Я попросил разрешения закончить этот сезон как любитель, и сначала мне показалось, что стюарды готовы удовлетворить мою просьбу. Но потом они передумали и решили, что я должен стать профессионалом в конце этой недели.
Мысль о том, что мне придется пропустить любительские соревнования в Сендауне и Ливерпуле, страшно огорчала меня. Но получилось так, что я все равно не смог бы в них участвовать, потому что еще раз сломал ключицу и провел первые три недели своей профессиональной карьеры, ни разу не сев в седло.
Любительский статус очень хорошо послужил мне. Я приобрел известность как наездник, и меня охотно приглашали работать с лошадьми, потому что любителю не разрешается принимать никакого вознаграждения. Многие владельцы, лошадей которых тренировал Джордж, были фермерами, и для них гонорар жокею вдобавок к оплате тренера означал бы серьезный расход. И они радовались, что есть человек, который работает даром. Я, в свою очередь, готовясь стать профессионалом, считал удачей, что у меня есть возможность набираться опыта. Я рассматривал расходы (на дорогу, оплата гардеробщика, дорогие седла, бриджи, сапоги), которые мне приходилось делать, оставаясь любителем, как своего рода вложение капитала, фактически я покупал себе место в мире профессионалов.
Когда я выигрывал скачку, владельцы лошадей испытывали некоторую неловкость из-за моего статуса любителя. Им запрещалось правилами каким-либо образом вознаградить меня или хотя бы оплатить дорогу (бензин, проезд в поезде). И многие из них считали, что просто сказать «Благодарю вас» совсем недостаточно. Поэтому вопреки правилам у меня собралась маленькая коллекция вересковых трубок, бутылок вина и фотографий в рамках, которую я очень ценю. Не говоря уже о том, сколько я съел торжественных обедов.
Став профессионалом, я не скоро отделался от чувства неловкости, когда после заезда мне вручали конверт с деньгами.
Пока я как зритель смотрел соревнования в Сендауне и Ливерпуле, ключица зажила. И наконец первый раз я вышел на старт как профессионал. Теперь на табло участников перед моим именем уже не стояло слово «мистер». Хорошо это или плохо, но я получил лицензию на всю жизнь. Теперь, если провалюсь как профессионал, то уже не имею права участвовать в любительских соревнованиях или в скачках «пойнт-ту-пойнтс».
Многие считали, что когда я стану профессионалом, то не буду получать так много лошадей для работы, потому что владельцы найдут другого любителя, которому не надо платить. К счастью, владельцы, чьих лошадей тренировал Джордж, привыкли видеть меня на своих скакунах, и большинство из них решило не менять жокея. Поэтому оказалось, что у меня почти такой же напряженный календарь заездов, как и раньше.
Сезон подходил к концу, и Джордж, как обычно, решил послать несколько лошадей на соревнования в Уитсане, и мы все радовались предстоящему празднику. Там всегда бывало очень весело, и я предпочитал Уитсан многим другим встречам. Мы устраивались где-нибудь на берегу озера, расположенном недалеко от ипподрома, и ездили на скачки в моторных лодках.
В Уитсане перед началом соревнований и после последнего заезда устраивали своеобразные игры. Кто-то один пробегал мили и мили по окружающим холмам, волоча за собой мешок с семенами аниса, потом по следу пускали двадцать или больше собак, которые должны были найти его и вернуться назад. Побеждала собака, вернувшаяся первой. Когда вдали показывались бежавшие к дому собаки, их хозяева дули в свистки, подбадривая своих псов. Было так смешно, когда взрослые мужчины, красные от напряжения, раздували щеки и с шумом вдыхали воздух, но не издавали ни единого звука, потому что свист был такого высокого тона, что его не воспринимало ухо человека. Но почему-то никто не сомневался, что собаки его слышат.
И зрители, и хозяева соревнующихся псов приходили в страшное возбуждение, заключали пари, при проигрыше их ярость и отчаяние не знали границ. Нам рассказывали, что некоторые самые страстные игроки прятались среди холмов с ружьем и стреляли, чтобы сбить фаворита с пути. Но при нас такого подлого надувательства ни разу не было.
