..
Губы Линга внезапно побелели.
– Я не хочу ничего даже слышать об этом, – проговорил он скороговоркой. – Не нужно мне ничего рассказывать. Потому что я этого знать не желаю.
– Может ли микрочип иметь такую цену? – спросил Слайдер, наклоняясь вперед. – Украденный микрочип?..
Глаза Линга приняли такое выражение, будто он смотрел куда-то вдаль и не видел там ничего, на чем можно было остановить взгляд.
– Положим, где-то разработали новый чип – что-то связанное с новыми системами вооружений или с системой противоракетной обороны, – обладающий невиданными до сих пор возможностями, что нередко случается в наше время. И положим, кто-то сумел выкрасть этот чип – до того, как он был запущен в производство...
– Вы имеете в виду опытный образец?
– Да, если хотите. Если бы кто-то выкрал опытный образец и смог передать тому, кто захотел бы наладить его производство...
– Кому? Кто может быть заинтересован в получении такого образца?
Линг пожал плечами.
– Наверно, какое-нибудь правительство. Потому что для этого нужны солидные фонды и соответствующие мощности. Одному человеку или даже целой компании это не по силам. То есть, тут речь идет о стране за пределами уютного ооновского кружка, правительство которой способно организовать секретное производство и обеспечить неразглашение тайны о том, что и откуда получено.
– Вы имеете в виду Ирак?
– Нет, в Ираке этого бы сделать не смогли. По крайней мере, сейчас.
– Тогда Китай?
– Да. У них есть достаточно развитая промышленность, есть деньги, и они заинтересованы в приобретении перспективных разработок. Китай мог бы купить.
– А сколько они готовы были бы заплатить?
Линг снова пожал плечами.
– А сколько бы вы думали? – спросил он в свою очередь.
– Миллионы?
– Миллиарды, – поправил Линг.
Глава восемнадцатая
Как Лэм попал к Слотеру
Когда Атертон позвонил и Джоанна открыла перед ним дверь своей квартиры, ему показалось, что она только что встала с постели. Потому что такое, как у нее, выражение растерянности и смущения на слегка припухшем лице обычно бывает у людей в первые минуты после пробуждения, когда они еще не совсем освободились ото сна.
– Вот решил зайти, узнать, как твои дела.
– Что ж, очень мило с твоей стороны... Проходи, чего тут стоять, – добавила она после некоторого раздумья и повела Атертона в гостиную. На полу по всей комнате лежали беспорядочно разбросанные листы с нотными знаками. Скрипка Джоанны была оставлена в вертикальном положении в глубине кресла, смычок лежал поперек, на подлокотниках. – А я тут занималась разметкой нот, – пояснила она, проводя босой ногой по ковру и сгребая в одно место раскиданные листы. Потом, когда работа была завершена, она взобралась на образовавшуюся в центре комнаты бумажную гору и, обратив взгляд на Атертона, спросила: – Ты хочешь выпить? Или в такое время ты не пьешь? О, господи, какой глупый вопрос. Скажи лучше, что ты хочешь выпить?
– Если у тебя есть пиво, то мне больше ничего не нужно.
– Кажется, есть лагер. Это тебя устроит?
– О, конечно. Вполне устроит.
– Ну вот и хорошо. Ты тут устраивайся поудобнее, а я сейчас... – проговорила она с рассеянным видом. Потом отмела в сторону несколько листов со своего пути и пошла на кухню, – хотя точнее было бы сказать «побрела».
Оставшись один в комнате, Атертон первым делом подобрал ноты с пола и в виде аккуратной стопки положил их на сиденье кресла рядом со скрипкой. Потом, желая составить себе представление о состоянии, в котором находилась Джоанна, внимательно осмотрел окружавшую его обстановку. Он никогда не считал подругу Слайдера образцовой хозяйкой, но чтобы в ее доме появились признаки запущенности, – такое он видел впервые. Мебель, видимо, давно не протиралась, и слой пыли на ней был толще, чем обычно; на полке, рядом с книгами, стояла ваза с увядшими цветами; телефонный столик был завален письмами, часть из которых так и остались нераспечатанными; на каминной полке стоял пустой стеклянный кувшин, а на неподвижном диске проигрывателя поблескивала забытая пластинка, пустой конверт от которой сиротливо лежал на полу. Атертон подошел поближе, чтобы можно было прочитать название. «Вторая симфония» Элгара, переиздание знаменитой записи Барбиролли. Серьезная вещь... – подумал он. В самый раз, чтобы поплакать, когда есть настроение.
