дикая страна, населенная быдлом, в которой невозможно жить цивилизованному, порядочному человеку, и жена проститутка, дебилка, предательница и ведьма. Вот эти два предмета, причудливо совмещенные в единое целое, не давали покоя его больному воображению. В последнее время олицетворением всей земной мерзости, которая застила ему белый свет, стала девица Агата, приведенная, по его мнению, в дом женой-проституткой прямиком из преисподней.
Про Агату он говорил с еще большим отвращением, чем про "эту страну", и всякий раз приходил в неадекватное возбуждение. Надо заметить, эта безалаберная, распутная и очень соблазнительная женщина, которой Буга частенько издали любовался, действительно злоупотребляла дружбой с Клариссой и, можно считать, практически переселилась в дом банкира. Буга был искренне озабочен душевным здоровьем хозяина и однажды посоветовал ему обратиться за помощью к хорошему специалисту, даже посулил адрес известной знахарки, которая ничем не уступала Джуне и Чумаку вместе взятым, хотя и назначала за консультации фантастические цены. Эта знахарка, по национальности алжирка, по слухам лечила рак, проказу, СПИД, коровье бешенство, переломы конечностей, импотенцию, чуму и прочее, а уж снять душевную порчу для нее было не более трудным делом, чем для доброго человека высморкаться. Борис Исаакович воспринял совет болезненно. Долго смотрел на Бугу, будто впервые увидел, и только обронил сокрушенно:
— И ты туда же, Брут!
* * *
...Гурко, как условились, поджидал Бугу в скверике на Чистых прудах, и если тот предполагал увидеть супермена, мыслителя, посланника небес или еще кого-то необыкновенного, то он ошибся бы. На скамейке сидел молодой человек, светловолосый, но с темными глазами, что, вероятно, нравилось женщинам. Сложения крепкого, но не из ряда вон, как привычно отметил Захарчук. Одет в серые брюки и кожаную куртку, не самую дорогую и не дешевую, голландскую, скорее всего. Ботинки пехотного образца, которые носит вся крутая молодежь. В общем, ничего примечательного, если бы не взгляд — успокаивающий, приветливый, говорящий, сразу внушающий доверие. Еще Буга углядел тонкую золотую цепочку с каким-то медальоном на шее незнакомца — красноречивая деталь, имеющая большой смысл для наблюдательного человека.
— Это не медальон, — сказал Гурко. — Камушек удачи, подарок восточного друга. Не знаю, верить или нет, но с тех пор, как ношу, ни разу не простужался.
Захарчук и прежде встречал людей, умеющих читать чужие мысли, поэтому не удивился.
— Извините, Олег Андреевич, если оторвал от чего-то.
— Пустяки... Но времени действительно у меня в обрез. Поэтому давайте сразу к делу, хорошо?
В скверике народу негусто: двое пенсионеров, играющих в шахматы, — фрагмент минувших времен, влюбленная парочка, слившаяся в унылом осеннем поцелуе, молодые мамаши с колясками — подслушки вроде не видать. День склонялся к ненастью. Ветер рыхлил на газонах подсохшую листву. В воздухе ощущение надвигающейся, уже близкой зимы. Немилый Захарчуку сезон, в такую же погоду его поперли из авиации.
Когда готовился к встрече с особистом, прикидывал, что говорить, а что оставить за скобками, но, увидя Гурко, сразу решил, что не стоит лукавить, прощупывая собеседника. Этого не прощупаешь, а оттолкнуть, насторожить можно. Стараясь говорить коротко, но не упускать важных подробностей, он изложил всю историю с банкиром Сумским и с его банком "Заречный". Вплоть до того, что описал нынешнее душевное состояние Бориса Исааковича, упомянув о его сложных отношениях с любимой женой. Гурко слушал внимательно, изредка поощрительно хмыкал, выкурил две сигареты и ни разу не перебил. С ним приятно было общаться.
Потом Гурко задал несколько вопросов, которые удивили Бугу, потому что не касались существа дела, лишь удовлетворяли любопытство, хотя по-своему были точны. Из них следовало, что о наезде на банк Гурко осведомлен полнее, чем думал Буга. Гурко спросил:
— Вы полагаете, во всех финансовых операциях Сумской доверяет только Кривошееву?
