– Сегодня я не принимал его. Я же за рулем.
– Понятно.
Гиббонс сжал губы и кивнул. У Тоцци депрессия. Вероятно, он все же получил от ворот поворот, но не хочет говорить об этом. Бедняга.
– Черт побери, где его носит? – сказал наконец Тоцци. – Я думал, что он поджидает меня с пушкой в руках, чтобы разрядить ее в мою задницу.
– За что?
– Что значит «за что»? За то, что я завалил расследование. – Глаза Тоцци влажно заблестели. – Девять недель провел у Нэша и ни хрена не нашел. В последний день нам просто повезло. Вот и все. Так он и скажет. Он отстранит меня от оперативной работы, вот увидишь. Отстранит как пить дать.
– Ну, совсем необязательно, – неуверенно возразил Гиббонс. Ему хотелось надеяться на лучшее, хотя он понимал, что Тоцци скорее всего прав.
Снова зазвонил телефон. На этот раз был всего один звонок.
– Подумай сам. Гиб, – сказал Тоцци, – всего за один день мне трижды надавали по заднице. Я же специальный агент ФБР и должен уметь постоять за себя. Каждую неделю я два-три раза занимаюсь айкидо. А что толку? Мне по-прежнему дают по заднице.
Чтобы Тоцци так говорил про айкидо? Дурной знак – по-видимому, у него сильная депрессия. Раньше айкидо для него значило гораздо больше.
– Послушай, Тоц, в первый раз ты имел дело с пятью телохранителями Нэша. Во второй раз с тобой разбирался чемпион мира в тяжелом весе, а его парни буквально висели на тебе. А в третий раз – Иммордино. Ты уже изрядно выдохся и был сильно избит. Чего же ты еще ожидал?
– Да, но мне случалось видеть парней, владеющих айкидо так, что они с легкостью управлялись с пятью мужиками. Не моргнув глазом.
– Черные пояса? А ты кто? Всего-навсего оранжевый пояс. На изучение восточных единоборств уходят годы и годы. Придется еще изрядно попотеть, прежде чем ты научишься чему-то путному. И сможешь не тревожиться за собственную задницу.
Тоцци удивленно поглядел на него.
– А ты откуда знаешь?
– Может, ты и не поверишь, но я обычно слушаю тебя, когда ты морочишь мне голову своими байками про айкидо.
Ну улыбнись же, Тоцци, подумал Гиббонс. Я так стараюсь немного развеселить тебя. Будь хоть раз в жизни человеком, улыбнись.
Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Иверс.
– Доброе утро, – поздоровался он с ковром на полу.
Иверс бросил бумаги на стол и уселся в кресло с высокой спинкой. Судебное заседание можно было считать открытым.
– Что вы тут делаете, Тоцци? Я думал, что вы дома. Вид у вас просто чудовищный.
Подумать только, сколько сочувствия. Задница.
– Я чувствую себя не так плохо, как может показаться. Со мной все в порядке.
Иверс одернул пиджак – черный в узкую полоску – со строгим серым галстуком двух тонов. Значит, сегодня у него деловые встречи. Он еще раз внимательно оглядел лицо Тоцци, оценивая нанесенный тому урон, и мрачно покачал головой. Его излюбленный жест.
– Ну, если вы полагаете, что с вами все в порядке... Вообще-то я рад, что вы тут, Тоцци. Я хотел бы, не откладывая в долгий ящик, прояснить некоторые обстоятельства, касающиеся последних событий в Атлантик-Сити. Кое-какие процедурные вопросы.
На лице Иверса появилось знакомое начальственное выражение, смысл которого угадать было нетрудно: «Можете заливать мне все что угодно, я все равно вам всыплю, потому что и без вас знаю, как это было».
Гиббонс решил попробовать перехватить инициативу.
– Мне кажется, Тоцци неплохо там потрудился. Взять хотя бы пленку с записью угроз Иммордино и его признанием в убийстве и во всем прочем. Ему теперь уже не удастся заморочить голову суду своим «мозговым кулачным синдромом». Плохо только то, что Иммордино будут предъявлены и все прежние обвинения. Он проведет в суде больше времени, чем в тюрьме.
Иверс забарабанил пальцами по бумаге.
– Пожалуй, – сказал он.
Жми дальше, не останавливайся, сказал себе Гиббонс.
