Захмелевшая голова не помешала работе воображения — лицо помрачнело; уверенность, минуту назад царившая во взгляде, сменилась беспомощной растерянностью.
Рядовой не ответил, но Станислав почувствовал какую-то перемену в нем…
— Ладно, дружище, довольно на сегодня воспоминаний, — не желая больше возвращаться к этому разговору, заключил гость, осматриваясь по сторонам, — где тут лучше пристроиться?
— На кровати ложитесь, а я уж…
— Нет, брат, кровать — твое законное место, а мне привычней на полу…
Погруженный в забытье, Торбин крепко не спал, но отдыхал, а лишь забрезжил рассвет — тотчас встал со свежей головой и с великой готовностью завершить то, что замышлял на протяжении долгого, мучительного года. Распахнув настежь единственное оконце, выходившее внутрь дворика-колодца, он отжался положенную сотню раз от пола, умылся, заварил крепкого чаю и, поколдовав у раскрытого кейса, разбудил Тургенева.
— Может, опохмелимся? — предложил заспанный хозяин, натягивая поверх тельняшки единственный элемент гардероба — заношенную до дыр камуфляжную куртку, — а то настроение с состоянием, надо заметить — не фонтан.
— А выпьешь, так они фонтаном забрызжут? — поддел его офицер, но тут же сменив иронию на серьезный тон, сказал: — вот что Иван… У меня к тебе имеется несколько поручений. Очень серьезных поручений. Намеренно не стал говорить о важном вчера, — ждал, когда соображать начнешь трезво.
Молодой инвалид закончил подвязывать левую штанину брюк и озадаченно посмотрел на него.
— Но ты прежде должен дать мне слово, — твердо, как когда-то на кавказских перевалах, изрек капитан, — честное слово бойца «Шторма», что выполнишь каждую из моих просьб.
Не отрывая доверчивого взора от командира, будто опасаясь жестокого розыгрыша, он нащупал костыли, оперся на них и поднялся с дивана. Стас ощутил, насколько значим для Бояринова этот момент. Насколько ценно то, что его по-прежнему считают сотрудником ОСНаз «Шторм», что собираются поведать нечто важное, и, наконец, доверяют какие-то поручения…
— Даю честное слово спецназовца, — тихо, но без колебаний произнес он, — выполню все, о чем вы попросите.
— Отлично. Тогда слушай… — Торбин подошел к столу, на котором помимо следов от вчерашнего пиршества лежал его кейс. — Первое: о том, что я жив, а тем более о нашей встрече, не должна знать ни единая душа.
Иван с пониманием кивнул. Тогда Гросс приоткрыл крышку дипломата, извлек из его недр два свертка, перехваченных скотчем и поместил их рядом на стол.
— Второе, — он подал ему один пакет, — здесь деньги. Отнесешь их семье прапорщика Шипилло. У него, если помнишь, осталась жена, два сына и внук. Разыщешь его жену — Екатерину Андреевну, она работает, если не изменяет память, медсестрой в детском саду. Скажешь: деньги собрали… ну, предположим, в комитете ветеранов или… одним словом, наплетешь что-нибудь.
— А может вы сами?! — вдруг с жаром предложил хозяин комнатки.
— Ты в своем уме? — холодно отозвался капитан.
— Ну, надо же вам как-то возвращаться с того света и потом… — не унимался молодой человек. — Потом я мог бы подтвердить, что не было с вашей стороны никакого предательства, а?
— Возможно… Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, но не сейчас.
Откуда-то из внутреннего кармана Станислав достал аккуратно сложенную «лыжную» шапочку снайпера. Развернув ее, погладил далеко неновую шерстяную вязку и на миг о чем-то задумался… Очнувшись, спросил:
— Узнаешь?
— Еще-е бы… — улыбаясь, протянул Тургенев, глядя на простенькую, незамысловатую вещицу, как на старую, добрую знакомую, — кажется, будто Серега в Чечне ее и с головы-то не снимал. Так и останется в моей памяти в этом головном уборе…
— Ее тоже передай им… — Торбин вздохнул и, накрыв ладонью другой сверток, продолжил: — теперь третье и последнее. Это твои деньги. Здесь достаточно для того, чтобы купить квартиру и организовать собственное дело. Ты профессиональный связист — устроишься. Но одно условие: устраиваться будешь не в Питере, а дома — в Краснокамске. В Питере ты пропьешь любую сумму за пару лет и пропадешь. А на родине все будет нормально. Понял меня?
