Гиллспи принял прежнюю позу.
– Да, чуть не забыл, – добавил он. – У меня тут подготовлен документ, что мы не несем ответственность за твой арест, как выяснилось, не совсем законный. Я хочу, чтобы ты подписал его, прежде чем уехать.
– Скажу вам как полицейский полицейскому, – ровно произнес Тиббс, – что я и не собираюсь возбуждать дело о незаконном аресте ни против вас, ни против мистера Вуда. Оправдательный документ вам не понадобится. Спасибо за гостеприимство.
Вдруг чья-то рука отстранила Тиббса, и в дверях появился Пит с горящим от возбуждения лицом.
– Мы взяли его, шеф, намертво взяли. Это Харви Оберст. Он и раньше нам попадался. Ребята задержали его с бумажником Мантоли.
Гиллспи посмотрел на Тиббса, который все еще стоял у дверного косяка:
– Вот я и говорю, Вирджил, мы тут сами с усами. Так что можешь отправляться.
Глава 4
Билл Гиллспи перевел взгляд на Сэма.
– Ты что-нибудь ел? – спросил он.
– Только ночью, – отозвался Сэм.
– Тогда оставайся и пожуй. Пусть за дочкой Мантоли съездит Арнольд.
– Ничего, я и сам съезжу. Арнольд, наверное, не знает, как добраться до Эндикоттов, а я в курсе. Кстати, насчет еды, мы ведь предложили Вирджилу позавтракать, прямо-таки пообещали, сэр.
– Я уже сказал, чтобы он выкатывался.
Сэм Вуд почувствовал, что можно пойти немного дальше.
– Это так, сэр, но ближайший поезд будет только через несколько часов, а автобус на север всего один, да и тот не берет цветных. Ведь он пропустил поезд из-за меня. И потом, он все-таки полицейский, может, стоит разрешить ему подождать здесь, – Сэм на секунду умолк и продолжал дальше, словно его только что осенило:
– По крайней мере он хорошо отзовется о нас у себя в Пасадене.
Гиллспи воспринял эту дипломатию как неизбежное зло.
– Ну ладно. Только тут нет закусочных для цветных. Задержи Вирджила, пока он не ушел, и верни ко мне, а Пит пусть принесет сандвич с копченой колбасой или что там сумеет подцепить. Похоже, это мысль – дать ему поглядеть, как мы стреножим этого типа, показать, что мы и сами можем управиться.
Сэм кивнул и поспешно ретировался, пока Гиллспи не изменил своего решения. Тиббса он нашел в дежурке, тот прощался с Питом.
– Вирджил, шеф только что вспомнил, что обещал тебе завтрак, – сообщил Сэм. – Он сказал, чтобы ты вернулся в кабинет. – Сэм мгновение боролся с собой и был рад, когда справедливость победила в его душе. – И спасибо, что не стал подлавливать меня на крючок за незаконный арест. Ты мог бы оказаться и не таким сговорчивым.
Вирджил Тиббс протянул было руку, но, к огромному облегчению Сэма, вовремя остановился и сделал вид, будто перекладывает пиджак.
– Не стоит благодарности, мистер Вуд. Уверен, вы поступили бы точно так же, если бы это произошло в Пасадене.
На секунду Сэма охватил стыд за то, что он был готов отвернуться, если бы Тиббс протянул руку. Ведь здесь присутствовал Пит и все такое. Но Тиббс выручил его, и Сэм испытывал к нему благодарность. Он вышел из здания и отправился выполнять свое малоприятное поручение.
Тиббс вернулся по коридору к кабинету Гиллспи.
– Мистер Вуд передал мне, что вы хотели меня видеть, – сказал он.
Гиллспи показал на стул возле стены:
– Я сказал, чтобы тебе принесли завтрак. Можешь подождать тут. У ребят сейчас хватает забот. Мы поймали убийцу.
– Он подписал признание? – осведомился Тиббс.
– Это никому не нужно, – отпарировал Гиллспи. – Я просмотрел его дело. Всего девятнадцать лет, а уже два привода. Один за мелкую кражу, другой за то, что приставал к девушке по имени Делорес Парди. А потом, у него оказался бумажник Мантоли.
– Похоже, что начало хорошее, – согласился Вирджил Тиббс.
– Вот сейчас и посмотрим, какое это начало, – заявил Гиллспи и потянулся к селектору. – Приведите Оберста, – приказал он.
Пока они ждали, Гиллспи бросил быстрый взгляд в сторону Тиббса.
