– Посмотрим, сможешь ли ты пролезть через цепь.
– Что?
– Вот смотри. – Он целиком протащил пальто, так что оно оказалось с его стороны. – Попробуй пролезть в эту петлю. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
Прекрасно знает. Просто хочет его позлить.
Тоцци заговорил с ней как с пятилетним ребенком:
– Видишь эту цепь, большую цепь вокруг батареи? Она образует петлю между трубой и цепочкой наручников. Попытайся протиснуться через эту петлю.
– Почему бы тебе самому не протиснуться через нее?
Тоцци начал терять терпение. Просто ослица какая-то.
– Я слишком большой. Не пролезу. А ты можешь пролезть. Какая у тебя талия, двадцать восемь дюймов?
– Двадцать шесть. – Ее голос звучал оскорбленно.
– Прекрасно. Пойдет как по маслу.
– Ну а бедра? Они... больше.
– Не настолько больше. У тебя отличные бедра.
– Слушай, у меня большая попа, и я отлично это знаю, так что не надо мне заливать. Забудь об этом. Я не пролезу.
Тоцци закатил глаза. Теперь ему еще придется стать психотерапевтом.
– Джина, у тебя совершенно нормальные бёдра. Ты очень пропорционально сложена. Попытайся это сделать. Ты пролезешь. Попытайся.
– Ты это просто так говоришь.
– Нет, не просто так. У тебя очень красивое тело.
– Нет, не красивое. У меня маленькие сиськи и задница как у слона.
Тоцци закрыл глаза и сосчитал до десяти.
– Джина, ты хочешь умереть?
– Конечно нет.
– Тогда сделай что-нибудь, чтобы спастись. Постарайся протиснуться через петлю. У тебя получится.
– Раньше ты не говорил «протиснуться». Видишь, ты и сам считаешь, что у меня большая задница. Врун.
– Джина, я сейчас свихнусь. Ты только попробуй.
Наморщив лоб, она посмотрела на цепь у себя над головой.
– Батарея горячая. Я обожгусь.
– Не настолько горячая.
– Что, если вернется Беллз? Он с ума сойдет, если увидит, что мы хотели убежать.
– Джина, он и так собирается нас убить. Что еще он может с нами сделать?
Она снова посмотрела на цепь. Больше придумать было нечего.
– Я слишком большущая, – пробормотала она. – Ничего не выйдет.
– Попробуй.
– Петля слишком маленькая.
– Сними штаны.
– Что?
– Спусти штаны. На тебе шелковые трусики. Если застрянешь, шелк поможет тебе проскользнуть.
– Они не шелковые. Это полиэстр.
– Все равно. Они скользкие. – Тоцци терял терпение.
Она снова взглянула на цепь.
– Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.
– Попробуй, – прошептал он.
Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.
– Не толкайся, – сказала она.
Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.
– Видишь? Я говорила, что не пролезу.
Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.
– Я сама. – Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.
Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.
– Труба горячая, – пожаловалась она.
Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.
– Давай побыстрее, тогда не обожжешься.
– Да, будто тебе не все равно.
– Ты хочешь умереть, как Марджи?
Она бросила на него сердитый взгляд.
– Не говори о Марджи. – Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.
– Умница, – подбодрил ее Тоцци. – Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.
– Кто это сказал?
– Так говорят, когда рождаются детишки.
– Не смей говорить о новорожденных.
Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.
– Ты почти у цели, – прошептал он. – Давай лезь дальше.
Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.
– Я застряла, – сказала она. – Я застряла. Мне больно!
– Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.
– Но цепь врезается в меня.
– Двигайся.
– Но...
Бряк!
Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.
– Это он, – прошептала Джина.
– Шевелись. Быстрее.
Бряк!
– О, черт! – Ее лицо окаменело.
Внутри у Тоцци все сжалось.
Глава 19
8.13 вечера
Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.
Гиббонс тупо уставился на ряды бутылок на полках за стойкой бара. Может, пуленепробиваемый жилет не спас его этим утром? Может, он в самом деле умер? Может, это просто прелюдия к чистилищу? Все это слишком странно.
