А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Кроме того, я хорошо помнил предвоенную неудачу, когда я так и не встретил тренера, готового взять меня.
И снова я написал всем тренерам, которых знал сам или знали мои родители или даже едва знакомым, и получил в ответ вежливые отказы: ни у кого не было подходящей вакансии для совершенно неопытного жокея-любителя. Вряд ли можно кого-нибудь упрекнуть в моей неудаче.
Мать и отец тоже не одобряли мое решение, но по разным причинам. Мама откровенно говорила, что она всегда будет беспокоиться за меня, и что я не представляю, как жесток мир скачек, и что ее единственное желание — видеть меня преуспевающим в бизнесе отца.
Отец же считал, что жокей — очень ненадежная профессия, в которой мало шансов прилично зарабатывать, и что гораздо лучше, если бы я продолжил семейное предприятие. Это были правильные советы, но я не мог ими воспользоваться, хотя меня тоже тревожили трудности, и не только связанные с моей неопытностью.
Мне было двадцать шесть лет, поздновато для профессии, в которой отставка в сорок неизбежна, потому что тело уже не способно с легкостью переносить постоянные ушибы и переломы. И кроме того, я не мог бы прожить без регулярной зарплаты, хотя бы и небольшой, это бы позволило мой скромный капитал использовать на расходы, связанные со скачками, и первое время оставаться жокеем-любителем.
Положение любителя давало начинающему так много преимуществ, что я даже и не помышлял взять лицензию и стать профессионалом. Хотя профессионал и может получить постоянную работу, но у него очень мало шансов часто участвовать в скачках и работать с лучшими лошадьми, потому что слишком много преуспевающих жокеев, которых тренеры и владельцы всегда предпочтут для фаворита. Одни жокеи начинают свою карьеру еще подростками как ученики на гладких скачках и, когда они становятся слишком тяжелыми для гладких, переходят на скачки с барьерами и стипль-чезы, другие же начинают как любители. Вот этим вторым путем я и надеялся прийти в профессионалы.
Месяц за месяцем проходил в постоянной смене надежды и разочарования, и наконец Дуглас, который старался помочь мне, сообщил, что Джордж Оуэн готов взять меня секретарем. Джордж Оуэн первоклассный жокей, выигравший в 1939 году Золотой кубок в Челтенхеме, сейчас занимался фермерством и тренировал лошадей, и у него не оставалось времени для необходимой работы с почтой и счетами.
— Пусть Дик приедет, — сказал он Дугласу, показывая на горы счетов, нераспечатанных писем, календарей скачек и расписок, — и делает с этим, что захочет.
Дик пришел в неописуемый восторг от открывшейся возможности.
Как-то раз до войны Джордж между двумя соревнованиями ночевал у нас, и я часто видел его на скачках, всегда восхищаясь его мастерством. Но, естественно, он меня не помнил и взял только по совету Дугласа, поэтому я страшно боялся разочаровать его в качестве секретаря или жокея, если вдруг он позволит мне принять участие в скачках на его лошади.
Джордж согласился платить несколько фунтов в неделю, и мне предстояло жить в его доме как одному из членов семьи. Когда в конце концов все устроилось, я попрощался с по-прежнему не одобрявшими мой отъезд родителями и ясным октябрьским полднем с чувством маленького мальчика, отправленного в новую школу, сел в поезд, увозивший меня в Чешир к неизвестному будущему.
Теплое гостеприимство Джорджа и его жены Маргот быстро растопило мою скованность, и я скоро чувствовал себя как дома в дружной атмосфере семьи, где, кроме взрослых, были и маленькие девочки. В то время у Джорджа была молочная ферма в нескольких милях от Честера, и вечная суматоха на кухне и хлебосольство живо напоминали мне детство на ферме у деда.