Скачки здесь проходили в домашней неформальной обстановке и носили такой же ярмарочный характер, как и соревнования собак, пущенных по следу. Скаковая дорожка шла почти по правильному кругу, и букмекеры, участники скачек, владельцы, тренеры, зрители стояли на маленьких трибунах и видели все моменты соревнований. Прямо к середине круга, будто по диаметру, от маршрута скачек отходила ровная дорожка к финишу. В первой половине заезда ее закрывали веревкой, а перед последним кругом веревку убирали, чтобы открыть лошадям дорогу к финишу. Круг был такой маленький, что на дистанцию в милю его приходилось объезжать двенадцать раз.
Однажды я там участвовал в стольких заездах, что совершенно потерял счет этим кругам. Я кружился и кружился на дистанции три мили с барьерами и решил, что уже пора заворачивать к финишу, но оказалось, что веревка еще не снята. Чувствуя себя абсолютным дураком, я отправился в очередной круг. Мое состояние передалось лошади, и мы пришли только вторыми. Но Джордж простил мне эту ошибку, потому что в тот день я уже выиграл для него две скачки и он знал по своим прежним дням, как обманчив маршрут на этом ипподроме.
Этим последним заездом, когда я заблудился меж двух сосен, закончился сезон. День был исключительно жаркий и солнечный, настроение у всех прекрасное, оставалось только как следует отпраздновать завершение сезона. Организаторы встречи пригласили нас на прощание распить шампанское. Я выпил три бокала шампанского на голодный желудок, и холмы Ланкашира закружились вокруг меня.
Я был счастлив.
Глава 4
Шапка красная. Рукава черные с золотом
Телефонный звонок весенним вечером 1948 года полностью изменил приятную и привычную жизнь, которую я вел у Джорджа Оуэна. Звонил Гарри Боннер, друг отца, которого я знал с детства. Он спросил, не хочу ли я в следующем сезоне работать с лошадьми лорда Байстера. Его постоянный жокей Мартин Молоуни часто уезжал на скачки в Ирландию, где и жил, и лорд Байстер хотел иметь второго жокея, который заменял бы Мартина в дни, когда тот отсутствовал. Мистер Боннер, сосед и постоянный советчик лорда Байстера во всем, что касается чистокровных лошадей, назвал меня, и его предложение было принято.
Я едва мог поверить своему счастью, Мери даже решила, что это шутка, когда узнала. Предложение означало, что мне предстоит работать с лучшими лошадьми Англии и участвовать в самых крупных соревнованиях, хотя я был еще совсем новичком. Носить жокейскую форму с цветами лорда Байстера считалось в мире скачек очень престижным и ко многому обязывало.
Я спросил Джорджа, что делать, потому что мне не хотелось оставлять его, он так сердечно ко мне относился и дал такой хороший старт. Но Джордж ни минуты не колебался.
— Нельзя отказываться от такого предложения, — сказал он. — Ведь это лучшее, что есть в мире скачек. Работай с лошадьми лорда Байстера, когда ты ему нужен, а в остальное время будешь работать с моими.
Все устроилось, контракт был подписан, и мое сотрудничество с лордом Байстером закончилось только с его смертью. Я всегда считал большой честью работать с ним, с его уходом Национальный охотничий комитет потерял одного из своих величайших людей.
В августе и сентябре лошади лорда Байстера не участвовали в скачках, и я, как обычно, поехал в Девон к Джорджу. Мистер и миссис Деннис привезли нас к себе, и мы остановились в Торке. В то лето там проходили соревнования яхт по программе Олимпийских игр. В море точками белели паруса, улицы города украшали разноцветные флаги и пестрые толпы людей. В нашем отеле жила канадская команда, и когда кто-то спросил: «Кто выиграл?», мы назвали лошадь, а не яхту, потому что все наши мысли были на скачках, а не в море.