Опершись на локти, стриптизерка просматривала дешевую книжку в желтой бумажной обложке под названием «Утешение философии», написанную этим самым Бетиусом. Ее черные как смоль волосы были красиво подстрижены под голландского мальчика. Когда она наклоняла голову над книгой, волосы падали ей на щеки. Ее груди свисали над стойкой бара. Они тоже были красивыми. Интересно, заметила ли Лоррейн, что на девчонке ничего нет? Иногда она бывает очень рассеянна. Увидев книгу на стуле позади стойки, Лоррейн не Могла не спросить, кто ее читает. Ведь она занималась именно средними веками. Когда стриптизерка сказала, что она готовится к занятиям по литературе, в Лоррейн проснулся преподавательский дух и она начала выкладывать все, что знает об этом Бетиусе. Девчонка слушала, затаив дыхание. Она поняла, что разговаривает со специалистом, и Гиббонс готов был держать пари, что слова Лоррейн найдут отражение в ее курсовой работе по литературе.
Гиббонс обвел глазами помещение. В другом углу бара двое старикашек передвигали шашки, не обращая внимания друг на друга. Судя по тому, что какое-то время назад бармен отнес в заднюю комнату поднос с напитками, там должны были быть посетители, но Гиббонс никого не видел. Хорошо, что посетителей больше интересует выпивка, а не представление. Лекция Лоррейн прервала выступление. Философия, голые сиськи и ягодицы не очень хорошо сочетаются.
– Бетиус действительно выдающаяся личность, – заключила девчушка. – А я никак не могла понять, почему наш преподаватель заставляет нас читать его. Он немножко зануда.
Лоррейн быстро отпила виски.
– Бетиус выдающийся философ. Он являлся главным распространителем идей Платона в Западной Европе.
Глаза девчушки, полускрытые волосами, широко раскрылись.
– Наш преподаватель нам этого не говорил. – У нее был приятный мелодичный голос, напомнивший Гиббонсу девочек, которые носят объемные свитера с высоким воротником и вельветовые юбки в солнечный день, а не набедренные повязки при холодном голубом свете, который отбрасывает музыкальный аппарат.
– В средние века в Европе не знали трудов Платона. Но в арабском мире Платон был известен, и именно по арабским переводам Бетиус сформулировал его философию. Если бы не он, взгляды Платона и его последователей не оказали бы такого влияния на западную мысль. Можете представить, что бы тогда произошло?
Поверх стакана с виски Гиббонс перевел взгляд на жену. Мир без Платона. Подумать страшно.
Серия пульсирующих ударов пронзила его челюсть, и он заскрипел зубами от боли. Вскинув запястье, он посмотрел на часы, затем взглянул на входную дверь. Полчаса назад он в четвертый раз позвонил в оперативное управление и получил тот же ответ: оставайтесь на месте, люди высланы. Прошло уже почти три часа, как Будда Станционе выкинул их с Лоррейн из машины для наружного наблюдения и оставил на улице. Учитывая ситуацию, Иверсу следовало бы выслать людей немедленно, pronto . А теперь можно и не торопиться. След уже остыл. Может, Беллз и был где-то неподалеку три часа назад, но сейчас, ясное дело, черт знает где. Тут не может быть сомнений. Гиббонс осушил стакан и знаком приказал хамоватого вида бармену налить ему еще один.
Лоррейн тоже указала на свой пустой стакан, не прерывая, однако, беседы с девчушкой. Она продолжала вещать:
– Я уверена, ваш преподаватель по литературе говорил вам о Колесе фортуны. Судьба, олицетворенная в виде женщины? Иногда ее называют Леди Удача и изображают с огромным колесом на теле, с маленькими фигурками смертных, застрявшими между спицами. Те, что наверху колеса, веселятся, а те, что внизу, в горе и печали. Если я не ошибаюсь, Чосер упоминает Колесо фортуны в нескольких своих стихотворениях. Такое понимание цикличности судьбы и ее неподвластности человеку идет непосредственно от Бетиуса.
Стриптизерка кивнула, и ее волосы цвета воронова крыла взметнулись, как у девушки с картины Брека. Она делала записи на бумажных салфетках, небольшая стопка которых была сложена на стойке. Гиббонс все еще не мог поверить в это – Лоррейн не обращала внимания на окружающую обстановку, она вела себя так, будто эта девчонка с красивыми грудями одна из ее студенток, а сама она находится в своем кабинете в Принстоне. Может быть, таким образом она справлялась с нанесенной ей психологической травмой. Сначала она видит, как его убивают, затем – как похищают Тоцци, потом похищают ее саму – может быть, таким образом она просто отрицает все, что с ней случилось. И все-таки все это очень странно. Ему бы и в голову никогда не пришло, что он может увидеть свою жену в подобном месте, в забегаловке под названием «Звездный свет в гостиной у Джои». Никогда.
