А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

А что, если американки, выйдя замуж, добирают то, что не получили в девичестве? Имею в виду, понятно, матримониальное, а не физическое девичество.
Есть ли кто у Жаклин на данный момент? Какое мне дело! Не привык долго обходиться без женщины, мысленно уже изменяю Лене, хоть и стыжусь этого. Как легко было бы все свалить на дружка: это не я, а Он! Только это я, а не Он. Не похоть, скорее желание тепла и доверия. Иначе зябко и одиноко на ветру. А каково сейчас Лене? «Там, далеко, на севере, в Париже…» — какой, однако, надо иметь культурно-географический инстинкт, чтобы, будучи петербуржцем, почувствовать, что севильцу Дон Жуану Париж покажется далеким севером. Что говорить, великий поэт — не знаю равных Пушкину ни в русской, ни в английской литературе. Но это так, к слову. А сейчас мне стыдно перед Леной, перед собой, даже перед Жаклин за грешные мои мысли. Помню, как принял сексуально многоопытную Лену за девственни-цу. Но в ней и вправду было что-то от девушки — скверна не пристала к ней. Ни к душе, ни к телу. Ни тем, ни другим не участвовала в разврате, к которому принуждена обстоятельствами.
Я женился на девственнице, которая оказалась проститутки, но проститутка оказалась девственницей. Это трудно понять, а объяснить и вовсе невозможно. Разве что Жаклин — она из тех, кто с полуслова.
Вот ей и начал рассказывать. Не все, конечно, — на все я не решаюсь даже в этой исповеди. В устном рассказе лакуны были еще более обширные, но основной сюжет — проституточья карьера Лены, вплоть до бегства — был мной изложен без утайки. О ее возобновлении на шестой год замужества в «Матрешках» в Саг-Харборе — умолчал. Уложился часа в два — крупно поспорив перед тем с Танюшей, которая наотрез отказывалась в кровать, возбужденная присутствием гостьи. Уломала ее в конце концов Жаклин, которая обладала даром убеждения таких вот малолеток. Танюша выканючила у нее обещание прийти завтра. Я предложил ей просто переночевать у нас, тем более альтернативой была подруга в Бруклине. Жаклин сразу же согласилась, Танюша захлопала в ладоши. Потом у нас вышел небольшой спор, кому спать в Танюшиной комнате. Танюша предложила Жаклин устроиться со мной в нашей с Леной двуспальной кровати, которую я хотел целиком уступить ей, а сам бы устроился на раскладном диване в комнате с Танюшей. В конце концов был выбран третий вариант — раскладушка досталась Жаклин. Истратив все силы на убеждение взрослых, Танюша мгновенно заснула.
— Из вас бы вышла хорошая беби-ситтер.
— У меня уже есть профессия.
— Ну тогда мать, — пошел я на компромисс.
— Не пришлось.
— Пока что, — зачем-то добавил я и приступил к исповеди (см. выше).
Потом была сессия вопросов-ответов. Точнее, допрос.
— Да, отфаксовал Борису Павловичу снимок — Лена оказалась Леной, чужих имен не присваивала. Хоть в этом меня не наколола.
— По ее словам, снятые со счета семь тысяч ушли на откуп — пусть временный, но это была та передышка, в которую Лена полагала, прихватив Танюшу, бежать в Европу.
Так выходило по крайней мере с ее слов. В последний момент передумала, решив, что негоже отнимать у меня дочь. Да, это она мелькнула в ДФК, где я ее выслеживал, но утверждает, что пришла попрощаться с Володей, а решение не уезжать приняла раньше.
— Не так прямо, как у вас выходит, но по сути — да: балетный реванш с помощью дочери, перенос личной мечты, которая кончилась крахом, в следующее поколение. Скорее, однако, на неосознанном уровне.
— Точно ничего не знаю, но полагаю, засекли нас еще в Нью-Йорке — те самые два филера, которых повстречал в Фанди, когда рыскал по заповеднику в поисках мнимо исчезнувшей Лены, а Танюша заметила в машине у балетной школыу По-видимому, Лене удалось оторваться от погони в Фанди, а вот ушла ли она от них в Нью-Йорке — то, что я хотел бы сам знать. Если Танюша не обозналась и в самом деле видела Лену, А вот для чего они устроили засаду у школы, не знаю. Судя по тому, что Лена явилась-таки к школе, о чем у нас уговора не было, вычислили ее они верно: Лена — безумная мать. Но могли и к Танюше присматриваться — тогда появление Лены было для них неожиданным подарком.