– Тебе известно, что такое «белое отребье», Вирджил? – спросил он.
– Я слышал это выражение, – ответил Тиббс.
В коридоре зазвучали шаги, и плотный приземистый полицейский втолкнул в кабинет юношу, почти подростка. Арестант был в наручниках. Он казался слишком худым даже для своего невысокого роста. Угловатые коленки выступали резко и неуклюже, туго обтянутые голубыми бумажными брюками. Он то и дело мигал, поводя глазами вокруг, а потом кидал взгляд на скованные запястья, на Гиллспи и опять на свои руки. Казалось, Оберста качает и ему приходится прилагать героические усилия, чтобы сохранить равновесие.
Гиллспи выпрямился и рявкнул:
– Сесть!
Харви Оберст просто-напросто перестал удерживать свое тело и плюхнулся на стул. Его тощий зад с глухим стуком ударился о жесткое сиденье, но Оберст, казалось, ничего не почувствовал. Он уронил руки на колени и, словно теперь не осталось смысла держать голову прямо, позволил ей упасть набок.
Проходили секунды, а Гиллспи все тянул, выжидая, когда арестованный до смерти перепугается. Однако по Оберсту нельзя было заметить, чтобы это на него подействовало.
Гиллспи перевел взгляд на полицейского.
– А остальное при тебе? – спросил он.
Приземистый полисмен полез во внутренний карман и извлек тисненый бумажник. Гиллспи завладел им, внимательно осмотрел сверху, а затем влез внутрь и изучил содержимое.
– Можно снять браслеты, – сказал он почти по-домашнему.
Освобожденный от наручников, Харви Оберст тут же принялся растирать руки, сперва одно запястье, потом другое, но не произнес ни слова.
– Зачем ты это сделал? – спросил Гиллспи.
Оберст приподнял голову и набрал воздуху.
– Потому что он лежал там, и все. Прямо на виду. Набитый деньгами. Я видел: он мертвый и они ему не нужны. А он просто валяется. Не я, так кто-нибудь другой взял бы. А мне они были очень кстати. Я и взял. – Он помолчал и добавил примирительным тоном:
– Вот и все.
– Ну да, только сначала ты его убил, – подсказал Гиллспи.
Арестованный вскочил на ноги, словно его внезапно пронзила острая, нестерпимая боль.
– Я взял бумажник! – закричал он с исказившимся лицом. – Взял, потому что тот тип все равно был уже мертвый. Мне были нужны деньги, очень! Но я не убивал! – На последних словах голос у него сорвался, и он прохрипел конец фразы, лишив ее силы убеждения.
Тогда Оберст сделал новую попытку. Указательным пальцем левой руки он постучал себя в грудь.
– Я не убивал и не стал бы убивать его, если бы даже собирался ограбить. Он и вправду был хорошим малым – я знал его раньше. А если бы мне было нужно, я бы запросто справился с ним и так, без всякого убийства. Говорю вам, я только подобрал бумажник! – Вдруг он умолк и снова упал на стул. Теперь голова Оберста наклонилась вперед, пока подбородок не уткнулся в грудь.
Билл Гиллспи взмахнул рукой, давая знать, что разговор окончен.
– Зарегистрируйте его, – приказал он. – Подозрение в убийстве.
Шеф откинулся в своем кресле, насколько хватило риска, и уставился в потолок. Он не опускал глаз, пока арестованного не увели.
Когда несколько мгновений спустя донесся лязг захлопнувшейся двери, Гиллспи заметно расслабился и перевел взгляд на Вирджила Тиббса, спокойно сидевшего в стороне на неудобном стуле.
– Ну, с этим ясно, – заметил он.
– Да, это очень поможет следствию, – согласился Тиббс.
– То есть как «поможет»? – спросил Гиллспи, разнообразия ради почти нормальным тоном.
– Это исключает поверхностные мотивы, скажем обыкновенный грабеж, – объяснил Тиббс. – Выходит, надо копать поглубже. Я так и думал, но увидеть прямое подтверждение – просто удача.
Гиллспи повернулся к Тиббсу, насмешливая улыбка озарила его лицо.
– Не рассказывай, будто ты поверил в эту детскую историю. А я-то думал, ты малый не промах, Шерлок Холмс с Побережья, охотник за головами. Ну, если уж ты сыщик, то я – китайский император.
В дверях появился Арнольд, в одной руке он нес сандвичи, завернутые в пергамент, в другой – бумажный стакан с кофе. Ни слова не говоря, он протянул все Тиббсу и затем повернулся к шефу.