Гиббонс снова посмотрел на часы. Какого черта они так долго возятся? Задержать Беллза – главная задача. Этот парень в течение одного дня напал на двух агентов – даже на трех, если считать самого Гиббонса, и вот такая реакция? Этот долбаный Беллз застрелил его и бросил умирать. То же самое он сделал с Петерсеном, и, кто знает, может, Петерсен уже умер в больнице. А Тоцци? Да что говорить...
Он взглянул на стойку бара, где, как по мановению волшебной палочки, появился новый стакан с виски. Он взял его, сделал большой глоток и, прежде чем проглотить, пополоскал больной зуб. Он пытался не думать о Тоцци, потому что то, что подсказывал ему здравый смысл, не вызывало у него энтузиазма. Если Беллз, не раздумывая, за один день застрелил почти в упор двух агентов ФБР, что он может сделать с третьим, который носит на себе передатчик и которого он заковал в наручники, как каторжника? Надо смотреть в лицо реальности. Вполне вероятно, что Тоцци уже мертв.
Гиббонс уставился на янтарную жидкость в своем стакане, и этот занюханный бар, музыкальный аппарат, девчушка с красивой грудью и даже Лоррейн куда-то уплыли, оставив его одного в черной дыре, наедине со стойкой бара и остатками виски в стакане. Тоцци мертв. Он чувствовал себя так, будто из него вырывают внутренности. Тоцци мертв. Теперь все будет по-другому. Он больше не сможет работать. Не сможет ужиться с новым напарником, а на бумажной работе не продержится и десяти минут. Тоцци мертв. И с Лоррейн все будет по-другому. Она обвинит во всем его, обвинит ФБР, что в принципе одно и то же. Тоцци мертв. Теперь все изменится. Абсолютно все. Тоцци мертв. Остается только отступить и удерживать то, что осталось.
Он взял стакан, но не смог поднести его к губам. К чему все это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Что?
– Вот смотри. – Он целиком протащил пальто, так что оно оказалось с его стороны. – Попробуй пролезть в эту петлю. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
Прекрасно знает. Просто хочет его позлить.
Тоцци заговорил с ней как с пятилетним ребенком:
– Видишь эту цепь, большую цепь вокруг батареи? Она образует петлю между трубой и цепочкой наручников. Попытайся протиснуться через эту петлю.
– Почему бы тебе самому не протиснуться через нее?
Тоцци начал терять терпение. Просто ослица какая-то.
– Я слишком большой. Не пролезу. А ты можешь пролезть. Какая у тебя талия, двадцать восемь дюймов?
– Двадцать шесть. – Ее голос звучал оскорбленно.
– Прекрасно. Пойдет как по маслу.
– Ну а бедра? Они... больше.
– Не настолько больше. У тебя отличные бедра.
– Слушай, у меня большая попа, и я отлично это знаю, так что не надо мне заливать. Забудь об этом. Я не пролезу.
Тоцци закатил глаза. Теперь ему еще придется стать психотерапевтом.
– Джина, у тебя совершенно нормальные бёдра. Ты очень пропорционально сложена. Попытайся это сделать. Ты пролезешь. Попытайся.
– Ты это просто так говоришь.
– Нет, не просто так. У тебя очень красивое тело.
– Нет, не красивое. У меня маленькие сиськи и задница как у слона.
Тоцци закрыл глаза и сосчитал до десяти.
– Джина, ты хочешь умереть?
– Конечно нет.
– Тогда сделай что-нибудь, чтобы спастись. Постарайся протиснуться через петлю. У тебя получится.
– Раньше ты не говорил «протиснуться». Видишь, ты и сам считаешь, что у меня большая задница. Врун.
– Джина, я сейчас свихнусь. Ты только попробуй.
Наморщив лоб, она посмотрела на цепь у себя над головой.
– Батарея горячая. Я обожгусь.
– Не настолько горячая.
– Что, если вернется Беллз? Он с ума сойдет, если увидит, что мы хотели убежать.
– Джина, он и так собирается нас убить. Что еще он может с нами сделать?