Буга ответил:
— Да.
— Что скажете об этом Кривошееве?
— Старая, прожженная сволочь.
— Способен на двойную игру?
— Не только способен, он ее всегда ведет.
— И тем не менее Сумской ему доверяет?
— Обычно он в курсе всех его махинаций, хотя Семен Гаратович об этом не подозревает.
— Вы умный человек, Захарчук, — похвалил Гурко, и нельзя сказать, чтобы Буге это не понравилось. Чуть погодя, проводив глазами стройную мамашу с коляской, Гурко поинтересовался:
— Сумской спит с Агатой?
— Думаю, ему сейчас не до этого.
— Похоже, эта дамочка сама выбирает, кому до этого, а кому нет.
— Верно, дамочка шустрая, любвеобильная, но Сумского тоже надо знать. Он с кем попало не ляжет.
— Да?! Любопытное наблюдение. Скажите, Буга Акимович, вы тщательно ее отследили? Я имею в виду не амуры, а в общем, так сказать, плане?
Буга смутился, застигнутый врасплох. Прокол, да еще какой! Появление в доме этой женщины, ее неожиданное полновластие могли насторожить кого угодно, но Буга не придал этому значения. Его сбил с толку, отвлек психоз Сумского, который как раз зациклился на Агате.
Так бывает в жизни, редко, но бывает. Одна нелепость перекрывает другую, клин вышибается клином. Зловещие намеки Сумского на то, что Агату будто бы прислали за ним из преисподней, все его ужимки и гримасы шизоидного толка, поведение самой Агаты, активно лезущей на рожон, все это помешало Буге принять ее всерьез. Потаскушка потянулась к потаскушке, на пару травят мужика, — что тут может быть еще?.. Да все, что угодно.
Ему было стыдно перед Гурко за свой промах.
— Полагаете, ее подослал Самарин? — спросил смущенно.
— Кто такой Самарин?
Теперь, кажется, и Гурко решил поиграть в простачка, но Буга не обиделся. Что заслужил, то и получи.
Он рассказал все, что успел разузнать про законспирированного монстра, про его колоссальную власть, про империю, раскинувшуюся от Магадана до Москвы. Сведения обрывочные, скудные, но Гурко слушал с интересом. Даже ни разу не взглянул на часы. Задумчиво посасывал сигарету. Когда Буга умолк, зябко запахнулся в куртку.
— Как думаете, Буга Акимович, соберется к ночи снегопад?
— Пожалуй, да, соберется.
— Хорошо, — улыбнулся Гурко своей неторопливой улыбкой. — Прямо триллер какой-то. Несчастный банкир, вымогатели, женщина-вамп в роли наводчицы, таинственный магнат, дергающий за веревочки, палач секир-башка — аж дух захватывает. Драма в духе незабвенного Эдгара По... Но все же, что вы собственно от меня хотите, дорогой Буга? Я ведь, знаете ли, давно отошел от практических дел.
— Помогите завалить Самарина. Один никак не управлюсь.
— Как это завалить? Уточните, пожалуйста.
Буга объяснил, что поскольку Самарин-Кисель представляет собой угрозу не только для Сумского, но, рассуждая шире, для всего общества в целом, как бы являя собой абсолютное преступление, то кто-то должен его остановить. В обычных условиях эту задачу выполняет государство, собственно, насколько он, Буга, понимает, зачем оно и создано. Он много думал об этом, много читал и пришел к выводу, что если государство не способно защищать своих граждан от насилия любого вида, соблюдая так называемый Закон, то, в сущности, его наличие теряет всякий смысл. Оно становится даже обузой для налогоплательщиков, вроде нароста на коре дерева. Как это и произошло в нынешней России. Поэтому, заметил Буга, он в принципе готов взять на себя карательную функцию, но что касается Самарина, то тут у него слишком мало силенок.
Гурко глядел на него со все возрастающим изумлением. Поначалу Буга Захарчук показался ему простым мужиком, служакой, правда, возбужденным какой-то завладевшей им идеей, и вдруг этот мужик начал рассуждать, как выпускник филфака, употребляя слова "антураж", "функций", "государственные институты" и так далее, причем в его незамысловатых умозаключениях таилась глубина и убежденность, свойственная лишь очень уверенным в себе людям. И главное, Гурко вполне разделял его мысли. Недаром Гельвеций заметил:
"Нам кажется умным тот человек, который думает так же, как мы".