— Скорее последнее, — сказала Жаклин.
Одно — когда сам так думаешь, а другое — когда слышишь от другого. Сердце у меня так и сжалось от тревоги за Танюшу. Жаклин поняла мое состояние и дотронулась до моей руки:
— Но теперь, когда засекли Лену, их планы должны измениться.
— Да, — сказал я.
И тут у меня мелькнуло: что, если Лена попалась не на материнских чувствах, но сознательно отвела охоту, предложив в качестве дичи себя? Потом я себя часто спрашивал: будь на то мой выбор, согласился бы я на эту подмену? А Жаклин, в ответ на ее утешение, так и сказал, что не готов потерять Лену даже ради Танюши. Вкратце объяснил ей про двух дочерей, а заодно вспомнил ряд незначительных эпизодов из нашей семейной жизни.
— Скажем, как однажды выгнал из палатки енота-беби, а когда явились мои дочки, младшая расплакалась, что не застала енотика, а старшая попрекнула, что я оказался не на высоте положения: «Чем он тебе мешал?» Уточнил про брата — что ревновал к нему не только физически:
— У них было общее прошлое, куда мне вход заказан. Да я и не очень стремился. К примеру, они боготворили свою мать, которая их покинула в раннем возрасте, да и при жизни обращала не много внимания, а Лену так даже потеряла в тайге.
— Что, если за любовь они принимали детское, неосознанное чувство вины, когда их мать погибла? — предложила Жаклин свою версию этой странной зацикленности.
Мог бы ей, конечно, ответить, что мы здесь, в Нью-Йорке, давно уже переболели психоанализом, тогда как у них в провинции… Но Жаклин так близко к сердцу принимала нашу семейную драму, и я промолчал.
Жаклин оказалась не только хорошей беби-ситтершей, но и первоклассной утешительницей. Никто не виноват, что утешение сродни нежности, а нежность мне всегда казалась более сексуальной, чем страсть, — не знаю, понятно ли вы-. ражаюсь. В том смысле, что эрекция на почве нежности более длительна —.это во-первых, а во-вторых, не заканчивается с оргазмом, а возникает снова и снова. Имею в виду оба пола. Не только женские слезы возбуждают мужика, но и наши — женщину. Русская бабья поговорка «Я его пожалела» — вместо «Я ему дала». Короче, я сам не заметил, как наш с Жаклин платонический роман обрел неожиданно более традиционные формы.
Перед тем как уже под утро улечься на раскладушку, Жаклин испробовала вместе со мной все прелести двуспальной супружеской постели. Удивила меня, однако, не ее уступчивость, которую я отнес было на счет легкости французских любовных нравов — и оказался еще как не прав. За исключением первой жены всю жизнь мне доставались ошметки, огрызки, обмылки — я был классическим вторым мужчиной, пока не встретил Лену, у которой был, наверное, двухсотым. И вот под занавес моей сексуальной жизни мне досталась самая что ни на есть девственница, со всеми вытекающими отсюда физическими, психологическими и моральными последствиями. Чтобы к вызывающе красивой Жаклин никто до меня не подваливал и она осталась невостребованной — вообразить невозможно! Одно из двух: либо ей надоело хранить свое девство, либо она приняла меня за принца, не дождавшись настоящего. Да и водятся ли у них в Нью-Брансуике принцы? А у нас в Нью-Йорке? Не перевелись ли они по всей земле? Разве что в каком-нибудь африканском племени. Вообще классические любовные эмоции потеснены, если вовсе не вытеснены под конец этого столетия из нашей цивилизации. Если где и вспыхивают, то в более затерянных, примитивных обществах. Кормовая база для тамошних Шекспиров и Пушкиных.
