– Для меня это тоже загадка, – говорит Электрик. – А как я могу продавать аппаратуру, если сам не умею ею пользоваться? Люди хотят знать, что покупают. Вот, например, что это такое? – Он берет калькулятор. – Это не калькулятор.
Олли возвращает на место видеокамеру, которую рассматривал, и вновь подходит к нам.
– Как это не калькулятор?
– А вот так. Это органайзер.
– Органайзер? А что такое, по-твоему, этот самый органайзер?
– Это записная книжка, то есть электронный дневник-календарь. Напоминает о том, когда и с кем ты должен встретиться, так-то.
– Чушь! – восклицает Олли. – Какому идиоту надо напоминать, что сегодня он должен явиться в кабак?
Я не всегда согласен с высказываниями Олли, но порой они не лишены смысла. Я тоже не понимаю, какому такому идиоту требуется напоминание о том, что сегодня он идет в кабак.
– И сколько же стоят эти органайзеры? – спрашиваю я.
– Дешевле, чем калькуляторы, – отвечает Электрик.
– Эй, свои денежки назад ты не заполучишь, сделка совершена!
Олли машет пальцем перед самым лицом Электрика. И правильно делает. Нельзя позволять этому хитрюге повторно нас одурачить.
– Согласен, совершена, – говорит Электрик.
Мы работаем с ним довольно давно, я и Олли. Зверь свел нас со старым мерзавцем примерно шесть лет назад, и с тех пор большинство операций мы проворачиваем только с его помощью. Иногда, как я уже говорил, кое-какую мелочь нам удается спихнуть и самим, но это занятие несерьезное, если воруешь не на заказ. Да и тогда происходят разные недоразумения. Бывает, украдешь то-то, то-то и то-то, а заказчик, когда приводишь его к машине, чтобы показать товар, начинает нести какой-то бред и отказываться покупать то, что предназначалось именно ему.
Электрик так не поступает. Конечно, он – старик прижимистый и нередко платит нашему брату гораздо меньше, чем следует, но принимает товар всегда. А мы постоянно нуждаемся в наличных.
– Когда приедете в следующий раз? – спрашивает Электрик.
– Гм... Планируем пойти надело на ближайших выходных, – сообщаю я. – Уже наметили парочку мест и надеемся, что соберем урожай поприличнее. Значит, к тебе приедем в понедельник... В понедельник во время ленча, идет?
– А утром не сможете? – говорит Электрик.
– Если бы мы были в состоянии подниматься рано по утрам, то преспокойно работали бы на нормальной работе, – отвечаю я. – Подъедем во время ленча.
Разве можно считать, что ты сам себе хозяин, если по утрам не имеешь возможности поваляться в постели? Магазин Электрика удален от моего дома на сорок с лишним миль, представляю, в какую рань мне пришлось бы подниматься, чтобы быть у него утром. Кстати, именно потому, что мы живем в разных концах города, до сих пор занимаемся этим бизнесом. Электрик придерживается одного железного правила: не принимает товар, украденный в его районе. Под своим районом он подразумевает территорию в радиусе тридцати миль.
– Нет, тогда приезжайте после двух. В обед я уйду, хочу купить у одного человека собаку.
– Жаль, что мы не встретились пару недель назад, – говорю я ради шутки. – Я подогнал бы тебе отличный экземпляр.
– Правда? – спрашивает Электрик, не врубаясь, что я шучу.
Как только я начинаю рассказывать ему о той собаке, раздается стук в заднюю дверь, и он идет открывать. Олли смотрит на меня, выражая всем своим видом: «Пора сваливать, айда в кабак», я киваю, и мы тоже направляемся к задней двери. В тот момент, когда мы к ней приближаемся, Электрик отступает в сторону, впуская какого-то парня. Тот входит в небольшой коридор, смотрит на нас и останавливается. Электрик успокаивающе похлопывает его по плечу.
– Все в порядке. Не пугайся их. Проходи.
Парень серьезно оглядывает нас и проходит вовнутрь.
– А вы, ребята? – спрашивает Электрик, шире открывая для нас дверь.
– Мы пойдем. Увидимся в понедельник, – говорю я, переступая через порог.
– До понедельника, – отвечает Электрик.