— Проще говоря, — сказал Гурко, — вы предлагаете замочить супостата?
— Естественно, — отозвался Захарчук. — "А что тут особенного?
— Забыл спросить, Буга Акимович, кто дал вам мой телефон?
— Один ваш бывший коллега. Он просил не упоминать его фамилию.
— Почему?
— Считает, вы плохо к нему относитесь. Принимаете за предателя.
— Ах, так это Саня Загоруйко. — вспомнил Гурко. — Вы же вместе работали в "Македонце". На самом деле он никакой не предатель, так?
— В этом смысле все мы немного предатели. Во всяком случае я ничем не лучше Сани. Любая работа имеет свою цену. И с Самариным тоже.
— Бесплатно не рискнули бы?
Захарчук ответил после недолгого размышления.
— Думаю, рискнул бы.
— Даже в одиночку?
— Понимаю, глупо, но попробовал бы.
У Гурко потемнело на сердце, будто, заплутав в пустыне, повстречал такого же незадачливого путника, но с полной канистрой воды.
— Вы мне нравитесь, Захарчук, — сказал искренне. — Я готов сотрудничать, но только на моих условиях.
— Слушаю внимательно.
Гурко перечислил, чем должен заняться Буга в ближайшее время. Внедрить в банк человека, которого он подошлет утром. Но не в охрану, а в структуру, причем так, чтобы ни Сумской, ни, упаси Бог, Кривошеев не знали про подставку. Буга задумался.
— Возможно ли?
— Как родственника, — подсказал Гурко.
— Сделаю. Но хорошо бы...
— Человек с экономическим образованием, — успокоил Гурко. — С работой справится. В перспективе — подменит Семена Гаратовича. Старику тоже надо когда-то отдохнуть, верно?
— Понятно, — кивнул Буга, хотя на самом деле понял только то, что помощь Гурко, возможно, обойдется ему дороже, чем он предполагал.
— Второе: Агата. Подсуньте ей справного кобелька.
Чтобы до печенок прожег. Есть у вас такой на примете — пожалуйста. Нет — дам своего. Но надо такого, чтобы на ходу подметки резал. И не только в постели.
— Обученного нет, — сказал Захарчук. — Присылайте.
— Теперь главное: никакой самодеятельности. В направлении фигуранта ни одного шага без согласования.
Это очень важно. Охраняйте банкира — и баста. Вы и так далеко зашли.
— Выходит, сажусь на поводок? — хмуро бросил Захарчук.
— Выходит, так. Но иначе нельзя.
На аллею забрела группа молодых людей — парни и девушки в кожанах и длиннополых пальто. Веселая, пестрая, жизнерадостная стайка — шли, как пыль со стола стирали. В руках транзисторы, пивные банки, сигареты. Окрестность тихих прудов взорвалась адской мешаниной музыки, визга, хохота и отборного мата. Захарчук будто проснулся: почти стемнело.
— Разрешите посторонний вопрос, Олег Андреевич?
— Спрашивайте, Буга Акимович.
— Если, допустим, перебить их одного за другим, что-нибудь от этого изменится?
— Изменится, конечно, — подтвердил Гурко. — Но вряд ли при нашей жизни.
На скамейке просидели час с лишком, а Буге показалось, минуты не прошло.
Глава 3
АГАТА ЛЮБИТ, КАК УМЕЕТ
Что с ней вытворял старик — уму непостижимо. Сажал на костяные, худые коленки, кормил с ложечки смородиной в сахаре, потом слизывал приторный сок с губ. Язык у него шершавый, ласковый, изо рта тянуло морскими водорослями, как ото всей Цхалтубы. Совал ей в рот жилистый палец, озабоченно копался, горестно приговаривая:
— Ах, зубик у девочки расшатался, сейчас вырвем зубик.
Тут же, не успевала опомниться, влетали в спальню санитары в белых халатах, приматывали к высокому креслу веревками, ноги разводили шире Китайского проезда.
— Ой! — вопила Агата, приходя в натуральный ужас. — Да не там же зубик, где вы ищете!