— Понял… — закивал обалдевший Бояринов.
— Ты вчера говорил о девушке — бывшей однокласснице.
— Да?.. — смутился тот, но, опомнившись, подтвердил: — точняк, говорил…
— Мол, не забыла она тебя и в письмах звала. Верно?
— Звала… Много писем присылала…
— Как ее зовут?
— Александра.
— Стало быть, плевать Александре на это , — сделав ударение на последнее слово, Стас указал взглядом на костыли. — Знала обо всем и настойчиво писала. Следовательно, и по сей день любит. И родителям своим ты всегда был дороже всех. Вот все эти близкие люди и не дадут тебе пропасть, уяснил?
— Так точно… Уяснил…
— Ты поедешь домой и заживешь по-человечески — не жалким инвалидом, просящим милостыню у прохожих, и не опустившей руки размазней. Чтоб в течение недели собрал необходимые документы, справки, купил билет и отбыл в Пермскую губернию. Считай это моим последним приказом.
— Есть, товарищ капитан, — четко, как в былые времена отвечал рядовой.
— Ну, давай прощаться…
Они обнялись посреди махонькой комнаты.
Когда пожимали друг другу руки, Тургенев уже не стеснялся выступивших слез. А, приметив мелькнувшую под полой куртки Торбина рукоятку пистолета, грустно улыбнулся и спросил:
— И куда ж вы теперь?
— Тоже на восток, только гораздо дальше — там проще затеряться.
— Прощайте, товарищ капитан. Счастливо вам…
2
Утро выдалось прохладным. Солнце норовило надолго спрятаться за слоями тонких облаков, а с берегов Финского залива повеяло свежим ветерком, слегка трепавшим темные волосы Стаса, неспешно бредущего по оживленным улицам Санкт-Петербурга.
Покинув тесную комнатушку бывшего сослуживца, молодой человек в узких очках и черной кожаной куртке вновь проделал известный маршрут и занял позицию на той же лавочке в сквере, откуда вел наблюдение вчерашним вечером. Теперь, после встречи и разговора с Иваном, он, по крайней мере, был твердо уверен: ожидать предстоит не напрасно — интересующий его человек по-прежнему заправлял в «Шторме» и обитал в гарнизонной пятиэтажке.
Не успел Гроссмейстер развернуть газету, как ко второму подъезду подкатила серебристая иномарка и несколько раз протяжно просигналила.
«Уж, не за моим ли знакомцем?..» — насторожился он и, отложив прессу, приготовился встать.
Однако из дома неожиданно выпорхнула Елизавета…
Тысячу раз Торбин представлял их встречу. Нет, разумом он понимал: даже намека на связь с Лизой отныне быть не может и она до конца дней не узнает всей правды о нем. Ни к чему… Однако каждый раз торопливо, пока в воображение не вторгался фантом ее отца, в дивных красках рисовал счастливое свидание, непременно случившееся бы при других — более благоприятных обстоятельствах…
Из автомобиля вышел невысокий мужчина, разодетый в дорогой и ладно сидящий на худощавой фигуре костюм, белоснежную рубашку и яркий галстук. Поцеловав мило подставленные Елизаветой губки, он услужливо открыл правую дверцу. Дождавшись, когда барышня устроиться на сиденье, аккуратно прикрыл ее, и занял водительское место. Представительское авто плавно тронулось с места и исчезло за поворотом, унося с собой последние иллюзии Станислава…
Иногда он спрашивал себя: отчего я не организовал убийство эмира и не исчез из лагеря раньше — прошлым летом, когда получил относительную свободу или же зимой, переселившись после празднования Курбан-байрама в отдельную палатку и оставив не у дел трех арабов-надсмотрщиков?.. Зачем столько выжидал, теряя драгоценное время? Неужто не придумал бы способа перехитрить службу безопасности Губаева, раздавить Шахабова и незаметно просочиться мимо расставленных вокруг базы постов? Впрочем… «К чему это я укоряю себя за медлительность? — усмехнулся спецназовец, — уж не оттого ли, что кто-то за это время успел занять мое место возле Лизы? Эким же я становлюсь собственником!.. Ни себе, ни людям… Один бы черт с ней ни чего не получилось, даже если бы я вернулся сюда следом за Щербининым и сумел доказать свою непричастность к измене…»
Ну, а кроме сих объективных доводов, говорящих о том, что торопиться было незачем, существовал и давний обычай Гросса не подвергать критике собственные поступки в далеком прошлом.
