А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


– Он вышел, услыхав выстрелы?
– Он вышел уже потом, а когда я выбежала, у тела стояли незнакомые мне мужчина и женщина. Она сейчас же побежала звонить в милицию. Я говорю: «Надо сначала „скорую“ вызвать». А он мне с какой-то непонятной ехидцей: «Нечего здесь „скорой“ делать. У парня полголовы картечью снесло».
– Мы их уже допросили, – сказал Бурьян, не называя ни Фролова, ни Пивоварову. – Следствие идет, и мне кажется, какие-то шансы у вашего мужа есть. Ждите.
Он знал, что не должен был этого говорить Глебовской, но в виновность ее мужа не верил и сам.
10
Недоброжелателей у Глебовского на заводе было немало. Безжалостный к лентяям и лодырям, пьяницам и прогульщикам, он лишал премии и даже немедленно увольнял с работы, несмотря на текучесть кадров. Надо отдать справедливость Жаркову: преданный своей версии, он тем не менее дотошно допросил всех наиболее обиженных главным инженером. Но кто-то был в гостях в этот злополучный субботний вечер, кто-то предъявил билет в кино, а уволенные за прогулы и работавшие ныне в мастерских местного свияжского кладбища давно забыли о своей обиде. Никто из них так и не понял, почему их допрашивали в связи с убийством незнакомого или полузнакомого им человека. Значит, была все-таки у Жаркова мысль о возможности воспользоваться этим убийством для судебной расправы с мешавшим им главным инженером. Но мешал он только одному человеку, о котором сообщал в ОБХСС. Если бы Ерикеев докопался до истины в так и не открытом деле о сплавконторе, думал Бурьян, Жарков не пошел бы по легкому, но, видимо, ложному пути. Но именно Фролова он и не тронул: тот был очевидцем преступления, главным свидетелем против Глебовского, и незачем было вспоминать о каких-то неподтвержденных обидах.
Бурьян в который уже раз включил запись допроса Фролова.
Жарков. Садитесь, Николай Акимович. Вы были свидетелем убийства на улице Гагарина?
Фролов. Можно сказать, очевидцем.
Жарков. Расскажите.
Фролов. Я уже все тогда рассказал участковому.
Жарков. На следствии можно подробнее.
Фролов. В субботу вечером я вместе с водителем моей машины ужинал в кафе напротив…
Жарков. Простите, а кто ваш водитель?
Фролов. Солод Михаил Михайлович. Поступил к нам водителем грузовой машины, а сейчас я его перевел к себе на легковую. Хорошие рекомендации и большой опыт. Классный водитель.
Жарков. Поближе к убийству.
Фролов. Мы поужинали, а кафе закрывалось. Я пригласил официантку Полину Григорьевну Пивоварову немножко пройтись по городу. Водитель остался в машине. Мы пошли прямо, потом свернули на улицу Гагарина.
Жарков. Почему?
Фролов. Чисто случайно. Впереди нас шли двое, мужчина в белой рубашке и женщина в темном. Я хотел было обогнать их, но Поля остановила. Не спеши, говорит, послушаем, о чем они треплются. Это Людка Глебовская со своим хахалем.
Бурьян выключил и снова включил запись. А подумал он при этом об одном странном обстоятельстве. Почему очевидцем убийства оказался именно недоброжелатель Глебовского? И почему он, живущий почти за семьдесят километров от города, захотел погулять по городу именно в тот злополучный вечер? И почему для прогулки он выбрал явно не симпатизирующую Глебовской одну из известных всему Свияжску сплетниц? И почему так же «чисто случайно» они оба свернули на улицу Гагарина именно позади Глебовской и Маркарьяна?
А запись допроса тем временем продолжалась.
Жарков. Вы так близко шли, что можно было все слышать?
Фролов. Они не стеснялись нас или не видели. Он все о любви говорил, настаивая, чтобы Людмила ушла от Глебовского. А она уговаривала, чтобы он сдержаннее вел себя. Если вдуматься, просто боялась ревнивых припадков мужа.
Жарков. Вы близко знаете Глебовского?
Фролов. Бок о бок работаем. Вспыльчив, зол, ревнив, мстителен. Со злобы на все способен.
Жарков. А из ревности?
