Я сказал Вите, что хотел бы поехать на дознание один, поскольку ей совершенно незачем было там присутствовать, однако когда подошло время выходить из дома, рука по-прежнему не слушалась, хотя дрожь прекратилась.
– Знаешь, по-видимому, тебе все же придется отвезти меня в Сент-Остелл, – сказал я. – Эта чертова судорога в правой руке никак не проходит.
Еще неделю назад она была бы полна сочувствия и беспокойства, теперь этого не было и в помине.
– Отвезу, конечно, – сказала она без особого энтузиазма, – но все же, согласись, это несколько странно – ни с того ни с сего и вдруг судорога. Раньше такого не было. Лучше держи руку в кармане, а то коронер подумает, что у тебя запой.
Это замечание отнюдь не улучшило моего настроения, а непривычная роль пассажира, праздно сидящего рядом с Витой вместо того, чтобы самому вести машину, болезненно задевала мое самолюбие. Я испытывал чувство ущербности, неполноценности и уже начал терять нить ответов, которые я так тщательно продумал, готовясь к предстоящей беседе с коронером.
Когда мы приехали в «Белый олень» и встретили там Денча и Уиллиса, Вита, безо всякой надобности, принялась оправдываться и объяснять, почему она меня сопровождает.
– Дик вышел из строя, – сказала она. – Так что я взяла на себя роль шофера.
Пришлось вкратце рассказать, в чем дело. К счастью, времени на долгие разговоры уже не оставалось, и мы направились к зданию, где должно было состояться дознание. Мне казалось, что на меня все смотрят; коронер, в частной жизни человек, несомненно, довольно мягкий, был в моих глазах чуть ли не генеральным прокурором, а присяжные, все до одного, заведомо признали подсудимого виновным.
Разбирательство началось с оглашения представителем полиции обстоятельств обнаружения тела. Он говорил прямо и без обиняков, однако слушая его, я не мог не думать, как странно это должно звучать для постороннего уха; создавалось полное впечатление, что у Магнуса временно помутился рассудок и он захотел покончить с собой. Затем для дачи показаний пригласили доктора Пауэлла. Он зачитал свое заключение громким четким голосом, напомнившим мне голос одного юного священнослужителя в Стоунихерсте.
– Речь идет о хорошо сохранившемся теле мужчины приблизительно сорока пяти лет. Ко времени первого осмотра, в тринадцать часов в субботу третьего августа, он был мертв уже около четырнадцати часов. Произведенное на следующий день вскрытие показало наличие поверхностных синяков на правом плече; на правой стороне головы – обширный разрыв тканей кожного покрова. В месте повреждения я констатировал вдавленный перелом теменной кости, вызвавший разрывы мозговых тканей и кровотечение из средней мозговой артерии. Содержимое желудка – около пинты пищевых элементов и жидкости; согласно результатам анализа, все в пределах нормы, наличие алкоголя не установлено. Анализ крови – норма. Сердце, легкие, печень и почки – также норма, все органы были здоровыми. На мой взгляд, смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом черепа.
Я вздохнул с облегчением – все напряжение как рукой сняло. Мне подумалось, что то же самое, наверное испытывает Джон Уиллис, если у него есть повод для беспокойства.
Затем коронер спросил доктора Пауэлла, могли ли указанные повреждения возникнуть в результате столкновения покойного с транспортным средством, например, с вагоном движущегося товарного поезда.
– Да, несомненно, – ответил врач. – Немаловажно то обстоятельство, что смерть наступила не сразу. У него еще хватило сил доползти до хижины, то есть преодолеть расстояние в несколько ярдов. Удар в голову мог вызвать сильное сотрясение мозга, но причина смерти – кровоизлияние в мозг, которое произошло спустя пять-десять минут после удара.
– Благодарю вас, доктор Пауэлл, – сказал коронер, и я услышал, как он произнес мое имя.