– Я разговаривал со своим знакомым из службы генерального прокурора США. Адвокаты Иммордино вертелись там вчера целый день. Они понимают, что с прежними обвинениями не поспоришь, но горят желанием поучаствовать в новом процессе. Поскольку Нэшу будет предъявлено обвинение в попытке предрешить исход поединка и в незаконных ставках, Сэл, по их мнению, может свидетельствовать на суде против Нэша в обмен на то, что ему самому таковое обвинение не предъявят.
Тоцци насмешливо хохотнул.
– А что это ему даст? Он может получить пожизненное заключение за убийство Сидни.
– Что он получит, еще неизвестно, – важно заявил Иверс. – Как сообщил мне сам Генеральный прокурор, существуют некоторые разногласия по вопросу о том, какое предъявить обвинение. В худшем случае Сэла обвинят в неумышленном убийстве. Однако кое-кто полагает, что удастся выдвинуть обвинение в убийстве второй степени – со смягчающими обстоятельствами, основанное на его желании отомстить мистеру и миссис Нэш.
– А как насчет сестры Сесилии? – поинтересовался Тоцци.
Иверс сложил пальцы и коснулся ими верхней губы.
– Очень интересный вопрос. Они могут обвинить ее в соучастии, но тогда будет очень трудно доказать убийство второй степени в отношении Сэла. Они могут предъявить обоим обвинение в неумышленном убийстве, но я полагаю, что они не станут цепляться к сестре Сесилии, а предпочтут убийство второй степени.
– Они просто наделали в штаны со страху, потому что она монашка, – мрачно заметил Гиббонс. – Она ненавидела Сидни не меньше, чем Сэл. Кроме того, Сэл целился в Нэша, а не в его жену. Если желаете услышать мое мнение, монашка виновна в убийстве. Им обоим следует предъявить обвинение в убийстве второй степени.
Иверс откинул назад голову и, устало прикрыв веки, поглядел на Гиббонса. Ну прямо вылитый Уильям Ф. Бакли.
– Мы не предъявляем обвинений, Берт. Мы только производим арест.
Гиббонса всего передернуло, когда он услышал свое имя – Берт. Начальнику сегодня палец в рот не клади.
– Я слышал, что Генри Гонсалес тоже намерен свидетельствовать против Иммордино, – сказал он.
– Правда? Как у него дела? – спросил Тоцци.
Гиббонс пожал плечами и вскинул брови.
– Вроде бы ему уже гораздо лучше, но в полном порядке он не будет. Ему тяжело даже вспоминать о случившемся.
– Что ж, отличный свидетель, – насмешливо заметил Иверс.
Он помолчал, глядя на них. Гиббонс услышал постукивание принтера за дверью. Он уставился в потолок и громко вздохнул. Ну ладно, валяй, скажи все, что о нас думаешь.
Иверс наклонился вперед, кресло под ним заскрипело.
– Послушайте, у меня ощущение, что мы уже тысячу раз говорили с вами об этом. Вы оба опытные работники, оба добиваетесь хороших результатов, но объясните мне, почему вы вечно нарушаете приказы, упрямо действуете наперекор всем установленным правилам? Во мне все кипит от негодования, когда я думаю о вас. Признаюсь, я собирался задать вам жару, припомнить вам все. Но что толку? На вас ничто не подействует. Вы неисправимы. К чему тратить свои силы и время? – Иверс стиснул зубы. – И почему я никак не могу просто послать вас к черту, чтобы ноги вашей здесь не было? Ну почему?
– Погодите немного. – Гиббонс тоже стиснул зубы, стараясь сдержать себя. – Да, нам не удастся добиться надлежащего судебного приговора. Увы, это так. Но давайте рассуждать спокойно. Все было отнюдь не так, как вы желаете представить. Тоцци добыл более чем достаточно доказательств, чтобы можно было арестовать Иммордино. Я готов согласиться, что мы порой не выполняли ваши указания и даже приказы, но мы ни разу не преступили закон. Слышите, ни разу. Ничьи права не были ущемлены и не было никакого насилия над личностью, несмотря на то что обстоятельства ареста были, мягко говоря, сложными. Мы действовали согласно установленной процедуре.
Иверс ничего не ответил. Лицо его побагровело от злости, когда он принялся разворачивать лежащие на столе газеты, чтобы они с Тоцци могли полюбоваться заголовками. «Дейли ньюс» поместила на первой странице большую фотографию: сестра Сесилия и Джозеф лежат на полу, руки на голове, а Тоцци надевает на Джозефа наручники. Фото в «Пост» было куда более двусмысленным: Тоцци сидит на корточках над сестрой Сесилией и, засунув ей руку под мышку, обыскивает монашку. Заголовки гласили: «ФБР укрощает монашку» и "ФБР уговаривает монашку: «Расслабься, сестричка».