Фролов. А вот послушайте. Сижу я как-то у него на приеме. У самой двери сижу, а она приоткрыта была. В кабинете же у него никого. Он спиной ко мне стоит и по телефону во весь голос кричит. Жену костит, как мужик на рынке… Шлюха, говорит, ты подзаборная! Армяшку своего брось, а то я ему жить не дам. А ведь это, товарищ следователь, прямой намек.
Жарков. Кто-нибудь, кроме вас, был в приемной?
Фролов. Кроме меня, никого. Но меня он не принял. Сказал, что занят.
Жарков. А вы жену его знаете?
Фролов. Не знаком: они в гости к себе не зовут. Да вы многих поспрошайте, баб особенно. А в субботу, когда она со своим армянином домой возвращалась, он у калитки ее, как девку, облапил.
Жарков. Как же вы сумели их разглядеть в темноте?
Фролов. А мы тихонько за ними шли. Приглядывались.
В кабинет прокурора вошла Левашова. Бурьян тотчас же выключил магнитофон.
– Напрасно вы его выключили, – проговорила Верочка. – Я сама люблю вновь и вновь прослушивать уже сказанное на следствии. Как-то по-новому воспринимаешь мелочи – обмолвки, неточности, интонации. Причем не только у допрошенного, но и у допрашивающего.
– Интересно, кто из них лжет? – Бурьян рассуждал вслух. – Глебовская и на меня произвела приятное впечатление. Как на мужчину, или скажем иначе – просто на человека. Но я ведь не просто человек, я в данном случае и следователь. Не говоря о Пивоваровой, Фролов, например, посоветовал: «А вы наших баб расспросите». Жарков и расспросил. Жена Пермякова, которая, кстати, даже не разговаривает с Глебовской, прямо обвиняет ее в неверности мужу, а Дульская – в излишней кокетливости с Маркарьяном.
– Жена Пермякова – злонамеренная и ограниченная мещанка, готовая оклеветать кого угодно, кто ей не нравится. Пермяков даже порекомендовал Жаркову не вмешивать ее в дело Глебовского, но Жарков словно специально подбирал именно таких свидетелей. Почему из всех участниц драмкружка в Доме культуры он выбрал Дульскую? Потому что она играет те же роли, что и Глебовская, причем играет их гораздо хуже. Ну, а теперь включите-ка окончание допроса Пивоваровой. Последних реплик совершенно достаточно.
Бурьян пропустил часть катушки, потом включил звук. Раздался чуть хрипловатый женский басок.
Пивоварова. Мы почти крались за ними, даже прижимались к забору, неслышные и невидные.
Жарков. Зачем?
Пивоварова. Люблю за чужими романами подглядывать. Дело женское. Занятно.
Жарков. Роман этот закончился трагедией. Вы видели?
Пивоварова. А то нет? Потеряла Людка такого хахаля…
Жарков. Вы знакомы лично с Глебовской?
Пивоварова. Лично? Нет. Видела как-то у нас в кафе.
Жарков. С кем?
Пивоварова. С мужем. Она выпендривалась, мужиков приглядывала. А он сидел злющий-презлющий. Должно быть, предчувствовал, что под суд пойдет.
Жарков. Вы в этом уверены?
Пивоварова. А кого же судить? Все уверены. Посидите у нас, наслушаетесь.
Левашова закрыла магнитофон. Сказала скорее с грустью, чем с насмешкой:
– Я присутствовала на этом допросе и рискнула заметить Жаркову, что такие свидетели не вызывают доверия, он мне в ответ: учитесь, мол, девушка, отличать спорное от бесспорного.
– Вот и я учусь, – вздохнул Бурьян.
11
Запутавшись в сложностях своего первого в этом городе дела, прокурор вызвал к себе Ерикеева из ОБХСС. Тот не заставил себя долго ждать. Доходный дои купца Оловянишникова строился как палаты для обеспеченных, его многокомнатные квартиры-близнецы соединялись друг с другом, разделенные только просторными лестничными клетками, в центре которых подымался такой же просторный лифт. Поднимись с этажа на этаж, сверни направо или налево с площадки с итальянским окном – и попадешь в нужный тебе отдел любого родственного твоему ведомства.
– Интересно, зачем это я тебе понадобился? – спросил Ерикеев, открывая дверь. – Как прокурору или как другу студенческих лет?
– С другом студенческих лет я охотно пойду в «обжорку», а сейчас ты мне нужен по делу.
– Так Глебовский в государственных хищениях никак не повинен.