Я встал, мысленно спрашивая себя, не слишком ли развязно я выгляжу из-за того, что держу руку в кармане – а может, никому до этого и дела нет?
– Мистер Янг, – сказал коронер, – я располагаю вашими свидетельскими показаниями и намерен ознакомить с ними присяжных. Если у вас возникнет желание что-либо поправить в показаниях, пожалуйста, остановите меня.
Зачитанная им бумага выставляла меня этаким бессердечным типом, которого судьба пропавшего гостя беспокоит меньше, чем собственный ужин. Присяжные сочтут меня бездельником, не расстающимся с подушкой и бутылкой виски.
– Мистер Янг, – сказал коронер, когда закончил, – вам не пришло в голову известить полицию в пятницу вечером. Почему?
– Мне казалось это преждевременным. Я продолжал надеяться, что профессор Лейн вот-вот придет.
– Вас не удивило, что он сошел с поезда в Паре и отправился гулять вместо того, чтобы встретиться с вами в Сент-Остелле, как было условлено?
– Да, удивило, но это было вполне в его характере. Если у него возникала какая-то идея, он тотчас стремился воплотить ее в жизнь. Ни время, ни пунктуальность в этом случае для него ничего не значили.
– А какая, по-вашему, идея могла прийти в голову профессору Лейну в тот вечер? – спросил коронер.
– Понимаете, он давно интересовался историей этого края и, в частности, старинными усадьбами. Мы планировали вместе пройтись по этим местам, пока он будет гостить у нас. Поэтому когда он не появился в положенное время, я подумал, что наверное, он решил прогуляться пешком и взглянуть на какое-нибудь интересное место, о котором он мне еще не рассказывал. Уже после того, как я сделал заявление в полицию, мне, кажется, удалось установить, куда он направлялся.
Я полагал, это вызовет оживление среди присяжных, однако ни один из них даже не шелохнулся.
– Быть может, вы расскажете нам об этом? – спросил коронер.
– Да, конечно, – ответил я, вновь обретая уверенность и благословляя про себя «Историю приходов». – Я думаю, он пытался определить местоположение старинной усадьбы Стрикстентон, в приходе Лэнливери. Усадьба когда-то принадлежала семейству Кортни (я поостерегся упоминать имя Карминоу из-за Виты), которое владело также Триверраном. Кратчайший путь между этими двумя точками пролегает через долину, чуть выше нынешней фермы Триверран, а там через лес – к Стрикстентону.
Коронер велел принести карту и принялся внимательно ее изучать.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Янг, – сказал он. – Но под железной дорогой есть переход, которым профессор Лейн мог воспользоваться, если хотел попасть на другую сторону.
– Конечно, но у него не было карты. Он мог не знать о существовании этого перехода.
– Значит, он решил пересечь железнодорожный путь, несмотря на то, что было уже достаточно темно, а снизу приближался товарный состав?
– Не думаю, чтобы его беспокоила темнота. А поезда он мог просто не слышать – он был слишком сосредоточен на цели своих поисков.
– Настолько сосредоточен, мистер Янг, что преодолел проволочное заграждение и спустился по насыпи, когда мимо проходил поезд?
– Не думаю, что он спустился. Он оступился и упал. Не забывайте, что в тот вечер шел снег. Я заметил, что коронер пристально смотрит на меня, и все присяжные тоже.
– Простите, мистер Янг, – подал голос коронер, – я не ослышался? Вы сказали, шел снег?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, лоб у меня покрылся испариной.
– Прошу прощения, – сказал я. – Я отвлекся. Понимаете, профессор Лейн особо интересовался климатом эпохи средневековья. Его теория состояла в том, что зимы были тогда намного суровее, чем сейчас. До того, как по склону холма проложили железную дорогу, по нему можно было беспрепятственно спуститься на дно Тризмиллской долины, где, по-видимому, лежали глубокие сугробы, делавшие практически невозможным всякое сообщение между Триверраном и Стрикстентоном. Я полагаю, что этот аспект интересовал профессора Лейна даже больше, чем исторический, должно быть, он разглядывал склон и размышлял о последствиях, какие могли в то время иметь обильные снегопады, и в результате совершенно абстрагировался от всего, что происходило вокруг.