— Молчи, засранка! — люто обрывал старик, сноровисто устраивался, ухватывал пальцами наугад ее зубы и начинал раскачивать, дергать голову, будто собрался оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Про Агату он говорил с еще большим отвращением, чем про "эту страну", и всякий раз приходил в неадекватное возбуждение. Надо заметить, эта безалаберная, распутная и очень соблазнительная женщина, которой Буга частенько издали любовался, действительно злоупотребляла дружбой с Клариссой и, можно считать, практически переселилась в дом банкира. Буга был искренне озабочен душевным здоровьем хозяина и однажды посоветовал ему обратиться за помощью к хорошему специалисту, даже посулил адрес известной знахарки, которая ничем не уступала Джуне и Чумаку вместе взятым, хотя и назначала за консультации фантастические цены. Эта знахарка, по национальности алжирка, по слухам лечила рак, проказу, СПИД, коровье бешенство, переломы конечностей, импотенцию, чуму и прочее, а уж снять душевную порчу для нее было не более трудным делом, чем для доброго человека высморкаться. Борис Исаакович воспринял совет болезненно. Долго смотрел на Бугу, будто впервые увидел, и только обронил сокрушенно:
— И ты туда же, Брут!
* * *
...Гурко, как условились, поджидал Бугу в скверике на Чистых прудах, и если тот предполагал увидеть супермена, мыслителя, посланника небес или еще кого-то необыкновенного, то он ошибся бы. На скамейке сидел молодой человек, светловолосый, но с темными глазами, что, вероятно, нравилось женщинам. Сложения крепкого, но не из ряда вон, как привычно отметил Захарчук. Одет в серые брюки и кожаную куртку, не самую дорогую и не дешевую, голландскую, скорее всего. Ботинки пехотного образца, которые носит вся крутая молодежь. В общем, ничего примечательного, если бы не взгляд — успокаивающий, приветливый, говорящий, сразу внушающий доверие. Еще Буга углядел тонкую золотую цепочку с каким-то медальоном на шее незнакомца — красноречивая деталь, имеющая большой смысл для наблюдательного человека.
— Это не медальон, — сказал Гурко. — Камушек удачи, подарок восточного друга. Не знаю, верить или нет, но с тех пор, как ношу, ни разу не простужался.
Захарчук и прежде встречал людей, умеющих читать чужие мысли, поэтому не удивился.
— Извините, Олег Андреевич, если оторвал от чего-то.
— Пустяки... Но времени действительно у меня в обрез. Поэтому давайте сразу к делу, хорошо?
В скверике народу негусто: двое пенсионеров, играющих в шахматы, — фрагмент минувших времен, влюбленная парочка, слившаяся в унылом осеннем поцелуе, молодые мамаши с колясками — подслушки вроде не видать. День склонялся к ненастью. Ветер рыхлил на газонах подсохшую листву. В воздухе ощущение надвигающейся, уже близкой зимы. Немилый Захарчуку сезон, в такую же погоду его поперли из авиации.
Когда готовился к встрече с особистом, прикидывал, что говорить, а что оставить за скобками, но, увидя Гурко, сразу решил, что не стоит лукавить, прощупывая собеседника. Этого не прощупаешь, а оттолкнуть, насторожить можно. Стараясь говорить коротко, но не упускать важных подробностей, он изложил всю историю с банкиром Сумским и с его банком "Заречный". Вплоть до того, что описал нынешнее душевное состояние Бориса Исааковича, упомянув о его сложных отношениях с любимой женой. Гурко слушал внимательно, изредка поощрительно хмыкал, выкурил две сигареты и ни разу не перебил. С ним приятно было общаться.
Потом Гурко задал несколько вопросов, которые удивили Бугу, потому что не касались существа дела, лишь удовлетворяли любопытство, хотя по-своему были точны. Из них следовало, что о наезде на банк Гурко осведомлен полнее, чем думал Буга. Гурко спросил:
— Вы полагаете, во всех финансовых операциях Сумской доверяет только Кривошееву?
Буга ответил:
— Да.
— Что скажете об этом Кривошееве?
— Старая, прожженная сволочь.
— Способен на двойную игру?
— Не только способен, он ее всегда ведет.