Мы с Олли забираемся в фургон и обмениваемся выразительными взглядами. Я никогда не видел этого парня раньше, но знаю людей его типа. Не имею представления, чем он занимается и что принес в спортивной сумке, но в одном уверен: этот тип проворачивает гораздо более серьезные, чем мы с Олли, дела.
10
Он приходит через трубу
Обожаю Рождество – наворовать в этот период можно чего угодно. Для нас рождественские каникулы сравнимы, наверное, со временем сбора урожая, с сезоном изобилия. Мы с Олли все эти дни тут и там набиваем карманы всякой всячиной, так сказать, делаем запасы на предстоящие несколько месяцев – длинных, холодных и тяжелых.
Мало того что воровать в Рождество можно практически везде, еще и покупатели краденого в эти дни находятся на каждом шагу. Вот мы с Олли и не ездим к жмоту Электрику. Кроме всего прочего, вещи, которые мы крадем в рождественскую пору, почти все новые и даже в упаковках, и ребята в кабаке покупают их у нас на подарки родственникам и друзьям, радуясь, что не придется толкаться в переполненных народом торговых центрах. А еще, видя, что все эти вещи в коробках и пакетах, люди думают, что мы воруем их в каких-то магазинах или на фабриках, и на душе у них от того, что они приобретают все это у нас, не так тяжело.
А мы-то с Олли берем большую часть товара прямо из-под елок, но подобные мысли влившим в себя несколько пинт пива парням просто не приходят в голову.
Удобно еще и то, что в период рождественских каникул многих людей не бывает дома. Кабаки в эти дни переполнены типами, выпивающими раз в году: они пытаются разобраться, как управлять игральным автоматом, и мельтешат у тебя перед глазами, когда ты играешь в пул. Те, кто не в кабаках, нахлобучивают на себя бумажные колпаки и направляются к кому-нибудь в гости, где заигрывают с чужими женами.
Все, что остается сделать, так это сесть в машину и ехать по улицам в поисках дома, в котором шумно веселятся. Соседнюю хатку можно спокойно обчищать. Люди смешные – если устраивают у себя вечеринку, то непременно приглашают и соседей, даже если недолюбливают их. Приглашают главным образом для того, чтобы избежать недовольства по поводу чересчур громко врубленной музыки. Соседи чувствуют себя обязанными принять приглашение, и тебе представляется отличная возможность, пока хозяева упиваются вином и флиртуют с несимпатичными им людьми, ни о чем не волнуясь, проникнуть в их жилище и сделать свое дело.
Есть и еще одно преимущество в рождественских праздниках: если, забираясь в дом, ты случайно наделаешь шума, никто ничего не услышит из-за врубленных на весь дом записей «Бэнд Эйд», «Визард» и Клиффа Ричарда.
Боже, как я люблю Рождество!
– О, о, о! А вот и то, что нам нужно, – говорит Олли, указывая на дом, в котором гулянка идет полным ходом. – Что скажешь?
Пьяный хохот, свист петард и громкий голос Нощи Холдера, раздающийся из-за занавесок центральной террасы. Воздушные шары, искусственный падуб из пластика и гирлянда на елке во дворе. Я на сто процентов уверен в том, что хозяин дома расхаживает сейчас в отделанном мехом колпаке Санта Клауса и готовится организовать конкурсы.
Дело было двадцать третьего декабря, да к тому же еще и в субботу, вечеринок в тот день хватало повсюду. Уже через пять минут поисков мы наткнулись на это веселье, весьма для нас подходящее. Дома по обе стороны от этого дома пребывали в мрачном молчании и покое.
– Как тебе нравится вот этот? – спрашиваю я у Олли. Он рассматривает нарисованного на одном из окон того дома, на который я кивнул, Санту.
– Очень мило.
Мы останавливаемся за углом, выходим из машины и направляемся к дому, наблюдая, не выглядывает ли кто-нибудь из окон. Никто не выглядывает. Если не принимать во внимание шум, раздающийся из дома номер тринадцать, на улице царит полное спокойствие. Ни машин, ни людей – слишком холодно, никто не гуляет. Условия для работы идеальные.