— Коль растянул подготовку акции «Вердикт-2» на целый год — значит, того требовали обстоятельства, — прошептал он, наблюдая за игравшей неподалеку, невзирая на раннее время и утреннюю прохладу, детворой. — Кто знает, чем обернулась бы необдуманная поспешность?..
Полагаться на судьбу или жребий в серьезных делах Стас никогда не любил, предпочитая следовать еще одной привычке — просчитывать все до самых последних мелочей. Таким же обыкновением обладал и ныне покойный Беслан Магомедович. Только ходы Торбина оказались куда продуманнее и точнее. В недавней смертельной игре он продемонстрировал, что недаром в юности получил уважительное прозвище «Гроссмейстер».
«А Елизавета… — решил он, спокойно вытаскивая из пачки сигарету и также хладнокровно чиркая зажигалкой, — Елизавета — живой и вполне нормальный человек. Не в монастырь же ей было подаваться после известия о моей „смерти“… Небось, одних косых взглядов в спину сколько пришлось вынести!.. Как-никак, полгода ходила под ручку с „предателем“…»
Вряд ли молодой человек сожалел о канувших в небытие отношениях с Лизой. Увиденное несколько минут назад лишь окончательно развеяло последние сомнения и разложило по нужным полочкам давно свершившиеся факты.
— Что-то я в последнее время только и занят оправданием женщин… — проворчал Станислав и, тряхнув головой, отогнал посторонние мысли.
Отныне оставалось одно неотложное и наиважнейшее дело — страстно хотелось повидаться с командиром «Шторма». И скоро его заветной мечте суждено было сбыться — из подъезда неторопливо, или точнее сказать — чинно, выплыл Юрий Леонидович…
За год полковник немного раздобрел, седина на висках стала заметно гуще… Одетый в военную форму он, скорее всего, направлялся в штаб Отдела, что находился в трехстах метрах, посему, не воспользовавшись служебной машиной, решил пройтись пешком, а заодно и подышать свежим воздухом.
Гросс в миг сорвался с лавочки и быстрым шагом пустился наперерез. Когда дистанция между ними сократилась до двадцати метров, негромко окликнул:
— Господин Щербинин!.. Вам просили передать привет.
Шеф местного спецназа остановился, словно перед ним возникла неведомая преграда и, резко обернулся. Стас замедлил шаг и приближался, зорко следя за каждым его движением.
— Ты?! — изумленно пробормотал тот, воровато оглядываясь по сторонам. Правая ладонь его машинально приподнялась к тому месту, где на ремне висела кобура.
— Не дергайся, — предупредил капитан, слегка отводя полу куртки и давая ему возможность лицезреть рукоятку готовой к стрельбе «Гюрзы».
Наверно в памяти Юрия Леонидовича еще оставались свежи воспоминания об отменой реакции и умении молниеносно стрелять точно в цель с обеих рук бывшим подопечным, ибо полковник заметно побледнел, судорожно сглотнул вставший поперек горла ком. Рука его безвольно опустилась.
Теперь он стоял перед Торбиным, лихорадочно гадая, что же произойдет дальше…
— Беслан Магомедович передал вам свой последний привет из дремучих лесов Панкисского ущелья, — с недоброй усмешкой молвил нежданный гость. — Вы не рады?
