А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Тот запихал деньги в свою сумку, даже не взглянув на них, и выдал билетик на Споттед-Тьюлипа, на победу, на восемь к одному. В шуме и суматохе последних пяти минут перед первой скачкой Остин протолкался на трибуны, чтобы лучше видеть свой четвероногий мешок с деньгами. Мешок с деньгами приковылял последним. Остин разочарованно порвал свой билетик и пустил клочки по ветру.
А тем временем в раздевалке Джерри Спрингфилд нехотя натянул тонкие белые рейтузы и принялся застегивать яркий камзол в красно-белую полоску. Душа его постепенно переполнялась паническим ужасом. Джерри очень хотелось сорваться и убежать куда-нибудь подальше, и желание это нарастало с каждой минутой. Ему трудно было сосредоточиться. С ним говорили — он не слышал. Руки у Джерри тряслись. Его бил озноб. Еще целый час впереди! Еще целый час ждать, а потом тащиться в паддок, садиться в седло, выезжать на старт — и, главное, проехать эти четыре с половиной мили с тридцатью жуткими препятствиями!
«Не могу, — тупо повторял про себя Джерри. — Просто не могу. Куда бы спрятаться, а?»
Четверо распорядителей, отвечающих за сегодняшние скачки, мрачно сидели вокруг стола. Требования старшего полицейского офицера Криспина вызвали в них самые разнообразные чувства.
— Это беспрецедентно! — сказал один.
— Об этом и речи идти не может, — заметил другой. — Времени слишком мало.
Третий сказал:
— Тренеры ни за что не согласятся.
— А владельцы? — вставил четвертый.
Криспин уважал скачки не более, чем продажных политиков. С его точки зрения, возможность поймать бирмингемскую банду была куда важнее, чем вопрос о том, какая лошадь прискачет первой. И в голосе полицейского явственно звучало раздражение, вызванное упрямством распорядителей.
— Грабители из Бирмингема убили девять человек! — говорил он. — Содействовать их поимке — священная обязанность каждого гражданина!
— Но ведь всему же есть предел, — возражали распорядители. — Сорвать Большой национальный!
— Насколько я понимаю, — возразил Криспин, — стипль-чез никак не связан с племенной ценностью лошадей. Все лошади, участвующие в Большом национальном в этом году, — мерины. Это ведь не то же самое, что испортить племенную книгу, подстроив результат Большого дерби!
— Все равно, это нечестно по отношению к публике, которая делает ставки! — ответили распорядители.
— Люди, погибшие в Бирмингеме, тоже были частью вашей публики. И те, кто может погибнуть во время следующего налета, тоже будут частью публики.
Сэр Уильям Вестерленд слушал спорящих все с тем же невозмутимым выражением лица. Ему удалось многого добиться в жизни именно благодаря тому, что он не спешил высказывать свое мнение, а выжидал, пока другие поднимут забрало и выставят напоказ свое мнение и свои слабости. И потому его мягкие замечания, высказываемые под конец, казались гласом истины, в то время как они основывались исключительно на здравом смысле, не замутненном излишними эмоциями. Вестерленд спокойно наблюдал, как Криспин и его коллеги-распорядители постепенно выходят из себя и скатываются к предрассудкам и враждебности. Потом вздохнул про себя, взглянул на часы и выразительно откашлялся.
— Джентльмены, — спокойно и отчетливо произнес он, — мне думается, что прежде, чем принять решение, нам следует рассмотреть следующие вопросы. Во-первых, возможно ли это? Во-вторых, как сохранить это в тайне? В-третьих, какие возможны последствия?
Распорядители и полицейский уставились на него, точно на избавителя.
— Жокеи-стиплеры — люди с характером, — продолжал Вестерленд. — Как вы думаете, кто может убедить их подстроить результат скачки?
Никто не ответил.
— Кто может гарантировать, что Хонтед-Хауз не упадет?
Никто не ответил.
— Как вы думаете, долго ли все это останется тайной для прессы? Готовы ли мы к скандалу?
Снова никто не ответил, но распорядители дружно покачали головами.
— Но, с другой стороны, если мы откажем мистеру Криспину в его просьбе, то, если эта банда взорвет еще один банк, как мы будем себя чувствовать, зная, что не сделали ничего, чтобы это предотвратить?
