. Ошалевший комбат высунулся наверх, чтобы его вернуть, и его срезало из пулемета.
Танков ТТ-55 у полка оставалось еще семь штук, не считая разных других, но полковой особист, неожиданно для себя оказавшийся старшим среди всех живых и свободных офицеров, приказал отводить сверхсекретные танки назад под прикрытием всей остальной бронетехники.
Особиста можно понять. Когда подполковник Голубеу арестовал комполка, начштаба и политрука, контрразведчик ждал, что его тоже арестуют. Еще бы — проворонить целую резидентуру амурской разведки у себя под носом. Но по необъяснимой прихоти судьбы Голубеу оставил особиста на свободе, но с намеком, что никаких гарантий у него нет.
Между тем главной заботой особиста были как раз эти самые танки ТТ-55. Две машины погибли еще в расположении полка — они вернулись с ночных учебных стрельб и стояли под заправкой, когда весь склад ГСМ взлетел на воздух. А еще одну захватили легионеры.
К грузовикам жались пленные в ошейниках, которые очень просили их не убивать.
— Танкисты есть? — поинтересовался у них командир колонны.
Оказалось, что есть и даже не один.
— Бегом туда и пригоните мне этот танк, — последовал приказ, и через несколько минут ТТ-55 уже дубасил по своим. Жалко, боезапас маленький — всего двенадцать снарядов, из которых покойный комбат сжег два, а легионеры — еще три.
Но один из этих трех попал точнехонько в ближайший ТТ-55, и это решило дело. После потери четырех новейших танков полковой особист не мог больше рисковать.
Трофейный танк с семью оставшимися снарядами напрасно ждал новой атаки. Вся бронетанковая мощь 13-го ОМПа отошла в тыл и туда же, под прикрытие брони, сбежали органцы, притащив за собой уцелевших арестованных.
Майор Никалаю хоть и был недавним комбатом, но все-таки несколько недель командовал полком, проводил учения, участвовал в командно-штабных тренировках и ночами не спал, штудируя «Настольную книгу командира полка». И он просто выть был готов, глядя, как погибает его полк из-за отсутствия управления.
— У них же всего восемь бэтээров! — орал он на Голубеу. — Разрешите мне… Мы прорвемся!
Но Голубеу отвечал в том духе, что комполка сам виноват и нарочно разложил свою часть, чтобы способствовать ее скорейшему разгрому. А поскольку майор слишком уж нервно себя вел, органцы повалили его на землю и стали пинать ногами.
Но тут к месту боя подошла свежая центурия с восточной стороны, а сверху опять свалился многоцелевой истребитель с изменяемой геометрией крыла, который выбрал в качестве цели как раз скопление бронетехники.
Органцы залегли, а Никалаю, наоборот, вскочил и, превозмогая боль, помчался в сторону монументов. Игар Иваноу бросился за ним, громко вопя что-то нечленораздельное.
— В атаку, вперед! За мной! — перекрикивал его Никалаю, пробегая мимо своих солдат, и некоторые тянулись за ним, не обращая внимания на наручники на руках майора и выкрики органцов, которые боялись подняться.
Подполковник Голубеу лежа стрелял по беглецам из пистолета, но тут ракета рванула совсем рядом, и органцов накрыло взрывной волной.
24
Группа старлея Данилова так и не прорвалась в тюремный блок, поскольку в разгар перестрелки с часовыми поступило распоряжение подняться наверх и занять башни Серого Дома, откуда удобно стрелять по наступающему противнику.
Часовым на башнях тоже теоретически было удобно, но их стрельба из автоматов по танкам и бронемашинам не давала должного эффекта, а пешие легионеры вылезали из бронемашин под прикрытием здания, и до них очереди тоже не долетали.
Правда, один герой с фасадной башни все-таки попал в кого-то из легионеров, штурмовавших здание Окружкома на другой стороне площади. И вывел его из строя, переломав ему несколько ребер под бронежилетом и причинив пулей легкое сотрясение мозга под шлемом.
В ответ сразу несколько машин ударили по башне ракетами, превратив ее в живописную руину с обугленным трупом героя в центре композиции.
Эту руину люди Данилова заняли без труда, а вот с других башен еще стреляли целинцы. Войска Органов вооружались автоматами, и у часовых было по четыре рожка на брата — 120 патронов, долго можно стрелять.