Гиббонс глубоко вздохнул и медленно выдохнул воздух.
Тоцци кашлянул в кулак.
– Весьма искаженная информация, – заметил он.
– Вы не могли подождать появления женщины-полицейского? На вас ведь были нацелены все камеры. Вы что, не понимали, Тоцци? Посмотрите сюда. – Иверс ткнул пальцем во второе фото. – Вы тут похожи на сальвадорского карателя.
– Погодите, погодите! – Теперь уже Гиббонс кипел от ярости. – У этой женщины могло быть огнестрельное оружие. Кругом находились люди, ни в чем не повинные граждане, чей покой мы обязаны оберегать. Не важно, монашка она или нет, но у нее мог оказаться еще один пистолет. И не говорите мне о нарушении процедуры задержания. Согласно любой процедуре, ее следовало обыскать. О Господи, да под таким облачением ничего не стоит упрятать даже базуку. Хватит, я больше не желаю даже говорить об этом. Тоцци поступил совершенно правильно.
Гиббонс готов был взорваться от ярости. Он же говорил Тоцци, чтобы тот не трогал монашку. Упрямый кретин.
– А не желаете ли узнать, почему я задержался сегодня утром? – язвительно спросил Иверс. – Потому что я завтракал с самим кардиналом. И знаете, Гиббонс, кардинал был сердит. Даже очень сердит. Он наговорил мне кучу гадостей, а мне пришлось сидеть и молча выслушивать их. Мне никак не удавалось его успокоить. Он грозился, что позвонит в Вашингтон директору Бюро. И даже президенту.
– Пусть звонит хоть самому Папе Римскому! Мы загнали в угол главаря мафии, хладнокровного убийцу, законченного мерзавца. Мы загнали в угол мошенника-миллиардера, провернувшего Бог знает сколько незаконных операций. А по ходу дела еще опустошили казну семейства Мистретты, лишив его почти тридцати миллионов. И все это проделали мы с Тоцци. Без чьей-либо помощи. Разве это идет в какое-то сравнение с вашими дурацкими неудовольствиями? Обыскали, видите ли, монашку! Ну и что с того?
Снова зазвонил телефон. Тоцци потер макушку.
– Не ори так громко, Гиб. У меня болит голова.
Задыхаясь от злости, Иверс указывал пальцем на Гиббонса, готовый заорать что-то в ответ, но тут раздался звоночек переговорного устройства. Иверс нажал на кнопку.
– Что там?
– Сэр, на втором аппарате директор Бюро, – послышался голос секретарши.
Лицо Иверса скукожилось, глаза закосили. Такое Гиббонсу доводилось видеть только в кинокомедиях.
– Убирайтесь отсюда, вы оба! – заорал он.
– Мы еще продолжим нашу беседу? – спросил Гиббонс, с трудом сдерживая ухмылку.
– Немедленно убирайтесь! Вон отсюда!
Гиббонс поглядел на Тоцци.
– Что ж, пойдем. Человеку надо работать.
Они поднялись и направились к двери. Гиббонс оглянулся на Иверса, сидевшего с трубкой в руке и с нетерпением ожидавшего, когда они наконец уйдут.
– Передайте от меня привет директору, – сказал он и захлопнул за собой дверь.
На столе секретарши постукивал принтер. Она что-то записывала в желтый блокнот, делая вид, будто страшно занята. Симпатичная девица лет тридцати с небольшим. Но чересчур нервная. «Ax! Ox! На проводе сам директор!» Успокойся, милашка. Порка грозит вовсе не тебе. Гиббонс ухмыльнулся и, выходя, помахал ей рукой.
Тоцци был уже в коридоре. Он нагнулся к фонтанчику с питьевой водой и невольно скривился. Наверное, ему еще больно наклоняться. Бедняга.
– Почему бы тебе не поехать домой, Тоц? Отдохни немного.
– Вообще-то я собирался поехать в больницу.
– Тебе плохо? Давай я отвезу тебя.
– Со мной все в порядке. Я имел в виду больницу на побережье. Хочу навестить Вэл.
– Я думал, что она дала тебе от ворот поворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41