— И тем не менее Сумской ему доверяет?
— Обычно он в курсе всех его махинаций, хотя Семен Гаратович об этом не подозревает.
— Вы умный человек, Захарчук, — похвалил Гурко, и нельзя сказать, чтобы Буге это не понравилось. Чуть погодя, проводив глазами стройную мамашу с коляской, Гурко поинтересовался:
— Сумской спит с Агатой?
— Думаю, ему сейчас не до этого.
— Похоже, эта дамочка сама выбирает, кому до этого, а кому нет.
— Верно, дамочка шустрая, любвеобильная, но Сумского тоже надо знать. Он с кем попало не ляжет.
— Да?! Любопытное наблюдение. Скажите, Буга Акимович, вы тщательно ее отследили? Я имею в виду не амуры, а в общем, так сказать, плане?
Буга смутился, застигнутый врасплох. Прокол, да еще какой! Появление в доме этой женщины, ее неожиданное полновластие могли насторожить кого угодно, но Буга не придал этому значения. Его сбил с толку, отвлек психоз Сумского, который как раз зациклился на Агате.
Так бывает в жизни, редко, но бывает. Одна нелепость перекрывает другую, клин вышибается клином. Зловещие намеки Сумского на то, что Агату будто бы прислали за ним из преисподней, все его ужимки и гримасы шизоидного толка, поведение самой Агаты, активно лезущей на рожон, все это помешало Буге принять ее всерьез. Потаскушка потянулась к потаскушке, на пару травят мужика, — что тут может быть еще?.. Да все, что угодно.
Ему было стыдно перед Гурко за свой промах.
— Полагаете, ее подослал Самарин? — спросил смущенно.
— Кто такой Самарин?
Теперь, кажется, и Гурко решил поиграть в простачка, но Буга не обиделся. Что заслужил, то и получи.
Он рассказал все, что успел разузнать про законспирированного монстра, про его колоссальную власть, про империю, раскинувшуюся от Магадана до Москвы. Сведения обрывочные, скудные, но Гурко слушал с интересом. Даже ни разу не взглянул на часы. Задумчиво посасывал сигарету. Когда Буга умолк, зябко запахнулся в куртку.
— Как думаете, Буга Акимович, соберется к ночи снегопад?
— Пожалуй, да, соберется.
— Хорошо, — улыбнулся Гурко своей неторопливой улыбкой. — Прямо триллер какой-то. Несчастный банкир, вымогатели, женщина-вамп в роли наводчицы, таинственный магнат, дергающий за веревочки, палач секир-башка — аж дух захватывает. Драма в духе незабвенного Эдгара По... Но все же, что вы собственно от меня хотите, дорогой Буга? Я ведь, знаете ли, давно отошел от практических дел.
— Помогите завалить Самарина. Один никак не управлюсь.
— Как это завалить? Уточните, пожалуйста.
Буга объяснил, что поскольку Самарин-Кисель представляет собой угрозу не только для Сумского, но, рассуждая шире, для всего общества в целом, как бы являя собой абсолютное преступление, то кто-то должен его остановить. В обычных условиях эту задачу выполняет государство, собственно, насколько он, Буга, понимает, зачем оно и создано. Он много думал об этом, много читал и пришел к выводу, что если государство не способно защищать своих граждан от насилия любого вида, соблюдая так называемый Закон, то, в сущности, его наличие теряет всякий смысл. Оно становится даже обузой для налогоплательщиков, вроде нароста на коре дерева. Как это и произошло в нынешней России. Поэтому, заметил Буга, он в принципе готов взять на себя карательную функцию, но что касается Самарина, то тут у него слишком мало силенок.
Гурко глядел на него со все возрастающим изумлением. Поначалу Буга Захарчук показался ему простым мужиком, служакой, правда, возбужденным какой-то завладевшей им идеей, и вдруг этот мужик начал рассуждать, как выпускник филфака, употребляя слова "антураж", "функций", "государственные институты" и так далее, причем в его незамысловатых умозаключениях таилась глубина и убежденность, свойственная лишь очень уверенным в себе людям. И главное, Гурко вполне разделял его мысли. Недаром Гельвеций заметил:
"Нам кажется умным тот человек, который думает так же, как мы".