Джоанна вернулась в комнату, держа в одной руке бокал с лагером, а в другой – стакан, в котором было налито виски. Оставив гостя ненадолго одного, она, воспользовавшись случаем, успела ополоснуть лицо прохладной водой и в целом выглядела лучше – не такой опухшей, – хотя щеки и лоб блестели от влаги, а кончики волос были мокрыми.
– Вот, принесла нам обоим. К сожалению, нашлось только «Сэнсбери». Впрочем, тебя, я думаю, это устроит, – сказала она, делая вид, что у нее чуть ли не приподнятое настроение.
– Спасибо, – сказал Атертон. – За встречу!
– За встречу! – Джоанна, подобрав под себя одну ногу, удобно устроилась в самом углу своего старого честерфилда, Атертон соответственно сел в противоположном, так, чтобы можно было видеть ее лицо. – Ну вот, теперь хорошо.
– Прекрасно, – сказал Атертон. – Как твои дела?
– Это Билл тебя сюда прислал?
– Нет. Он даже не догадывается, что я здесь. Я сам решил. Дай, думаю, зайду, посмотрю, как она там.
– Да, как видишь, ничего.
– В самом деле?
– Почти что и не переживаю уже. Некогда просто. Как нарочно, столько всяких дел появилось в последнее время... А за делами, сам знаешь... Взять хотя бы этот школьный концерт, от которого я, кажется, скоро сойду с ума. – Она показала рукой на ноты. – У нас этим восемь человек занимается. Каждый выбирает себе какую-нибудь школу, где есть оркестр, и занимается с его участниками. Утром репетиция, а после обеда выступление перед остальными учениками. За год надо подготовить три концертные программы. Ужасно трудная работа. И потом, нам за это совсем ничего не платят. Просто кому-то кажется, что таким образом мы должны поддерживать юных исполнителей, чтобы те в дальнейшем могли стать профессиональными музыкантами. Но объясните мне Бога ради, зачем готовить молодое пополнение, когда нам самим работы не хватает? А мы ходим в школы и ходить, наверно, будем. Ну ладно, если бы только занятия – самое неприятное, для меня, по крайней мере, это то, что там приходится обедать. У меня до сих пор, с того еще времени, когда я сама училась в школе, сохранилось отвращение к школьным обедам. Ты помнишь оладьи с колбасным фаршем? Хотя, возможно, ты их уже не застал. Между прочим, столько на тебя ни смотрю, никак не могу определить твой возраст. – Она остановилась, чтобы набрать в легкие воздуху. – Слушай, почему все время говорю только я? Скажи и ты что-нибудь, а то я так никогда не остановлюсь.
– Не знаю, что сказать. Честно говоря, я не думал, что ты так переживаешь.
– А, значит, я тебе казалась законченной эгоисткой, решившей во что бы то ни стало разрушить чужую семью? Некой отчаявшейся особой, которой приспичило выйти замуж, неважно, за кого? – Джоанна на мгновение замолчала, но, прежде чем Атертон смог ответить на ее вопрос, вновь заговорила, размахивая рукой и как бы вытаскивая из себя слова: – Ну ладно, забудем об этом. Во всяком случае, ты ничем не заслужил, чтобы я разговаривала с тобой в таком тоне.
– Но я для того и пришел, чтобы ты могла высказать, что у тебя на душе накопилось. И мое мнение узнала бы насчет всего этого. Откровенно говоря, я давно хотел вмешаться.
– Ты с самого начала был против наших отношений, – сказала она. – Хотел, чтобы я от него отстала. И был прав, как я теперь понимаю.
– Он тебя любит. И это главное.
– Я знаю. Но одной любви тут недостаточно. Или я не права?
Атертон нервно шевельнулся в своем углу.