Родители, братья и сестры Джорджа жили совсем недалеко, немногим дальше жила и большая семья Маргот, все они и их друзья постоянно ездили друг к другу в гости или чтобы поиграть в карты. Эти люди, казалось, приняли как должное, что я стал членом семьи Джорджа, и приглашали меня к себе. Не прошло и нескольких недель, как я стал частью социального ландшафта и завел друзей на всю жизнь. На мой взгляд, Чешир одно из самых дружелюбных графств Британии: хотя я прожил там всего три года, но до сих пор в Чешире у меня больше знакомых, чем в любом другом месте, и когда теперь приезжаю туда на соревнования, то чувствую себя как дома.
Джордж ни капельки не преувеличивал, когда говорил, что все документы у него в беспорядке. Разобрав завалы бумаг на его письменном столе, я обнаружил, что он почти полгода не посылал владельцам счета за тренировку лошадей. Сам он платил по счетам страховой компании, торговцев фуражом, кузнецов, шорников, но не вел никакого учета, и когда я рассортировал их, выяснилось, что многие счета утеряны.
Я уселся за работу, чтобы навести порядок в этой страшной неразберихе. Сначала изучил отчеты о скачках, чтобы узнать, чью лошадь возили на ипподром, куда и когда нанимали для этого транспорт, какому владельцу послать соответствующий счет. Потом я принялся за счета кузнецов, из которых вообще было непонятно, какую лошадь и сколько раз пришлось подковывать. Поэтому я объединил все счета кузнецов и разложил сумму на число лошадей в конюшне, чтобы каждый владелец заплатил свою долю. Рассчитать тренерский гонорар не составило бы труда, если бы Джордж отмечал, когда поступила новая лошадь и какую забрали. Но, судя по тому, что ни один владелец не пожаловался на чрезмерную сумму, видимо, они тоже не затрудняли свою память учетом.
Только через несколько недель, когда я завел для каждого владельца отдельную папку и вписал туда все расходы, связанные с его лошадью, мне вдруг открылось, что нет счетов от ветеринара. Нельзя же поверить, что лошади Джорджа такие исключительно сильные и здоровые, что за полгода ни одна не натерла себя волдырь, не поцарапалась и ни разу не кашлянула. Я спросил, не хранит ли Джордж счета от ветеринара отдельно, надеясь получить маленькую аккуратную папочку.
— Счета? — искренне удивился Джордж. — Бобби О'Нейл, насколько я знаю, ни разу в жизни не посылал счета. — И вправду, за те три года, что я работал у Джорджа, не пришел ни один счет.
Бобби, беспечный ирландец, никогда не утруждал себя ведением какого-нибудь учета, ни он, ни Джордж не помнили, сколько раз Бобби осматривал лошадей, и мои постоянные вопросы так наскучили ему, что он тоже решил взять себе секретаря.
Когда наконец я разнес все счета по колонкам в папках владельцев, то начал складывать. Результат вышел пугающим. Я был уверен, что допустил какую-то принципиальную ошибку, потому что, сложив все расходы Джорджа за те же месяцы, первый раз столкнулся лицом к лицу с печальной истиной, что тренерская работа, как и преступление, не оплачивается. Расходы Джорджа оказались больше, чем деньги, которые предстояло получить по приведенным в порядок счетам.
Но убытки, какие он понес после полугода такой тяжелой работы, совершенно не огорчили Джорджа.
— Я восполню их доходом от фермы, — успокаивал он меня. — И к тому же заплачу чуть меньший налог.
Мне же казалось совершенно неправильным, что работа, к которой Джордж относился так серьезно и ставил на первое место по сравнению с фермерской, превращалась в дорогостоящее хобби. И я добавил в счета, которые собирался послать владельцам, еще один пункт, назвав его «аптека». И в каждом счете я все время чуть-чуть увеличивал расход по этому пункту, пока не были покрыты убытки.
После моего нововведения слово «аптека» стало для Джорджа символом платежеспособности. А я ждал, не удивится ли кто-то из владельцев количеством пилюль, мазей и дезинфицирующих средств, потребовавшихся его лошади.
Я ехал к Джорджу, понимая, что он позволит мне участвовать в скачках на одной из своих лошадей, если владелец не будет возражать против начинающего жокея, но не ожидал, что это случится так скоро. Я прожил в Чешире всего неделю, когда Джордж сказал, что через несколько дней я могу поехать в Вур на стипль-чез новичков.