Пожевав губу, тот кивнул на скверик и предложил:
— Пойдем, Станислав — посидим, потолкуем…
Гроссмейстер окинул взором пространство возле пятиэтажки. Место действительно не подходило для разговора — изредка, то тут, то там из подъездов выходили люди и, спеша на работу, заворачивали за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Рядовой не ответил, но Станислав почувствовал какую-то перемену в нем…
— Ладно, дружище, довольно на сегодня воспоминаний, — не желая больше возвращаться к этому разговору, заключил гость, осматриваясь по сторонам, — где тут лучше пристроиться?
— На кровати ложитесь, а я уж…
— Нет, брат, кровать — твое законное место, а мне привычней на полу…
Погруженный в забытье, Торбин крепко не спал, но отдыхал, а лишь забрезжил рассвет — тотчас встал со свежей головой и с великой готовностью завершить то, что замышлял на протяжении долгого, мучительного года. Распахнув настежь единственное оконце, выходившее внутрь дворика-колодца, он отжался положенную сотню раз от пола, умылся, заварил крепкого чаю и, поколдовав у раскрытого кейса, разбудил Тургенева.
— Может, опохмелимся? — предложил заспанный хозяин, натягивая поверх тельняшки единственный элемент гардероба — заношенную до дыр камуфляжную куртку, — а то настроение с состоянием, надо заметить — не фонтан.
— А выпьешь, так они фонтаном забрызжут? — поддел его офицер, но тут же сменив иронию на серьезный тон, сказал: — вот что Иван… У меня к тебе имеется несколько поручений. Очень серьезных поручений. Намеренно не стал говорить о важном вчера, — ждал, когда соображать начнешь трезво.
Молодой инвалид закончил подвязывать левую штанину брюк и озадаченно посмотрел на него.
— Но ты прежде должен дать мне слово, — твердо, как когда-то на кавказских перевалах, изрек капитан, — честное слово бойца «Шторма», что выполнишь каждую из моих просьб.
Не отрывая доверчивого взора от командира, будто опасаясь жестокого розыгрыша, он нащупал костыли, оперся на них и поднялся с дивана. Стас ощутил, насколько значим для Бояринова этот момент. Насколько ценно то, что его по-прежнему считают сотрудником ОСНаз «Шторм», что собираются поведать нечто важное, и, наконец, доверяют какие-то поручения…
— Даю честное слово спецназовца, — тихо, но без колебаний произнес он, — выполню все, о чем вы попросите.
— Отлично. Тогда слушай… — Торбин подошел к столу, на котором помимо следов от вчерашнего пиршества лежал его кейс. — Первое: о том, что я жив, а тем более о нашей встрече, не должна знать ни единая душа.
Иван с пониманием кивнул. Тогда Гросс приоткрыл крышку дипломата, извлек из его недр два свертка, перехваченных скотчем и поместил их рядом на стол.
— Второе, — он подал ему один пакет, — здесь деньги. Отнесешь их семье прапорщика Шипилло. У него, если помнишь, осталась жена, два сына и внук. Разыщешь его жену — Екатерину Андреевну, она работает, если не изменяет память, медсестрой в детском саду. Скажешь: деньги собрали… ну, предположим, в комитете ветеранов или… одним словом, наплетешь что-нибудь.
— А может вы сами?! — вдруг с жаром предложил хозяин комнатки.
— Ты в своем уме? — холодно отозвался капитан.
— Ну, надо же вам как-то возвращаться с того света и потом… — не унимался молодой человек. — Потом я мог бы подтвердить, что не было с вашей стороны никакого предательства, а?
— Возможно… Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, но не сейчас.
Откуда-то из внутреннего кармана Станислав достал аккуратно сложенную «лыжную» шапочку снайпера. Развернув ее, погладил далеко неновую шерстяную вязку и на миг о чем-то задумался… Очнувшись, спросил:
— Узнаешь?
— Еще-е бы… — улыбаясь, протянул Тургенев, глядя на простенькую, незамысловатую вещицу, как на старую, добрую знакомую, — кажется, будто Серега в Чечне ее и с головы-то не снимал. Так и останется в моей памяти в этом головном уборе…
— Ее тоже передай им… — Торбин вздохнул и, накрыв ладонью другой сверток, продолжил: — теперь третье и последнее. Это твои деньги. Здесь достаточно для того, чтобы купить квартиру и организовать собственное дело. Ты профессиональный связист — устроишься. Но одно условие: устраиваться будешь не в Питере, а дома — в Краснокамске. В Питере ты пропьешь любую сумму за пару лет и пропадешь. А на родине все будет нормально. Понял меня?