Короче, вослед Танюше и с ее прямой подсказки я также совершил акт предательства по отношению к Лене, будто весь ее сюжет, имевший ко мне личное касательство, был исчерпан. Или все-таки я был первым, пусть и мысленно, дав телепатическую шпаргалку Танюше? Старый вопрос — по деянию или по умыслу будем судимы? Да и негоже сваливать на ребенка. Меня самого смущало, как быстро удалялась Лена из моей жизни, переходя в разряд воспоминаний, будто уже мертва. А если и в самом деле мертва? Мысль эта протекла сквозь меня, не затронув эмоций, что можно объяснить и ее гипотетичностью. Чистая, наивная, прямодушная, никем до меня не тронутая, истосковавшаяся по любви, а потому такая отзывчивая, Жаклин мешала мне эмоционально сосредоточиться на моей утрате. Я не был в нее влюблен — как и она в меня, думаю, — но, предаваясь с ней ласкам на нашей с Леной двуспальной супружеской кровати, я постепенно изйечивался от любви-болезни, которая лихорадила меня все последние годы.
Доверие за доверие. Под утро, в благодарность, досказал Жаклин свою историю, признавшись во всем как на духу.
Ничего не утаив.
Вроде бы.
О чем невозможно говорить, о том следует помалкивать, говорил Витгенштейн, перефразируя Гамлета.
Я освободился от любовной болезни, но боль воспоминаний затаилась где-то на самом дне и мучила, как в ампутированной конечности.
11
Утром, оставив Танюшу с Джессикой, отправились с Жаклин на Федерал-Плаза, 26, в штаб-квартиру ФБР. У нашего дома дежурила полицейская машина, а днем слесарь должен был поставить полицейский замок без замочной скважины снаружи.
Конечно, я бы предпочел иметь дело с одной Жаклин, не подключая американские органы — бюрократическая прямолинейность методов и мышления их сотрудников общеизвестны, но Жаклин верно рассудила, что никто больше не сможет обеспечить Танюше надежную защиту. Хорошо хоть взяла на себя ознакомить нью-йоркскую полицию с сутью дела (как она се сама понимает и не вдаваясь в подробности, которые ей самой до сегодняшней ночи были неизвестны), избавив меня от тавтологии да еще с экскурсами и пояснениями, в которых не нуждались ни Жаклин, ни Борис Павлович. Последний прибыл в тот же день, что и Жаклин, и удивил уже в аэропорту, когда я предложил остановиться у меня, а он отказался:
— Мне заказана гостиница в Манхэттене.
— Кем?
— ФБР. Речь как-никак о русской мафии на территории Штатов.
Теперь, задним числом, мне оставалось только поблагодарить ФБР за заботу о моем питерском приятеле: Жаклин в качестве гостя во всех отношениях предпочтительнее.
В нью-йоркском офисе ФБР на 28м этаже я служил также толмачом: Борис Павлович не говорил по-английски, Жаклин — по-русски. В отличие от последней наш хозяин, высокий лощеный негр, будучи специалистом по мафиям, знал итальянский и русский и попутно обменивался с Борисом Павловичем репликами. Между ними сразу установился контакт — мы с мадемуазель Юго составляли другую пару этого странного квартета.
Наша беседа свелась к допросу — скорее Бориса Павловича, чем меня.
— Вам приходилось иметь дело с русскими поставщиками девочек? — с ходу спросил по-русски Стив (так звали негра, который представился агентом по особым поручениям), из чего я заключил, что ФБР уже в курсе злоключений моей жены в Америке. Я исправно перевел Жаклин вопрос, а потом и ответ Бориса Павловича, чтобы она не чувствовала себя в нашем обществе одиноко.
— Девочки — это мелочевка для наших мафий, которые я бы не рискнул назвать русскими: нацменов в общей сумме там больше, чем чистокровных русских, — это во-первых, а во-вторых, они работают в тесном контакте с итальянцами, греками и колумбийцами, образуя международные картели со смешанным бизнесом.
— Чем именно они занимаются?
— Вывоз нефти, природного газа, сибирской пушнины, алмазов, золота и алюминия по экспортным лицензиям, латиноамериканская и среднеазиатская «дурь», отмыв грязных-денег С помощью оффшорных фирм и совместных предприятий, заказные убийства, контрабанда оружия, вплоть до баллистических ракет, а в перспективе — портативных ядерных бомб.
— В Америке такие тоже имеются, называются «рюкзачными», не отличить от обычной клади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28