— Лошадь принадлежит моему другу, — сказал Джордж, — и она никогда не участвовала в скачках.
Я тоже никогда не участвовал в скачках вместе с профессиональными жокеями и подумал, что сочетание неопытной лошади и неопытного всадника на очень трудной дистанции стипль-чеза должно быть леденящим душу зрелищем, и хотя у меня от страха холодела спина, но я не отказался от представившейся возможности.
— Как ее зовут? — спросил я.
— Русский Герой, — ответил Джордж.
Каждое утро я выезжал с лошадьми на тренировки, галопировал с ними и учил преодолевать заборы и препятствия, но в последние несколько дней перед стипль-чезом все внимание уделял крупному гнедому, с которым мне предстояло работать в Вуре. Как мне сказали, он уже участвовал в нескольких скачках «пойнт-ту-пойнтс», но без успеха, и раза два упал.
И вот наконец наступил великий день. Странная застенчивость сковала меня. Поняв мое состояние, Джордж привел меня в раздевалку, показал на незаметный угол и познакомил с гардеробщиком, который должен был ссудить мне форму. Убедившись, что у гардеробщика есть подходящие бриджи и шлем, я пошел осмотреть маршрут.
Став жокеем, я прошел в первые два года десятки миль, изучая маршрут, на котором предстояло работать, буквально ощупывая почву, где лошадь начинает прыжок и где приземлится, запоминая, какую дорогу надо выбрать на развилке. Во время заезда можно избежать многих неприятностей, уверенно зная дорогу, потому что здесь нельзя попытаться срезать угол и сэкономить несколько ярдов: дистанция будет не засчитана.
Я хорошо запомнил это правило несколько месяцев спустя. Меня насмешил вопрос моего соперника на фаворите, который спрашивал, где старт заезда на две с половиной мили, и я поделился с Джорджем услышанным. Тот сразу же посоветовал:
— Пусти его первым, он может сбиться с маршрута. Раз он спрашивал, где старт, наверно, он не прошел дистанцию пешком.
Я воспринял совет Джорджа как шутку, но, к моему удивлению, именно так и случилось. Когда мы подошли к пункту, где дорога разделялась на скаковую дорожку и дистанцию стипль-чеза, всадник впереди в нерешительности притормозил, не зная, какую выбрать. И выбрал неправильную. Он понял свою ошибку, когда подошел к барьеру, которого не должно быть в стипль-чезе, но, пока он вернулся на правильный маршрут, я уже уверенно лидировал и выиграл этот заезд.
Я так сочувствовал своему сопернику, которому пришлось выслушать нелестные замечания по крайней мере половины зрителей, а потом еще объясняться с тренером и владельцем, что дал себе слово: прежде чем становиться на старт — всегда изучать маршрут.
Осмотрев скаковую дорожку, я вернулся в раздевалку, переоделся, взвесился и, стараясь выглядеть спокойным и равнодушным, будто это для меня повседневное дело, сидел, ожидая, когда наступит время идти в паддок. Прозвучал гонг. На парадном круге Джордж подставил руку, чтобы я поднялся в седло, дал несколько ободряющих советов, и мы заняли место на старте.
Мне доставило бы большое удовольствие сказать, что я выиграл свой первый заезд. Но на самом деле я не выиграл. Русский Герой и я спокойно прошли дистанцию, наверно, каждый из нас был сосредоточен на том, чтобы благополучно прийти к финишу и не опозориться, и так же спокойно, четвертыми, мы пересекли заветную линию.
Видимо, это выступление не показалось Джорджу совсем безнадежным, потому что потом он часто просил меня работать с его лошадьми, но, конечно, только в тех случаях, когда от скакуна многого не ожидали. Владельцы тоже не возражали против меня, если у их лошади явно не было шансов выиграть скачку, но если был хоть один шанс, что лошадь победит, они всегда приглашали опытного жокея. К примеру. Русский Герой так хорошо показал себя в первом заезде со мной, что Джордж решил, что гнедой может победить в Бирмингеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29