— Проще говоря, — сказал Гурко, — вы предлагаете замочить супостата?
— Естественно, — отозвался Захарчук. — "А что тут особенного?
— Забыл спросить, Буга Акимович, кто дал вам мой телефон?
— Один ваш бывший коллега. Он просил не упоминать его фамилию.
— Почему?
— Считает, вы плохо к нему относитесь. Принимаете за предателя.
— Ах, так это Саня Загоруйко. — вспомнил Гурко. — Вы же вместе работали в "Македонце". На самом деле он никакой не предатель, так?
— В этом смысле все мы немного предатели. Во всяком случае я ничем не лучше Сани. Любая работа имеет свою цену. И с Самариным тоже.
— Бесплатно не рискнули бы?
Захарчук ответил после недолгого размышления.
— Думаю, рискнул бы.
— Даже в одиночку?
— Понимаю, глупо, но попробовал бы.
У Гурко потемнело на сердце, будто, заплутав в пустыне, повстречал такого же незадачливого путника, но с полной канистрой воды.
— Вы мне нравитесь, Захарчук, — сказал искренне. — Я готов сотрудничать, но только на моих условиях.
— Слушаю внимательно.
Гурко перечислил, чем должен заняться Буга в ближайшее время. Внедрить в банк человека, которого он подошлет утром. Но не в охрану, а в структуру, причем так, чтобы ни Сумской, ни, упаси Бог, Кривошеев не знали про подставку. Буга задумался.
— Возможно ли?
— Как родственника, — подсказал Гурко.
— Сделаю. Но хорошо бы...
— Человек с экономическим образованием, — успокоил Гурко. — С работой справится. В перспективе — подменит Семена Гаратовича. Старику тоже надо когда-то отдохнуть, верно?
— Понятно, — кивнул Буга, хотя на самом деле понял только то, что помощь Гурко, возможно, обойдется ему дороже, чем он предполагал.
— Второе: Агата. Подсуньте ей справного кобелька.
Чтобы до печенок прожег. Есть у вас такой на примете — пожалуйста. Нет — дам своего. Но надо такого, чтобы на ходу подметки резал. И не только в постели.
— Обученного нет, — сказал Захарчук. — Присылайте.
— Теперь главное: никакой самодеятельности. В направлении фигуранта ни одного шага без согласования.
Это очень важно. Охраняйте банкира — и баста. Вы и так далеко зашли.
— Выходит, сажусь на поводок? — хмуро бросил Захарчук.
— Выходит, так. Но иначе нельзя.
На аллею забрела группа молодых людей — парни и девушки в кожанах и длиннополых пальто. Веселая, пестрая, жизнерадостная стайка — шли, как пыль со стола стирали. В руках транзисторы, пивные банки, сигареты. Окрестность тихих прудов взорвалась адской мешаниной музыки, визга, хохота и отборного мата. Захарчук будто проснулся: почти стемнело.
— Разрешите посторонний вопрос, Олег Андреевич?
— Спрашивайте, Буга Акимович.
— Если, допустим, перебить их одного за другим, что-нибудь от этого изменится?
— Изменится, конечно, — подтвердил Гурко. — Но вряд ли при нашей жизни.
На скамейке просидели час с лишком, а Буге показалось, минуты не прошло.
Глава 3
АГАТА ЛЮБИТ, КАК УМЕЕТ
Что с ней вытворял старик — уму непостижимо. Сажал на костяные, худые коленки, кормил с ложечки смородиной в сахаре, потом слизывал приторный сок с губ. Язык у него шершавый, ласковый, изо рта тянуло морскими водорослями, как ото всей Цхалтубы. Совал ей в рот жилистый палец, озабоченно копался, горестно приговаривая:
— Ах, зубик у девочки расшатался, сейчас вырвем зубик.
Тут же, не успевала опомниться, влетали в спальню санитары в белых халатах, приматывали к высокому креслу веревками, ноги разводили шире Китайского проезда.
— Ой! — вопила Агата, приходя в натуральный ужас. — Да не там же зубик, где вы ищете!
— Молчи, засранка! — люто обрывал старик, сноровисто устраивался, ухватывал пальцами наугад ее зубы и начинал раскачивать, дергать голову, будто собрался оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53