Все молча смотрели на него, ожидая ответа.
Джерри Спрингвуду казалось, что его голова превратилась в воздушный шарик и плавает отдельно от тела. Крик: «Жокеи, пожалуйста, на выход!» застал его врасплох. Он так и не нашел пути к бегству. Слишком многие знают его в лицо. «Ну как я могу сбежать? — думал Джерри. — Как я могу добраться до ворот и поймать такси, если всем известно, что я сейчас должен ехать на Хонтед-Хаузе? Может, в обморок упасть? Сказать, что я болен?» Занятый этими размышлениями, Джерри даже не заметил, как вышел в паддок вместе с остальными. Отяжелевшие ноги несли жокея вперед против его воли. Он стоял в паддоке с пересохшим ртом, не слыша нервозно-оживленной болтовни тренера и владельца лошади. «Не могу! — думал Джерри. — Не могу!»
К тому времени, как к нему подошел старший распорядитель Жокейского клуба сэр Уильям Вестерленд, Джерри начало казаться, что он уже умер и попал в ад,
— Джерри! — окликнул его распорядитель. — Можно вас на пару слов?
Джерри Спрингвуд тупо уставился на него. Глаза жокея были похожи на гладкие серые камушки. Вестерленду уже случалось видеть такой бессмысленный взгляд, и он знал, что это означает. Сердце у него упало. Несмотря на яростное сопротивление старшего полицейского офицера Криспина, Вестерленд утвердил единодушное соглашение распорядителей. Результат Большого национального подстраивать нельзя — даже ради того, чтобы поймать убийц. Старший распорядитель пришел к заключению, что это невозможно как с практической, так и с этической точки зрения. Что ж, пусть полицейские подождут других состязаний. Быть может, в один прекрасный день удача им улыбнется, и тот человек снова выплывет на тотализаторе.
И тем не менее Вестерленд решил, что пожелать удачи Джерри Спрингвуду не помешает. Но сейчас он понял, что сегодня Криспин своего преступника не поймает. Жокею, впавшему в ступор от страха, Большой национальный не выиграть. Тем, кто ставил на Хонтед-Хауза, можно только посочувствовать. Хорошо еще, если конь протянет полмили, прежде чем остановится, сбросит всадника или откажется брать препятствие из-за того, что жокей перетянул повод.
— Желаю удачи, — неуклюже сказал Вестерленд и вздохнул.
Джерри не ответил. У него не было сил даже на простую вежливость.
Остин Гленн занял выгодную позицию на трибунах и оттуда смотрел, как длинная вереница участников тянется к старту. Десять минут до начала скачки. Половина букмекеров успела сорвать себе горло. Толпа гудит. Остин, проигравший на Споттед-Тыолипе в первой скачке и еще больше — во второй, грыз ногти. Неужели Хонтед-Хауз тоже проиграет?
Джерри Спрингвуд сидел в седле мешком, ссутулившись и опустив голову. Конь чувствовал настроение всадника и пребывал в растерянности. Стоит ли ему обращать внимание на крики толпы? Остину и многим другим стало ясно, что этот конь с этом всадником первым не придет. Уильям Вестерленд горестно покачал головой, а Криспин гневно поинтересовался, почему у этого коня, единственного из всех, такой вид, точно он спит на ходу?
Выйдя на старт, Джерри Спрингвуд заставил себя отключить все мысли. Чаша паники была полна и грозила перелиться через край. Джерри, весь белый, покрывшийся липким потом, понимал, что еще несколько минут — и он спрыгнет с лошади и убежит.
Когда был дан старт, Хонтед-Хауз не был готов к нему. Не получив сигнала от всадника, он немного постоял, потом растерянно поскакал следом за остальными. Конь свое дело знал: он здесь затем, чтобы скакать и брать препятствия и прийти первым. Но он не чувствовал привычной поддержки и руководства всадника. Жокей держался в седле исключительно благодаря инстинкту, выработанному долгими годами скачек. Привычные мышцы сами выполняли свою работу, не нуждаясь в указаниях разума.