– Но тебе ли не знать, как трудно такому человеку, как Слайдер, оставить жену, одну, с двумя детьми.
– Я все понимаю. Ему трудно, но не до такой же степени... Я всегда признавала за ним право самому все обдумать и принять окончательное решение. И вот результат. Он до сих пор не знает, что ему делать.
– Поэтому ты решила, что лучше о нем забыть.
– Нет, я хочу быть с ним, он мне нужен сейчас не меньше, чем прежде. Но вся беда в том, – добавила Джоанна, предупреждая возможное возражение со стороны собеседника, – что он не испытывает такую же потребность во мне. Или лучше сказать, цена кажется ему слишком высокой.
Атертон покачал головой из стороны в сторону, но не для выражения несогласия, а для того, чтобы показать, что все это просто недоступно его пониманию.
– Ну а он-то как сейчас? Как он это переносит? – спросила она немного погодя.
– Он тоже сейчас очень занят, как и ты, а смирился или нет – не могу сказать. Я действительно, как ты правильно заметила с самого начала был против ваших отношений, – признался Атертон, глядя прямо в глаза Джоанне. – Но то было раньше, а сейчас я не могу себе даже представить, как вы сможете обходиться друг без друга. Особенно он.
– Но обходился же, до нашей встречи.
– О, это совсем другое дело. Нельзя переживать утрату того, чего у тебя еще не было. Сейчас его положению не позавидуешь. Ведь он привык делиться с тобой всеми своими радостями и заботами, – Атертон тяжело вздохнул, потому что ему стоило немалых усилий говорить то, что он должен был ей сказать. – Наша работа ни для кого не проходит даром, она требует постоянного напряжения прежде всего психики, и у каждого находится свой способ, как со всем этим справиться.
– Ну и какой же способ у тебя?
– Порой мне бывает просто тошно от того, чем приходится заниматься, – признался Атертон. – Грязь, непроходимая тупость и напрасная трата сил. Многие думают, что у нас романтическая профессия, но это совсем не так. Когда работаешь в полиции, приходится почти постоянно переносить ужасную скуку, а из прочих чувств чаще всего посещает чувство омерзения. Что же до преступников, с которыми мы вынуждены все время общаться, то это в большинстве своем такие не далекие, ничем не примечательные личности...
Джоанна кивнула, показывая Атертону, что ей очень хочется, чтобы он изложил свою мысль до конца.
– И вот, когда на душе делается особенно мерзко, я сам задаю себе вопрос: «Зачем тебе все это нужно?» – и всякий раз неизменно повторяю, что нужно же кому-то этим заниматься. – Сказав это, Атертон еле заметно улыбнулся. – А потом, налюбовавшись собственным благородством, говорю: «Да ты ведь просто ничего другого делать же умеешь». Такая наша судьба. Раз влез в это дело, считай, что никогда уже из него не уйдешь. Это вроде как семья, – понимаешь? Даже больше, чем семья. Оправдание твоего существования на земле. Когда становишься копом, ты уже не просто человек – ты часть единого целого и от этого сразу как бы вырастаешь. А стоит вернуться назад, в твое прежнее положение, опять будешь маленьким и одиноким. Вот и соглашаешься поневоле, что назад пути нет.
– Да, – сказала Джоанна, – я это прекрасно понимаю.
– Мне легче, чем Биллу. Я умею быть на работе бесстрастным, – сказал Атертон. Но, видимо, не вполне удовлетворился сам таким объяснением и, желая как можно лучше донести мысль до собеседницы, развел перед собой руки в стороны, так, как это обычно делают рыбаки, когда хотят показать, какая рыба попалась им на крючок. – Для нас все люди делятся на два сорта. С одной стороны преступники, с другой – законопослушные граждане. Они коренным образом отличаются друг от друга. Что касается лично меня, то я настолько ясно осознаю это различие, что и не пытаюсь преодолеть разделяющую нас стену. Чего, однако, не скажешь о Билле. Он, имея дело по долгу службы с проявлениями самых отрицательных человеческих черт, себя от всего этого не отделяет. И не противопоставляет. Но ведь не всякий обладает таким даром: отстраняться от своих непосредственных переживаний и видеть себя в любой ситуации как бы со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Губы Линга внезапно побелели.