А поскольку легионеры уже выбрались на крышу, ракетный залп отпадал. К тому же ракеты и снаряды приказано было беречь. По сводкам за первые часы боев некоторые центурии израсходовали уже по два-три боекомплекта, а их всего шестнадцать на всю войну.
Если так тратить боеприпасы в условиях, когда нет организованного сопротивления, то что будет, когда целинцы опомнятся?
Правда, отряд майора Царева из 13-й фаланги пока расходовал первый боекомплект, и то довольно вяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Меня бить бесполезно, — предупредил Игорь, перешагивая через воющего Гарбенку. — У меня бронеширинка.
Но Лана и так уже выронила огнетушитель и отступила к стене, не зная, радоваться или плакать.
Она стояла у стены, даже не пытаясь прикрыть наготу, и Игорь, обдолбаный озверином и распаленный перепалкой с Громозекой, нашел только один способ показать девушке, что радоваться все-таки будет вернее.
Он подошел к ней вплотную и поцеловал ее в губы.
Громозека за его спиной бестактно расхохотался.
— Дурак, это по любви, — беззлобно огрызнулся сержант, на секунду оторвавшись от сладких, почти нецелованных губ.
Услышав неприличное слово «любовь», Лана покраснела, но теперь уже сама впилась в губы Игоря с еще большим жаром, приподнявшись на цыпочки и обхватив его шею руками.
На этот раз удовольствие прервал осрамившийся танкист, который появился в дверях с открытым забралом и виновато произнес:
— Тебя командир вызывает.
— Я кому сказал — оставаться в коридоре?
— Так у меня же твой шлем. Командир вызывает!
— Я с первого раза понял. Бегом обратно в коридор.
Танкист поспешно отступил, а Игорь щелкнул клавишей на слуховом аппарате и произнес:
— Командир! Иванов говорит. Мы тут взяли пленного и освободили смертниц из расстрельной камеры. Налаживаем контакты.
«Иванов?» — удивилась про себя Лана, а потом изумилась еще больше, когда Громозека назвал сержанта Игорем.
Все получилось точно так, как она задумала. Ее спас от смерти Игорь Иванов, Игар Иваноу по-целински. И то, что это был не тот Иванов, вовсе не меняло сути дела.
23
Игара Иваноу везли из Дубравы в Чайкин в легковой машине, на заднем сиденье. Рядом сидели два органца и вдобавок с Игара не снимали наручников. А чтобы жизнь совсем уж не казалась медом, продолжали и по дороге орать на него в голос, пинать локтями под ребра и требовать ответа, кто из них амурский резидент — сам Иваноу или все-таки майор Никалаю.
— Как ты связывался с генералом Казариным?! — ревел с переднего сиденья подполковник Голубеу. — Через дочь?! Через дочь, я спрашиваю?!
— Не знаю! Какую дочь?! Я не знаю ничего! Я ни в чем не виноват! — продолжал запираться Иваноу.
Он, конечно, помнил девушку Лану, потому что она была первой, с кем он целовался всерьез и по-настоящему, но вот фамилию он у нее не спрашивал. Правда, еще в драке у двух монументов, игравших роль дорожных указателей, она кричала — мол у нее папа генерал, но это Игар вспомнил не сразу, а когда вспомнил, было уже поздно, потому что впереди послышалась стрельба.
Около тех самых монументов-указателей идущая впереди разведрота 13-го отдельного мотострелкового полка нарвалась на колонну пленных из Задубравской дивизии, которая как раз вышла на развилку дорог со стороны дивизионного городка.
Голые пленные численностью до полка перли по асфальту, как стадо баранов. Сопровождали их пешим ходом восемь легионеров, и в начале пути какие-то герои попытались убежать к лесу, но кончилось это нехорошо.
Бегущих посекли очередями с грузовиков, а один и вовсе шмальнул ракетами, и после объемно-зажигательного взрыва от тех, кто под него попал, не осталось даже пепла. Заодно и лес подожгли — негде будет партизанам прятаться. Но самое главное — пешие легионеры, запаниковав, открыли огонь по толпе, а особист на орбите запустил отстрел ошейников. Выстрелы под челюсть убили десятую часть заложников, а два ошейника и вовсе взорвались.