– Сядь, – сказал Бурьян, – и подумай. Где-то наши с тобой следовательские пути пересекаются.
– Пожалуй, я догадываюсь. На Фролове.
– На Фролове, угадал, – сказал Бурьян. – Чем вызвана его злоба к Глебовскому? Что инженер написал о нем в ваше ведомство? В чем он подозревал его?
– Образно выражаясь, в фабрикации «мертвых душ». А конкретно – в систематических приписках в платежных ведомостях сплавщиков нескольких лишних фамилий. Деньги в заводской бухгалтерии он получал сам, сам же и расплачивался с рабочими. Все это разные люди, набранные Фроловым в окружающих деревнях, по существу шабашники, не числящиеся в штатах завода, работают посезонно от весны до осени, а потом разъезжаются кто куда в зависимости от местожительства или другой работы. Мы нашли этот метод порочным, допускающим возможность злоупотреблений, и директор с нами согласился, сообщив о том, что вопрос о сплавщиках ставился уже на парткоме Глебовским и с будущего сезона наем их будет проводиться под наблюдением отдела кадров завода.
– Что же вы предприняли для проверки Фролова? Ведь он уже работает так от сезона к сезону, – спросил Бурьян.
– Кое-что предприняли, но, боюсь, поздновато. Проверили список сплавщиков по платежным ведомостям и нашли пять «мертвых душ». Эпитет этот, между прочим, придумал Глебовский, и о них я и говорил с ним после его ареста. Но Фролов вывернулся. Мы явились к нему сразу же, но, видимо, он успел подготовиться. Должно быть, уже после заседания парткома. Нам же он показал готовый приказ об увольнении их за систематические прогулы. Вызвал их специально: они еще не успели уехать из общежития. Но тут обнаружилось одно загадочное обстоятельство. В общежитии они прожили всего четыре дня, якобы перебрались сюда из палатки. А о палатке этой, оказывается, знал только Фролов и указать ее нам не смог, сказал, что разобрали за негодностью.
– А что говорят сплавщики? Ведь на реке-то этих видели?
– Мнутся. Кто говорит – видел, кто – нет. А в общежитии пили, мол, крепко. Жилье обмывали.
– Сколько лет заведует сплавконторой Фролов?
– Восьмой год.
– И только сейчас Глебовский обнаружил «мертвые души»?
– А Глебовский пришел на завод только в прошлом году, – сказал Ерикеев и подтянулся: перед ним сидел уже не университетский товарищ, а прокурор города.
– Сколько у нас зарабатывает сплавщик? Не меньше любого бригадира трактористов на лесосеке. И хотя те штатные, заводские, все равно не меньше. А пять-шесть «мертвых душ» за сезон – это не один десяток тысяч. А за восемь лет?.. То-то. А вы прекращаете дело, капитан Ерикеев, потому что вас провел за нос жулик, подсунувший вам пятерых алкашей.
– А мы его и не прекращали, ваше превосходительство, – Ерикеев все-таки не забывал о студенческой дружбе, – расследование продолжается. Мы не трогаем Фролова. Пока. Пятеро алкашей стоили ему пять сотенных, а сколько он нажил на них, уже известно. Известна и цена «мертвых душ» за прошлые годы. Остались неподсчитанными лишь первые два сезона, но как только найдем всех «живых», подсчитаем и «мертвых». Жди, Андрюшенька, это действительно десятки тысяч. И скоро чичиковская эпопея в ее современном варианте, пожалуй, ляжет к тебе на стол, изложенная на языке профессиональных юристов.
– Что значит «скоро», Миша? Если бы ты знал, как мне это нужно.
– Я и знаю. Потерпи недельку. Канцелярская работа, бухгалтерская. А подсчитывать некому, людей у меня не больше, чем у тебя.
– А пока это тормозит дело Глебовского. Может быть, будущее дело Фролова раскроет нам и тайну убийства Маркарьяна. Я ведь не из-за Кострова пересматриваю обвинение Глебовского в этом убийстве. Не выслуживаюсь перед начальством, как думает Соловцов.
– Соловцов мыслит теми же категориями, что и Вагин. Римское право: кому выгодно. Но убийство Маркарьяна, оказывается, выгоднее Фролову, чем бывшему главному инженеру. Мотив сильнее. Однако будущее дело Фролова само по себе еще не снимает обвинения с Глебовского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12