– Ну что, это точно Оберст? – спросил он.
Гиллспи махнул рукой в сторону Тиббса, который разворачивал сандвичи.
– Спроси у него, – предложил он.
Арнольд послушно поглядел на Тиббса.
– Ну? – спросил он.
– Оберст не виновен в убийстве, я почти уверен в этом, – ответил Тиббс.
– Теперь объясни почему, – подбодрил Гиллспи.
– Потому что он левша, – сказал Тиббс и откусил от сандвича.
Арнольд возрился на Гиллспи.
– А дальше? – спросил тот.
Тиббс, занятый едой, ответил не сразу.
– Когда сегодня утром я осматривал тело, – терпеливо начал он, – выяснилось, что смертельный удар был нанесен по затылку справа под углом в семнадцать градусов каким-то тупым орудием. Это почти неопровержимо доказывает, что нападавший не был левшой. Если вы, мистер Гиллспи, возьмете на минутку вашу линейку, я объясню вам, в чем суть.
К величайшему изумлению Арнольда, Гиллспи покорно повиновался.
– Теперь вообразите, будто вы хотите ударить кого-то, кто вам по плечо или даже немного повыше. Сожмите линейку покрепче, и вы убедитесь, что прямо держать ее почти невозможно – анатомия запястья этого не позволит. Чтобы ударить справа, вам придется вывернуть руку ладонью вверх. А для того чтобы опустить линейку прямо перед собой, вы должны развернуть запястье на девяносто градусов.
Гиллспи поглядел на линейку в своей руке, а потом положил на стол.
– А ты думаешь, Оберст левша? – спросил он.
– Я в этом уверен, – ответил негр. – Вспомните, как он постучал пальцем в грудь, когда пытался выгородить себя. Даже в том случае, если он одинаково владеет правой и левой, он бы прибегнул к помощи сильнейшей руки, а ведь Оберст постучал себя левым указательным пальцем. Я подумал, что он не виновен, едва он вошел, ну а это убедило меня окончательно. – Тиббс вновь откусил от сандвича и запил глотком густого черного кофе.
– Да, я совсем забыл о сахаре, – сказал Арнольд.
– Все и так чудесно, спасибо, – ответил Тиббс.
– Ты только взглянул на этого малого и уже решил, что, пожалуй, он не виновен. В чем тут суть, в интуиции? – спросил Гиллспи.
– Нет, в его ботинках, – ответил Тиббс, – и в том, что он был небрит.
Гиллспи погрузился в молчание. Для Арнольда это было неожиданно: он думал, начальник спросит, при чем здесь бритье и ботинки. Потом он понял: Гиллспи не станет спрашивать – это было бы уступкой. А Билл Гиллспи не очень-то любил уступать. Арнольд откашлялся.
Он выждал, когда Тиббс прожует, и спросил сам:
– А почему?
– Вспомните, как произошло нападение, – ответил Тиббс. – Мантоли ударили сзади по голове. Значит, либо на него напал кто-то знакомый, которому он доверял, – улучил момент, отступил на шаг и ударил, либо, что более вероятно, к нему кто-то подкрался, да так тихо, что Мантоли не почувствовал опасности. Если бы его что-то насторожило, хоть на мгновение, он бы повернул голову и удар пришелся бы под другим углом.
– Понятно, – сказал Арнольд.
– А у Оберста жесткие кожаные каблуки, – продолжал Тиббс, – да еще со стальными подковками, чтобы поменьше снашивались. В таких ботинках слышен каждый шаг, и ему было бы трудно напасть неожиданно.
– Он мог сто раз переобуться, – перебил Гиллспи.
– Конечно, вы правы, мистер Гиллспи, – согласился Тиббс, – но вы тут сами упомянули, что этот человек из «белого отребья», а значит, обуви у него не очень-то густо. И, судя по щетине на его подбородке, я бы предположил, что он провел всю ночь где-то вне дома. Если бы он зашел переменить обувь, он бы, пожалуй, и побрился. Это в его привычках – я сужу по порезу от бритвы под самым подбородком.
– Я этого не заметил, – с вызовом сказал Гиллспи.
– Отсюда удобней смотреть, мистер Гиллспи, – ответил Тиббс, – и пониже, и света гораздо больше.
– Ты так уверен в себе, а, Вирджил? – поддел Гиллспи. – Кстати, Вирджил – довольно затейливое имя для черномазого вроде тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27