– Я не хочу ничего даже слышать об этом, – проговорил он скороговоркой. – Не нужно мне ничего рассказывать. Потому что я этого знать не желаю.
– Может ли микрочип иметь такую цену? – спросил Слайдер, наклоняясь вперед. – Украденный микрочип?..
Глаза Линга приняли такое выражение, будто он смотрел куда-то вдаль и не видел там ничего, на чем можно было остановить взгляд.
– Положим, где-то разработали новый чип – что-то связанное с новыми системами вооружений или с системой противоракетной обороны, – обладающий невиданными до сих пор возможностями, что нередко случается в наше время. И положим, кто-то сумел выкрасть этот чип – до того, как он был запущен в производство...
– Вы имеете в виду опытный образец?
– Да, если хотите. Если бы кто-то выкрал опытный образец и смог передать тому, кто захотел бы наладить его производство...
– Кому? Кто может быть заинтересован в получении такого образца?
Линг пожал плечами.
– Наверно, какое-нибудь правительство. Потому что для этого нужны солидные фонды и соответствующие мощности. Одному человеку или даже целой компании это не по силам. То есть, тут речь идет о стране за пределами уютного ооновского кружка, правительство которой способно организовать секретное производство и обеспечить неразглашение тайны о том, что и откуда получено.
– Вы имеете в виду Ирак?
– Нет, в Ираке этого бы сделать не смогли. По крайней мере, сейчас.
– Тогда Китай?
– Да. У них есть достаточно развитая промышленность, есть деньги, и они заинтересованы в приобретении перспективных разработок. Китай мог бы купить.
– А сколько они готовы были бы заплатить?
Линг снова пожал плечами.
– А сколько бы вы думали? – спросил он в свою очередь.
– Миллионы?
– Миллиарды, – поправил Линг.
Глава восемнадцатая
Как Лэм попал к Слотеру
Когда Атертон позвонил и Джоанна открыла перед ним дверь своей квартиры, ему показалось, что она только что встала с постели. Потому что такое, как у нее, выражение растерянности и смущения на слегка припухшем лице обычно бывает у людей в первые минуты после пробуждения, когда они еще не совсем освободились ото сна.
– Вот решил зайти, узнать, как твои дела.
– Что ж, очень мило с твоей стороны... Проходи, чего тут стоять, – добавила она после некоторого раздумья и повела Атертона в гостиную. На полу по всей комнате лежали беспорядочно разбросанные листы с нотными знаками. Скрипка Джоанны была оставлена в вертикальном положении в глубине кресла, смычок лежал поперек, на подлокотниках. – А я тут занималась разметкой нот, – пояснила она, проводя босой ногой по ковру и сгребая в одно место раскиданные листы. Потом, когда работа была завершена, она взобралась на образовавшуюся в центре комнаты бумажную гору и, обратив взгляд на Атертона, спросила: – Ты хочешь выпить? Или в такое время ты не пьешь? О, господи, какой глупый вопрос. Скажи лучше, что ты хочешь выпить?
– Если у тебя есть пиво, то мне больше ничего не нужно.
– Кажется, есть лагер. Это тебя устроит?
– О, конечно. Вполне устроит.
– Ну вот и хорошо. Ты тут устраивайся поудобнее, а я сейчас... – проговорила она с рассеянным видом. Потом отмела в сторону несколько листов со своего пути и пошла на кухню, – хотя точнее было бы сказать «побрела».
Оставшись один в комнате, Атертон первым делом подобрал ноты с пола и в виде аккуратной стопки положил их на сиденье кресла рядом со скрипкой. Потом, желая составить себе представление о состоянии, в котором находилась Джоанна, внимательно осмотрел окружавшую его обстановку. Он никогда не считал подругу Слайдера образцовой хозяйкой, но чтобы в ее доме появились признаки запущенности, – такое он видел впервые. Мебель, видимо, давно не протиралась, и слой пыли на ней был толще, чем обычно; на полке, рядом с книгами, стояла ваза с увядшими цветами; телефонный столик был завален письмами, часть из которых так и остались нераспечатанными; на каминной полке стоял пустой стеклянный кувшин, а на неподвижном диске проигрывателя поблескивала забытая пластинка, пустой конверт от которой сиротливо лежал на полу. Атертон подошел поближе, чтобы можно было прочитать название. «Вторая симфония» Элгара, переиздание знаменитой записи Барбиролли. Серьезная вещь... – подумал он. В самый раз, чтобы поплакать, когда есть настроение.