— Понял… — закивал обалдевший Бояринов.
— Ты вчера говорил о девушке — бывшей однокласснице.
— Да?.. — смутился тот, но, опомнившись, подтвердил: — точняк, говорил…
— Мол, не забыла она тебя и в письмах звала. Верно?
— Звала… Много писем присылала…
— Как ее зовут?
— Александра.
— Стало быть, плевать Александре на это , — сделав ударение на последнее слово, Стас указал взглядом на костыли. — Знала обо всем и настойчиво писала. Следовательно, и по сей день любит. И родителям своим ты всегда был дороже всех. Вот все эти близкие люди и не дадут тебе пропасть, уяснил?
— Так точно… Уяснил…
— Ты поедешь домой и заживешь по-человечески — не жалким инвалидом, просящим милостыню у прохожих, и не опустившей руки размазней. Чтоб в течение недели собрал необходимые документы, справки, купил билет и отбыл в Пермскую губернию. Считай это моим последним приказом.
— Есть, товарищ капитан, — четко, как в былые времена отвечал рядовой.
— Ну, давай прощаться…
Они обнялись посреди махонькой комнаты.
Когда пожимали друг другу руки, Тургенев уже не стеснялся выступивших слез. А, приметив мелькнувшую под полой куртки Торбина рукоятку пистолета, грустно улыбнулся и спросил:
— И куда ж вы теперь?
— Тоже на восток, только гораздо дальше — там проще затеряться.
— Прощайте, товарищ капитан. Счастливо вам…
2
Утро выдалось прохладным. Солнце норовило надолго спрятаться за слоями тонких облаков, а с берегов Финского залива повеяло свежим ветерком, слегка трепавшим темные волосы Стаса, неспешно бредущего по оживленным улицам Санкт-Петербурга.
Покинув тесную комнатушку бывшего сослуживца, молодой человек в узких очках и черной кожаной куртке вновь проделал известный маршрут и занял позицию на той же лавочке в сквере, откуда вел наблюдение вчерашним вечером. Теперь, после встречи и разговора с Иваном, он, по крайней мере, был твердо уверен: ожидать предстоит не напрасно — интересующий его человек по-прежнему заправлял в «Шторме» и обитал в гарнизонной пятиэтажке.
Не успел Гроссмейстер развернуть газету, как ко второму подъезду подкатила серебристая иномарка и несколько раз протяжно просигналила.
«Уж, не за моим ли знакомцем?..» — насторожился он и, отложив прессу, приготовился встать.
Однако из дома неожиданно выпорхнула Елизавета…
Тысячу раз Торбин представлял их встречу. Нет, разумом он понимал: даже намека на связь с Лизой отныне быть не может и она до конца дней не узнает всей правды о нем. Ни к чему… Однако каждый раз торопливо, пока в воображение не вторгался фантом ее отца, в дивных красках рисовал счастливое свидание, непременно случившееся бы при других — более благоприятных обстоятельствах…
Из автомобиля вышел невысокий мужчина, разодетый в дорогой и ладно сидящий на худощавой фигуре костюм, белоснежную рубашку и яркий галстук. Поцеловав мило подставленные Елизаветой губки, он услужливо открыл правую дверцу. Дождавшись, когда барышня устроиться на сиденье, аккуратно прикрыл ее, и занял водительское место. Представительское авто плавно тронулось с места и исчезло за поворотом, унося с собой последние иллюзии Станислава…
Иногда он спрашивал себя: отчего я не организовал убийство эмира и не исчез из лагеря раньше — прошлым летом, когда получил относительную свободу или же зимой, переселившись после празднования Курбан-байрама в отдельную палатку и оставив не у дел трех арабов-надсмотрщиков?.. Зачем столько выжидал, теряя драгоценное время? Неужто не придумал бы способа перехитрить службу безопасности Губаева, раздавить Шахабова и незаметно просочиться мимо расставленных вокруг базы постов? Впрочем… «К чему это я укоряю себя за медлительность? — усмехнулся спецназовец, — уж не оттого ли, что кто-то за это время успел занять мое место возле Лизы? Эким же я становлюсь собственником!.. Ни себе, ни людям… Один бы черт с ней ни чего не получилось, даже если бы я вернулся сюда следом за Щербининым и сумел доказать свою непричастность к измене…»
Ну, а кроме сих объективных доводов, говорящих о том, что торопиться было незачем, существовал и давний обычай Гросса не подвергать критике собственные поступки в далеком прошлом.