Мы приближаемся по тропинке к дому номер пятнадцать, Олли держит в руке за спиной фомку. Я звоню в дверь, а Олли напряженно следит за окнами соседнего дома, боясь, как бы кто-нибудь не выглянул из них. Никто не выглядывает. По прошествии секунд двадцати Олли чуть было не удаляется к черному ходу, но не успевает. Свет в прихожей загорается, и раскрывается парадная дверь. На нас уставляется лысый очкарик.
– Что надо? – спрашивает он весьма недружелюбно. Мы с Олли переглядываемся и почти одновременно затягиваем рождественский гимн:
– Желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества и Нового...
– Проваливайте! – рявкает очкарик и захлопывает дверь.
– Очень по-доброму, не так ли? – произносит Олли, поднимая руку с намерением позвонить еще раз.
– Настроение у человека самое что ни на есть рождественское, – кричит кто-то со стороны соседнего дома.
Мы поворачиваем головы и видим хорошенькую улыбающуюся телку с бокалом в руке.
– Отвратный тип, – говорит Олли.
– Может, зайдете к нам, споете? – предлагает она. – Мы угостим вас вином и сладкими пирожками с миндалем и изюмом.
– Нет, спасибо, – отказывается Олли. – Пойдем, Бекс.
Я хватаю его за рукав, удерживаю на месте и шепчу:
– Эй, подожди, не стоит так торопиться. Выглядит несколько подозрительно: двое исполнителей гимнов убегают как от огня от приглашающих их на вечеринку людей, ты так не считаешь? Давай по-быстрому споем ей что-нибудь и тут же свалим.
Я ору телке в ответ.
– Проходить мы не будем, споем вам что-нибудь прямо здесь, во дворе. – Я поворачиваюсь к Олли. – Готов? Желаем вам...
– Минуточку! Минуточку подождите! – Телка ныряет куда-то внутрь дома. – Все сюда! Скорее сюда! Пришли исполнители гимнов!
– О чер-р-рт! Бекс, надо давать деру! – говорит Олли, но в эту секунду во двор дома тринадцать высыпает полдюжины людей в бумажных колпаках.
Последним выходит хозяин, муж той штучки, у него на голове – я же говорил! – шапка Санты, отделанная пушистым мехом. Мы с Олли подходим ближе. Рожи у нас обоих такие, будто мы держим во рту по лимону.
– Замечательно! Что вы нам споете? Может, «Тихую ночь»? – спрашивает Колпак Санты.
– Я такого гимна не знаю, – отвечаю я.
– Тогда «В яслях», – предлагает кто-то другой.
– Не-а, – говорю я.
– Значит, – произносит Колпак, – спойте то, что сами захотите.
Мы с Олли киваем и запеваем:
– Желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества и Нового года. Мы принесли для вас и для короля прекрасные подарки. Желаем вам счастливого Рождества и Нового года.
С несколько секунд они пялятся на нас в гробовом молчании, потом Санта констатирует факт:
– Вам нездоровится.
– А что, вашу мать, вам не понравилось? И что вы знаете о пении? – кричит Олли.
Они дают нам пакетик с несколькими сладкими пирожками с изюмом и миндалем и два пластиковых стаканчика с красным вином, быстро удаляются и закрывают за собою дверь. Мы с Олли возвращаемся к фургону и отправляемся на поиски другой вечеринки.
– И как так получилось, что тот лысый не попал на вечеринку? – спрашивает Олли.
Мы едем в другой конец города.
– Откуда мне знать, черт возьми? – отвечаю я. – Может, он им не нравится или же, наоборот, они ему не нравятся. А вообще какая тебе разница?
Все, что я знаю, что этого очкарика следует ограбить. Только не сегодня.
Три следующих праздника мы пропускаем, останавливаем свой выбор на четвертом. Расположенный с ним рядом дом приходится нам по вкусу. Здоровый домина с четырьмя спальнями, на приличное расстояние отдаленный от дороги, окруженный чудесным темным садом и высокой изгородью. Вечеринка в соседнем доме такая же шумная, как у Колпака Санты, только здесь, как мне кажется, все более дорогое – и выпивка, и закуски, и сладости. А люди – такие же придурки, как те, что угостили нас пирожками.
Я припарковываю фургон у обочины, вдоль которой тянется шеренга других тачек, мы выходим и, внимательно следя за окружающей обстановкой, приближаемся по обсыпанной гравием дорожке к приглянувшемуся нам дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34