Хонтед-Хауз взял первое препятствие самым последним. Они миновали пять препятствий и приближались к «калитке», а Хонтед-Хауз все еще шел в хвосте. Джерри Спрингвуд увидел, как лошадь, идущая прямо перед ними, упала, и понял, что если он не свернет, то упадет тоже. Почти не думая, он тронул правый повод, и Хонтед-Хауз, оживившись от этого чуть заметного сигнала, принял в сторону, собрался и вложил всю свою великую лошадиную душу в то, чтобы избежать опасности. Хонтед-Хауз хорошо знал этот ипподром — ему уже случалось выигрывать здесь вместе с Джерри Спрингвудом, в более коротких скачках. Внезапный прыжок через «калитку» привел жокея в чувство, и все его страхи ожили с новой силой.
«О господи! — думал Джерри, пока Хонтед-Хауз неудержимо мчался к водной канаве. — Что же делать? Я не могу!» Он сидел в седле, борясь с паникой. А Хонтед-Хауз тем временем уверенно перенес его через канаву, через «валентайн» и уже приближался к банкетке. Потом Джерри всегда казалось, что в последние несколько прыжков перед самым сложным препятствием в мире он зажмурился. Но Хонтед-Хауз безупречно подошел к препятствию и взял его без сучка, без задоринки. А там — ров с водой напротив трибун, и опять все сначала, начиная с «калитки». «Если я сейчас возьму себя в руки, все будет в порядке», — подумал Джерри. Лошади, скакавшие рядом, уставали и останавливались, или спотыкались и падали, но Хонтед-Хауз летел со скоростью тридцать миль в час, не заботясь о своей судьбе.
Остин Гленн на трибунах, Уильям Вестерленд в своей ложе, старший полицейский офицер, застывший у экрана телевизора, затаив дыхание, следили за Хонтед-Хаузом. К тому времени, как он добрался до «калитки» на втором кругу, он шел уже десятым. Канаву он взял седьмым. Когда осталось три препятствия, за три четверти мили до финиша, он оказался пятым.
Джерри Спрингвуд увидел свободное пространство у ограды — и не воспользовался им. Перед предпоследним препятствием он невольно придержал коня, так что тот благополучно прыгнул, но зато потерял два корпуса. Уильям Вестерленд застонал вслух, а сам Джерри Спрингвуд только содрогнулся от собственной трусости. «Все напрасно! — подумал он. — Лучше бы я умер!»
Лидер скачки вырвался далеко вперед. Джерри увидел, как он берет последнее препятствие, когда Хонтед-Хаузу до него оставалось еще добрых сорок корпусов. «Еще одно! — подумал Джерри. — Всего одно препятствие! Никогда больше не буду участвовать в скачках. Никогда!» Хонтед-Хауз подобрался и взметнул свое тело весом в полтонны над зеленой изгородью. Джерри стиснул зубы. «Если он упадет на меня… Упадет и придавит всей тушей… О боже, помоги мне взять это препятствие!»
Хонтед-Хауз приземлился уверенно. Жокей благополучно удержался в седле благодаря богом данному инстинкту. Последнее препятствие осталось позади. Прыгать больше не придется.
Опередившая их лошадь, с хорошим жокеем и небольшим гандикапом, уже неслась бешеным карьером, преодолевая последние полмили финишной прямой. Джерри Спрингвуд и Хонтед-Хауз опомнились слишком поздно, чтобы всерьез попытаться ее догнать, но Джерри испытывал такое облегчение, словно его выпустили из чистилища, и благодаря этому на финишной прямой они обошли всех остальных соперников.
Остин Гленн смотрел, как Хонтед-Хауз пришел вторым, отстав на двадцать корпусов. Он немного поругал себя за то, что не стал ставить на призовые места, потом достал из кармана билетик, с философским спокойствием разорвал пополам и пустил по ветру. Уильям Вестерленд задумчиво потер подбородок. А может, Джерри Спрингвуд я мог бы выиграть, если бы пришел в себя пораньше? Старший полицейский офицер Криспин проклинал двадцать корпусов, на которые он отстал от своей добычи.
Сэр Уильям повел своих знатных иностранных гостей вниз смотреть, как поздравляют победителя. Внизу его встретили озабоченные служители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42