Всю неделю мистер Деннис заряжал окружающих прекрасным настроением и неистощимым остроумием. Он всегда бывал центром группы смеющихся людей и старался, чтобы никто не чувствовал себя покинутым. Канадские яхтсмены не отходили от него, охотно рассказывая о своих заботах и успехах. Однажды он устроил прогулку на катере вокруг причаленных яхт и все время подгонял несчастного моториста: «Быстрей, быстрей!», и наконец фонтаны воды, вздымаемые несущимся катером, взлетели на шесть футов вверх. Только тогда он успокоился.
Как-то вечером мистер Деннис с балкона своего номера забрался на залитую светом прожекторов стеклянную крышу отеля, нависавшую над тротуаром. По тонким металлическим перекладинам и хрупкому стеклу он ухитрился затащить на крышу два фаянсовых ночных горшка из спальни и привязать их на фронтоне отеля среди олимпийских флагов, прямо над головой проходивших внизу людей. Потом сполз в свой номер и счастливо потирал руки, ожидая, когда разразится буря.
Вскоре собралась огромная толпа. Задрав головы, люди смотрели вверх и не верили своим глазам. Любопытные уже не умещались на тротуаре и заняли всю проезжую часть с тремя потоками движения. Легкий ветерок раскачивал интимные предметы, и каждые полминуты фаянс издавал мелодичный звон. Смех толпы начинал напоминать истерику.
Управляющий отелем пулей вылетел на улицу, от ужаса у него перехватило дыхание, и он тут же исчез. Потом появился полицейский и тоже долго разглядывал фаянсовые удобства, но длинная рука закона не дотянулась до высоты шесть футов.
Управляющий поднялся в номер мистера Денниса, который, ликуя, наблюдал за разладом, устроенным им в Торке, и спросил, не будет ли мистер Деннис так любезен, чтобы вернуть на место собственность отеля. Мистер Деннис объяснил, что очень опасно подниматься вверх по таким тонким перекладинам и он не хотел бы рисковать вторично.
Немного спустя на улицу вышел портье со стремянкой и, подбадриваемый саркастическими замечаниями огромной толпы, полез вверх и срезал оскорбительные предметы. Торке постепенно возвращался к нормальной жизни.
Через несколько недель мистер Деннис скоропостижно скончался, и, как выяснилось, еще накануне поездки в Девон он знал, что ему осталось жить недолго. Вместо того чтобы мрачным ожиданием смерти портить отдых себе и окружающим, он решил в оставшиеся ему дни повеселиться вовсю.
Когда мы вернулись из Девона, Джордж поехал в Ньюмаркет на аукцион чистокровных лошадей, а мне поручил заботу о конюшне. Вечером я обходил стойла, задавал лошадям корм и смотрел, все ли в порядке. Когда я вошел в бокс к Русскому Герою, то с ужасом обнаружил, что гордость конюшни хрипит от боли, мечется по боксу и страшно потеет.
Моментально приехал Бобби О'Нейл и сказал, что у Русского Героя желудочные колики. Ему ни в коем случае нельзя разрешать ложиться, и надо его все время прогуливать. Круг за кругом с конюхом, который обычно смотрел за скакуном, мы водили по двору Русского Героя. Наступила ночь, а мы все еще кружили по двору. Небо начало сереть, стало светать, а мы автоматически маршировали от ворот к конюшне и обратно, замерзшие и полусонные.
Наконец спазмы прошли, и наш Герой начал нормально вышагивать по булыжнику. Мы завели его в бокс, но ложиться спать было уже поздно или, напротив, рано. Пришло время готовить лошадям завтрак. Когда Джордж вернулся, то с облегчением увидел, что Русский Герой полностью выздоровел, ведь он готовил его для участия в Большом национальном стипль-чезе.
В октябре лошади лорда Байстера отправились на свои первые в сезоне скачки в Вустер. А я первый раз выступал на скакуне Силвер Фейм в черных, золотых и красных цветах лорда Байстера. Меня бросало в дрожь от мысли, что я сижу на одной из самых дорогих лошадей Англии. Предполагалось, что она легко выиграет заезд, потому что соперники выглядели довольно скромно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29