Джоанна вернулась в комнату, держа в одной руке бокал с лагером, а в другой – стакан, в котором было налито виски. Оставив гостя ненадолго одного, она, воспользовавшись случаем, успела ополоснуть лицо прохладной водой и в целом выглядела лучше – не такой опухшей, – хотя щеки и лоб блестели от влаги, а кончики волос были мокрыми.
– Вот, принесла нам обоим. К сожалению, нашлось только «Сэнсбери». Впрочем, тебя, я думаю, это устроит, – сказала она, делая вид, что у нее чуть ли не приподнятое настроение.
– Спасибо, – сказал Атертон. – За встречу!
– За встречу! – Джоанна, подобрав под себя одну ногу, удобно устроилась в самом углу своего старого честерфилда, Атертон соответственно сел в противоположном, так, чтобы можно было видеть ее лицо. – Ну вот, теперь хорошо.
– Прекрасно, – сказал Атертон. – Как твои дела?
– Это Билл тебя сюда прислал?
– Нет. Он даже не догадывается, что я здесь. Я сам решил. Дай, думаю, зайду, посмотрю, как она там.
– Да, как видишь, ничего.
– В самом деле?
– Почти что и не переживаю уже. Некогда просто. Как нарочно, столько всяких дел появилось в последнее время... А за делами, сам знаешь... Взять хотя бы этот школьный концерт, от которого я, кажется, скоро сойду с ума. – Она показала рукой на ноты. – У нас этим восемь человек занимается. Каждый выбирает себе какую-нибудь школу, где есть оркестр, и занимается с его участниками. Утром репетиция, а после обеда выступление перед остальными учениками. За год надо подготовить три концертные программы. Ужасно трудная работа. И потом, нам за это совсем ничего не платят. Просто кому-то кажется, что таким образом мы должны поддерживать юных исполнителей, чтобы те в дальнейшем могли стать профессиональными музыкантами. Но объясните мне Бога ради, зачем готовить молодое пополнение, когда нам самим работы не хватает? А мы ходим в школы и ходить, наверно, будем. Ну ладно, если бы только занятия – самое неприятное, для меня, по крайней мере, это то, что там приходится обедать. У меня до сих пор, с того еще времени, когда я сама училась в школе, сохранилось отвращение к школьным обедам. Ты помнишь оладьи с колбасным фаршем? Хотя, возможно, ты их уже не застал. Между прочим, столько на тебя ни смотрю, никак не могу определить твой возраст. – Она остановилась, чтобы набрать в легкие воздуху. – Слушай, почему все время говорю только я? Скажи и ты что-нибудь, а то я так никогда не остановлюсь.
– Не знаю, что сказать. Честно говоря, я не думал, что ты так переживаешь.
– А, значит, я тебе казалась законченной эгоисткой, решившей во что бы то ни стало разрушить чужую семью? Некой отчаявшейся особой, которой приспичило выйти замуж, неважно, за кого? – Джоанна на мгновение замолчала, но, прежде чем Атертон смог ответить на ее вопрос, вновь заговорила, размахивая рукой и как бы вытаскивая из себя слова: – Ну ладно, забудем об этом. Во всяком случае, ты ничем не заслужил, чтобы я разговаривала с тобой в таком тоне.
– Но я для того и пришел, чтобы ты могла высказать, что у тебя на душе накопилось. И мое мнение узнала бы насчет всего этого. Откровенно говоря, я давно хотел вмешаться.
– Ты с самого начала был против наших отношений, – сказала она. – Хотел, чтобы я от него отстала. И был прав, как я теперь понимаю.
– Он тебя любит. И это главное.
– Я знаю. Но одной любви тут недостаточно. Или я не права?
Атертон нервно шевельнулся в своем углу.