— Коль растянул подготовку акции «Вердикт-2» на целый год — значит, того требовали обстоятельства, — прошептал он, наблюдая за игравшей неподалеку, невзирая на раннее время и утреннюю прохладу, детворой. — Кто знает, чем обернулась бы необдуманная поспешность?..
Полагаться на судьбу или жребий в серьезных делах Стас никогда не любил, предпочитая следовать еще одной привычке — просчитывать все до самых последних мелочей. Таким же обыкновением обладал и ныне покойный Беслан Магомедович. Только ходы Торбина оказались куда продуманнее и точнее. В недавней смертельной игре он продемонстрировал, что недаром в юности получил уважительное прозвище «Гроссмейстер».
«А Елизавета… — решил он, спокойно вытаскивая из пачки сигарету и также хладнокровно чиркая зажигалкой, — Елизавета — живой и вполне нормальный человек. Не в монастырь же ей было подаваться после известия о моей „смерти“… Небось, одних косых взглядов в спину сколько пришлось вынести!.. Как-никак, полгода ходила под ручку с „предателем“…»
Вряд ли молодой человек сожалел о канувших в небытие отношениях с Лизой. Увиденное несколько минут назад лишь окончательно развеяло последние сомнения и разложило по нужным полочкам давно свершившиеся факты.
— Что-то я в последнее время только и занят оправданием женщин… — проворчал Станислав и, тряхнув головой, отогнал посторонние мысли.
Отныне оставалось одно неотложное и наиважнейшее дело — страстно хотелось повидаться с командиром «Шторма». И скоро его заветной мечте суждено было сбыться — из подъезда неторопливо, или точнее сказать — чинно, выплыл Юрий Леонидович…
За год полковник немного раздобрел, седина на висках стала заметно гуще… Одетый в военную форму он, скорее всего, направлялся в штаб Отдела, что находился в трехстах метрах, посему, не воспользовавшись служебной машиной, решил пройтись пешком, а заодно и подышать свежим воздухом.
Гросс в миг сорвался с лавочки и быстрым шагом пустился наперерез. Когда дистанция между ними сократилась до двадцати метров, негромко окликнул:
— Господин Щербинин!.. Вам просили передать привет.
Шеф местного спецназа остановился, словно перед ним возникла неведомая преграда и, резко обернулся. Стас замедлил шаг и приближался, зорко следя за каждым его движением.
— Ты?! — изумленно пробормотал тот, воровато оглядываясь по сторонам. Правая ладонь его машинально приподнялась к тому месту, где на ремне висела кобура.
— Не дергайся, — предупредил капитан, слегка отводя полу куртки и давая ему возможность лицезреть рукоятку готовой к стрельбе «Гюрзы».
Наверно в памяти Юрия Леонидовича еще оставались свежи воспоминания об отменой реакции и умении молниеносно стрелять точно в цель с обеих рук бывшим подопечным, ибо полковник заметно побледнел, судорожно сглотнул вставший поперек горла ком. Рука его безвольно опустилась.
Теперь он стоял перед Торбиным, лихорадочно гадая, что же произойдет дальше…
— Беслан Магомедович передал вам свой последний привет из дремучих лесов Панкисского ущелья, — с недоброй усмешкой молвил нежданный гость. — Вы не рады?
Пожевав губу, тот кивнул на скверик и предложил:
— Пойдем, Станислав — посидим, потолкуем…
Гроссмейстер окинул взором пространство возле пятиэтажки. Место действительно не подходило для разговора — изредка, то тут, то там из подъездов выходили люди и, спеша на работу, заворачивали за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45