Летающие головы произвели должное впечатление на уцелевших пленных, и больше никого на подвиги не тянуло — тем более, что и лесов по пути практически не было — одни голые поля.
Но на развилке у границы двух краев случилась неприятность. Колонна вышла прямо на целинскую воинскую часть, которая следовала в южном направлении и не сразу поняла, что это такое она видит.
Легионеры опомнились первыми. Пешие кинулись под прикрытие машин, стреляя на бегу из автоматов. Через секунду ожили пулеметы на крышах кабин, а залп ракет накрыл легкие танки целинской разведроты.
Но все-таки силы были неравны. Восемь вспомогательных единиц против целого полка — не тот расклад, где можно что-то ловить.
— Уходим к Чайкину, — решил командир колонны.
Уйти по шоссе от погони эрланские грузовики могли без всякого труда, но оперативники на орбите усомнились в правильности такого решения.
— Отходить запрещаю! — последовала команда от старшего оператора 66-й фаланги. — Приказываю задержать противника до подхода помощи. Помощь будет через двадцать минут.
Тыловой эшелон обороны перешейка располагался километрах в десяти от этого места, и войска легиона уже вышли туда, так что помощь могла подоспеть и быстрее, чем за двадцать минут. Но раньше, уже минут через пять, над полем боя появилась пара самолетов.
Они с разворота шарахнули ракетами подальше от восьми зеленых точек на дисплее — машин, подающих сигнал «я свой». Так что боеголовки взорвались ближе к хвосту колонны 13-го ОМПа — прямо позади воронка, замыкавшего группу подполковника Голубеу.
Понятно, что все органцы тут же выскочили из машин. Некоторых арестованных они оставили запертыми в воронках, но Игара Иваноу вытащили наружу и под мышки уволокли в кювет.
Рядом швырнули и майора Никалаю, которого везли в следующей машине.
Следующим заходом истребители прошли на бреющем полете над авангардом полка, стрекоча из пулеметов, и положили бомбы где-то в середине колонны. А потом, выпустив оставшиеся ракеты, куда Бог пошлет, удалились в сторону Чайкина.
Теперь уже было очевидно, что командир второго батальона капитан Чиринкоу с обязанностями комполка не справляется совершенно. Полк был неуправляем.
Собственный батальон Чиринкоу открыл огонь по бегущим прямо на него голым пленным, а когда выяснилось, что это вовсе не прибывшие с моря вплавь мариманы, а простые целинские солдаты, сбежавшие от врага, батальон на несколько минут полностью потерял боеспособность. Бойцов терзала рвота и угрызения совести.
Тем, кто удержался от рвоты и угрызений, беглые в это время били морду, потому что никто не любит, когда по нему стреляют свои.
Но на этом дело не кончилось, потому что на некоторых пленных были ошейники, и они начали взрываться, отрывая головы и поражая осколками других.
Обезумев от этого всего Чиринкоу лично повел батальон в атаку и героически погиб точно посередине между монументами.
В гибели его был виноват новейший танк ТТ-55, который зафинтилил своим чудовищным снарядом прямо в южный монумент, за которым укрывались машины врага.
Все восемь грузовиков уцелели, зато взрывом накрыло атакующих целинских пехотинцев, и теперь полк остался вообще без командира.
А поскольку в танке сидел сам командир танкового батальона, этот батальон тоже остался без управления. Обезумев от содеянного (главным образом от того, что разрушил своим снарядом статую Василия Чайкина), комбат, вместо того чтобы стрелять по беззащитным грузовикам из своей огромной пушки, ринулся их давить и получил в лоб пару «зажигалок». Водителю показалось, что танк горит, и он полез через люк наружу. Ошалевший комбат высунулся наверх, чтобы его вернуть, и его срезало из пулемета.
Танков ТТ-55 у полка оставалось еще семь штук, не считая разных других, но полковой особист, неожиданно для себя оказавшийся старшим среди всех живых и свободных офицеров, приказал отводить сверхсекретные танки назад под прикрытием всей остальной бронетехники.
Особиста можно понять. Когда подполковник Голубеу арестовал комполка, начштаба и политрука, контрразведчик ждал, что его тоже арестуют. Еще бы — проворонить целую резидентуру амурской разведки у себя под носом. Но по необъяснимой прихоти судьбы Голубеу оставил особиста на свободе, но с намеком, что никаких гарантий у него нет.