Она снова посмотрела на цепь. Больше придумать было нечего.
– Я слишком большущая, – пробормотала она. – Ничего не выйдет.
– Попробуй.
– Петля слишком маленькая.
– Сними штаны.
– Что?
– Спусти штаны. На тебе шелковые трусики. Если застрянешь, шелк поможет тебе проскользнуть.
– Они не шелковые. Это полиэстр.
– Все равно. Они скользкие. – Тоцци терял терпение.
Она снова взглянула на цепь.
– Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.
– Попробуй, – прошептал он.
Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.
– Не толкайся, – сказала она.
Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.
– Видишь? Я говорила, что не пролезу.
Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.
– Я сама. – Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.
Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.
– Труба горячая, – пожаловалась она.
Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.
– Давай побыстрее, тогда не обожжешься.
– Да, будто тебе не все равно.
– Ты хочешь умереть, как Марджи?
Она бросила на него сердитый взгляд.
– Не говори о Марджи. – Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.
– Умница, – подбодрил ее Тоцци. – Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.
– Кто это сказал?
– Так говорят, когда рождаются детишки.
– Не смей говорить о новорожденных.
Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.
– Ты почти у цели, – прошептал он. – Давай лезь дальше.
Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.
– Я застряла, – сказала она. – Я застряла. Мне больно!
– Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.
– Но цепь врезается в меня.
– Двигайся.
– Но...
Бряк!
Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.
– Это он, – прошептала Джина.
– Шевелись. Быстрее.
Бряк!
– О, черт! – Ее лицо окаменело.
Внутри у Тоцци все сжалось.
Глава 19
8.13 вечера
Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.
Гиббонс тупо уставился на ряды бутылок на полках за стойкой бара. Может, пуленепробиваемый жилет не спас его этим утром? Может, он в самом деле умер? Может, это просто прелюдия к чистилищу? Все это слишком странно.
Опершись на локти, стриптизерка просматривала дешевую книжку в желтой бумажной обложке под названием «Утешение философии», написанную этим самым Бетиусом. Ее черные как смоль волосы были красиво подстрижены под голландского мальчика. Когда она наклоняла голову над книгой, волосы падали ей на щеки. Ее груди свисали над стойкой бара. Они тоже были красивыми. Интересно, заметила ли Лоррейн, что на девчонке ничего нет? Иногда она бывает очень рассеянна. Увидев книгу на стуле позади стойки, Лоррейн не Могла не спросить, кто ее читает. Ведь она занималась именно средними веками. Когда стриптизерка сказала, что она готовится к занятиям по литературе, в Лоррейн проснулся преподавательский дух и она начала выкладывать все, что знает об этом Бетиусе. Девчонка слушала, затаив дыхание. Она поняла, что разговаривает со специалистом, и Гиббонс готов был держать пари, что слова Лоррейн найдут отражение в ее курсовой работе по литературе.
Гиббонс обвел глазами помещение. В другом углу бара двое старикашек передвигали шашки, не обращая внимания друг на друга. Судя по тому, что какое-то время назад бармен отнес в заднюю комнату поднос с напитками, там должны были быть посетители, но Гиббонс никого не видел. Хорошо, что посетителей больше интересует выпивка, а не представление. Лекция Лоррейн прервала выступление. Философия, голые сиськи и ягодицы не очень хорошо сочетаются.
– Бетиус действительно выдающаяся личность, – заключила девчушка. – А я никак не могла понять, почему наш преподаватель заставляет нас читать его. Он немножко зануда.
Лоррейн быстро отпила виски.
– Бетиус выдающийся философ. Он являлся главным распространителем идей Платона в Западной Европе.
Глаза девчушки, полускрытые волосами, широко раскрылись.
– Наш преподаватель нам этого не говорил. – У нее был приятный мелодичный голос, напомнивший Гиббонсу девочек, которые носят объемные свитера с высоким воротником и вельветовые юбки в солнечный день, а не набедренные повязки при холодном голубом свете, который отбрасывает музыкальный аппарат.
– В средние века в Европе не знали трудов Платона. Но в арабском мире Платон был известен, и именно по арабским переводам Бетиус сформулировал его философию. Если бы не он, взгляды Платона и его последователей не оказали бы такого влияния на западную мысль. Можете представить, что бы тогда произошло?