– Но тебе ли не знать, как трудно такому человеку, как Слайдер, оставить жену, одну, с двумя детьми.
– Я все понимаю. Ему трудно, но не до такой же степени... Я всегда признавала за ним право самому все обдумать и принять окончательное решение. И вот результат. Он до сих пор не знает, что ему делать.
– Поэтому ты решила, что лучше о нем забыть.
– Нет, я хочу быть с ним, он мне нужен сейчас не меньше, чем прежде. Но вся беда в том, – добавила Джоанна, предупреждая возможное возражение со стороны собеседника, – что он не испытывает такую же потребность во мне. Или лучше сказать, цена кажется ему слишком высокой.
Атертон покачал головой из стороны в сторону, но не для выражения несогласия, а для того, чтобы показать, что все это просто недоступно его пониманию.
– Ну а он-то как сейчас? Как он это переносит? – спросила она немного погодя.
– Он тоже сейчас очень занят, как и ты, а смирился или нет – не могу сказать. Я действительно, как ты правильно заметила с самого начала был против ваших отношений, – признался Атертон, глядя прямо в глаза Джоанне. – Но то было раньше, а сейчас я не могу себе даже представить, как вы сможете обходиться друг без друга. Особенно он.
– Но обходился же, до нашей встречи.
– О, это совсем другое дело. Нельзя переживать утрату того, чего у тебя еще не было. Сейчас его положению не позавидуешь. Ведь он привык делиться с тобой всеми своими радостями и заботами, – Атертон тяжело вздохнул, потому что ему стоило немалых усилий говорить то, что он должен был ей сказать. – Наша работа ни для кого не проходит даром, она требует постоянного напряжения прежде всего психики, и у каждого находится свой способ, как со всем этим справиться.
– Ну и какой же способ у тебя?
– Порой мне бывает просто тошно от того, чем приходится заниматься, – признался Атертон. – Грязь, непроходимая тупость и напрасная трата сил. Многие думают, что у нас романтическая профессия, но это совсем не так. Когда работаешь в полиции, приходится почти постоянно переносить ужасную скуку, а из прочих чувств чаще всего посещает чувство омерзения. Что же до преступников, с которыми мы вынуждены все время общаться, то это в большинстве своем такие не далекие, ничем не примечательные личности...
Джоанна кивнула, показывая Атертону, что ей очень хочется, чтобы он изложил свою мысль до конца.
– И вот, когда на душе делается особенно мерзко, я сам задаю себе вопрос: «Зачем тебе все это нужно?» – и всякий раз неизменно повторяю, что нужно же кому-то этим заниматься. – Сказав это, Атертон еле заметно улыбнулся. – А потом, налюбовавшись собственным благородством, говорю: «Да ты ведь просто ничего другого делать же умеешь». Такая наша судьба. Раз влез в это дело, считай, что никогда уже из него не уйдешь. Это вроде как семья, – понимаешь? Даже больше, чем семья. Оправдание твоего существования на земле. Когда становишься копом, ты уже не просто человек – ты часть единого целого и от этого сразу как бы вырастаешь. А стоит вернуться назад, в твое прежнее положение, опять будешь маленьким и одиноким. Вот и соглашаешься поневоле, что назад пути нет.
– Да, – сказала Джоанна, – я это прекрасно понимаю.
– Мне легче, чем Биллу. Я умею быть на работе бесстрастным, – сказал Атертон. Но, видимо, не вполне удовлетворился сам таким объяснением и, желая как можно лучше донести мысль до собеседницы, развел перед собой руки в стороны, так, как это обычно делают рыбаки, когда хотят показать, какая рыба попалась им на крючок. – Для нас все люди делятся на два сорта. С одной стороны преступники, с другой – законопослушные граждане. Они коренным образом отличаются друг от друга. Что касается лично меня, то я настолько ясно осознаю это различие, что и не пытаюсь преодолеть разделяющую нас стену. Чего, однако, не скажешь о Билле. Он, имея дело по долгу службы с проявлениями самых отрицательных человеческих черт, себя от всего этого не отделяет. И не противопоставляет. Но ведь не всякий обладает таким даром: отстраняться от своих непосредственных переживаний и видеть себя в любой ситуации как бы со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60