Между тем главной заботой особиста были как раз эти самые танки ТТ-55. Две машины погибли еще в расположении полка — они вернулись с ночных учебных стрельб и стояли под заправкой, когда весь склад ГСМ взлетел на воздух. А еще одну захватили легионеры.
К грузовикам жались пленные в ошейниках, которые очень просили их не убивать.
— Танкисты есть? — поинтересовался у них командир колонны.
Оказалось, что есть и даже не один.
— Бегом туда и пригоните мне этот танк, — последовал приказ, и через несколько минут ТТ-55 уже дубасил по своим. Жалко, боезапас маленький — всего двенадцать снарядов, из которых покойный комбат сжег два, а легионеры — еще три.
Но один из этих трех попал точнехонько в ближайший ТТ-55, и это решило дело. После потери четырех новейших танков полковой особист не мог больше рисковать.
Трофейный танк с семью оставшимися снарядами напрасно ждал новой атаки. Вся бронетанковая мощь 13-го ОМПа отошла в тыл и туда же, под прикрытие брони, сбежали органцы, притащив за собой уцелевших арестованных.
Майор Никалаю хоть и был недавним комбатом, но все-таки несколько недель командовал полком, проводил учения, участвовал в командно-штабных тренировках и ночами не спал, штудируя «Настольную книгу командира полка». И он просто выть был готов, глядя, как погибает его полк из-за отсутствия управления.
— У них же всего восемь бэтээров! — орал он на Голубеу. — Разрешите мне… Мы прорвемся!
Но Голубеу отвечал в том духе, что комполка сам виноват и нарочно разложил свою часть, чтобы способствовать ее скорейшему разгрому. А поскольку майор слишком уж нервно себя вел, органцы повалили его на землю и стали пинать ногами.
Но тут к месту боя подошла свежая центурия с восточной стороны, а сверху опять свалился многоцелевой истребитель с изменяемой геометрией крыла, который выбрал в качестве цели как раз скопление бронетехники.
Органцы залегли, а Никалаю, наоборот, вскочил и, превозмогая боль, помчался в сторону монументов. Игар Иваноу бросился за ним, громко вопя что-то нечленораздельное.
— В атаку, вперед! За мной! — перекрикивал его Никалаю, пробегая мимо своих солдат, и некоторые тянулись за ним, не обращая внимания на наручники на руках майора и выкрики органцов, которые боялись подняться.
Подполковник Голубеу лежа стрелял по беглецам из пистолета, но тут ракета рванула совсем рядом, и органцов накрыло взрывной волной.
24
Группа старлея Данилова так и не прорвалась в тюремный блок, поскольку в разгар перестрелки с часовыми поступило распоряжение подняться наверх и занять башни Серого Дома, откуда удобно стрелять по наступающему противнику.
Часовым на башнях тоже теоретически было удобно, но их стрельба из автоматов по танкам и бронемашинам не давала должного эффекта, а пешие легионеры вылезали из бронемашин под прикрытием здания, и до них очереди тоже не долетали.
Правда, один герой с фасадной башни все-таки попал в кого-то из легионеров, штурмовавших здание Окружкома на другой стороне площади. И вывел его из строя, переломав ему несколько ребер под бронежилетом и причинив пулей легкое сотрясение мозга под шлемом.
В ответ сразу несколько машин ударили по башне ракетами, превратив ее в живописную руину с обугленным трупом героя в центре композиции.
Эту руину люди Данилова заняли без труда, а вот с других башен еще стреляли целинцы. Войска Органов вооружались автоматами, и у часовых было по четыре рожка на брата — 120 патронов, долго можно стрелять.
А поскольку легионеры уже выбрались на крышу, ракетный залп отпадал. К тому же ракеты и снаряды приказано было беречь. По сводкам за первые часы боев некоторые центурии израсходовали уже по два-три боекомплекта, а их всего шестнадцать на всю войну.
Если так тратить боеприпасы в условиях, когда нет организованного сопротивления, то что будет, когда целинцы опомнятся?
Правда, отряд майора Царева из 13-й фаланги пока расходовал первый боекомплект, и то довольно вяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59