Поверх стакана с виски Гиббонс перевел взгляд на жену. Мир без Платона. Подумать страшно.
Серия пульсирующих ударов пронзила его челюсть, и он заскрипел зубами от боли. Вскинув запястье, он посмотрел на часы, затем взглянул на входную дверь. Полчаса назад он в четвертый раз позвонил в оперативное управление и получил тот же ответ: оставайтесь на месте, люди высланы. Прошло уже почти три часа, как Будда Станционе выкинул их с Лоррейн из машины для наружного наблюдения и оставил на улице. Учитывая ситуацию, Иверсу следовало бы выслать людей немедленно, pronto . А теперь можно и не торопиться. След уже остыл. Может, Беллз и был где-то неподалеку три часа назад, но сейчас, ясное дело, черт знает где. Тут не может быть сомнений. Гиббонс осушил стакан и знаком приказал хамоватого вида бармену налить ему еще один.
Лоррейн тоже указала на свой пустой стакан, не прерывая, однако, беседы с девчушкой. Она продолжала вещать:
– Я уверена, ваш преподаватель по литературе говорил вам о Колесе фортуны. Судьба, олицетворенная в виде женщины? Иногда ее называют Леди Удача и изображают с огромным колесом на теле, с маленькими фигурками смертных, застрявшими между спицами. Те, что наверху колеса, веселятся, а те, что внизу, в горе и печали. Если я не ошибаюсь, Чосер упоминает Колесо фортуны в нескольких своих стихотворениях. Такое понимание цикличности судьбы и ее неподвластности человеку идет непосредственно от Бетиуса.
Стриптизерка кивнула, и ее волосы цвета воронова крыла взметнулись, как у девушки с картины Брека. Она делала записи на бумажных салфетках, небольшая стопка которых была сложена на стойке. Гиббонс все еще не мог поверить в это – Лоррейн не обращала внимания на окружающую обстановку, она вела себя так, будто эта девчонка с красивыми грудями одна из ее студенток, а сама она находится в своем кабинете в Принстоне. Может быть, таким образом она справлялась с нанесенной ей психологической травмой. Сначала она видит, как его убивают, затем – как похищают Тоцци, потом похищают ее саму – может быть, таким образом она просто отрицает все, что с ней случилось. И все-таки все это очень странно. Ему бы и в голову никогда не пришло, что он может увидеть свою жену в подобном месте, в забегаловке под названием «Звездный свет в гостиной у Джои». Никогда.
Гиббонс снова посмотрел на часы. Какого черта они так долго возятся? Задержать Беллза – главная задача. Этот парень в течение одного дня напал на двух агентов – даже на трех, если считать самого Гиббонса, и вот такая реакция? Этот долбаный Беллз застрелил его и бросил умирать. То же самое он сделал с Петерсеном, и, кто знает, может, Петерсен уже умер в больнице. А Тоцци? Да что говорить...
Он взглянул на стойку бара, где, как по мановению волшебной палочки, появился новый стакан с виски. Он взял его, сделал большой глоток и, прежде чем проглотить, пополоскал больной зуб. Он пытался не думать о Тоцци, потому что то, что подсказывал ему здравый смысл, не вызывало у него энтузиазма. Если Беллз, не раздумывая, за один день застрелил почти в упор двух агентов ФБР, что он может сделать с третьим, который носит на себе передатчик и которого он заковал в наручники, как каторжника? Надо смотреть в лицо реальности. Вполне вероятно, что Тоцци уже мертв.
Гиббонс уставился на янтарную жидкость в своем стакане, и этот занюханный бар, музыкальный аппарат, девчушка с красивой грудью и даже Лоррейн куда-то уплыли, оставив его одного в черной дыре, наедине со стойкой бара и остатками виски в стакане. Тоцци мертв. Он чувствовал себя так, будто из него вырывают внутренности. Тоцци мертв. Теперь все будет по-другому. Он больше не сможет работать. Не сможет ужиться с новым напарником, а на бумажной работе не продержится и десяти минут. Тоцци мертв. И с Лоррейн все будет по-другому. Она обвинит во всем его, обвинит ФБР, что в принципе одно и то же. Тоцци мертв. Теперь все изменится. Абсолютно все. Тоцци мертв. Остается только отступить и удерживать то, что осталось.
Он взял стакан, но не смог поднести его к губам. К чему все это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39