Они продолжали недоверчиво смотреть на меня, и я заметил, как один из присяжных локтем толкнул своего соседа, как бы намекая на то, что либо я сам немного чокнутый, либо чокнутым был мой профессор.
– Благодарю вас, мистер Янг, Это все, – сказал коронер.
Я вернулся на место, обливаясь потом и чувствуя, как дрожь пробегает по руке от запястья до локтя.
Коронер пригласил Джона Уиллиса, который заявил, что его покойный коллега выглядел вполне здоровым и пребывал в отличнейшем расположении духа, когда он виделся с ним перед самым его отъездом на уик-энд; что профессор Лейн занимался научными изысканиями, чрезвычайно важными для страны, хотя рассказать, чем именно, он не имеет права: совершенно очевидно, что его научная работа никак не связана с поездкой в Корнуолл – это был всего лишь частный визит, возможность повидаться с друзьями, отдохнуть и заодно уделить немного времени своему хобби – что-то из области истории.
– Должен заметить, – сказал он, – я полностью согласен с мистером Янгом в том, что касается его предположений относительно гибели профессора Лейна. Я не археолог и не историк, однако знаю совершенно точно, что у профессора Лейна были свои взгляды на роль снегопадов в прошлые века.
И затем минуты на три он пустился в объяснения, так густо пересыпая свою речь научной терминологией, совершенно не понятной ни мне, ни всем присутствующим, что заткнул бы за пояс самого Магнуса, а уж тот умел после хорошего ужина устроить целый спектакль, пародируя наукообразную чушь, которую печатают всякие псевдонаучные журналы.
– Благодарю вас, мистер Уиллис, – пробормотал коронер, когда тот замолчал. – Мы вам весьма признательны за то, что вы поделились с нами этой очень интересной информацией.
Заслушивание свидетелей было окончено. Коронер, подводя итоги, заметил, что хотя обстоятельства довольно необычные, он не видит оснований думать, что профессор сознательно приблизился к железнодорожному полотну, услышав звук приближающегося поезда. К вердикту «Смерть в результате несчастного случая» приложили рекомендательное письмо в адрес Британского управления железных дорог (западный регион) с предложением усилить наблюдение за опасными участками на всем протяжении железнодорожного пути.
На этом разбирательство завершилось. Когда мы выходили из здания, Герберт Денч повернулся ко мне и, улыбаясь, сказал:
– Все прошло как нельзя лучше. Предлагаю отметить это в «Белом олене». Не стану скрывать, я опасался, что вердикт будет звучать иначе, и, думаю, так бы и случилось, если бы не ваше свидетельство и показания Уиллиса о необычном увлечении профессора Лейна метеорологией. Я слышал о похожем случае в Гималаях…
Пока мы шли к гостинице, он рассказал нам историю об одном ученом, который три недели жил на какой-то феноменальной высоте над уровнем моря, в тяжелейших условиях, с единственной целью – изучить влияние атмосферы на некоторые разновидности бактерий. По правде говоря, я не увидел связи между этими двумя случаями, однако был весьма рад сделать передышку, и когда мы прибыли на место, я тотчас направился к бару и тихо-спокойно накачался спиртным. Никто не обратил на это внимание, но что самое приятное – дрожь в руке тут же прекратилась. Возможно, и впрямь всему виной были нервы.
– Что ж, не будем больше отрывать вас от приятных забот, связанных с вашим новым домом, – сказал адвокат в завершение короткого, но довольно шумного обеда. – Мы с Уиллисом можем дойти до вокзала пешком.
Когда мы выходили на улицу, я сказал Уиллису:
– Я чрезвычайно признателен вам за ваш показания. Магнус назвал бы ваше выступление «блестящим номером».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56