- Нет, спасибо.
- И одну баночку пивка.
Не уловив никакой реакции на свой игривый взгляд, он разочарованно опустил бутылку в сумку, всегда болтавшуюся у него на плече, и, открывая на ходу банку пива, пошел к выходу. Выйдя на улицу, он повернулся и подождал Погорелова.
- Вы знаете, что мне пришло в голову?
- Что?
- Когда становится плохо в Москве, надо собирать вещи и ехать в провинцию, чтобы понять, как тебе, оказывается, было хорошо.
- Странно. Вы так усердно перемигивались с барменшей и вдруг такой мрачный вывод.
- Во-первых, подмигивал только я, а она отвечала откровенно коровьим взором, а во-вторых, даже у нее волосатые ноги! Я только первый день в этом городе, но меня уже тошнит от такого количества черноволосых женских ног.
- А ноги-то ее вы как рассмотрели? - усмехнулся Погорелов. - Ведь она же была за стойкой.
В этот момент они не спеша поднимались в гору, переходя небольшой мост, соединявший два берега довольно крутого обрыва, на дне которого текло нечто такое, что для ручья было слишком большим, а для речки слишком маленьким.
- Вот еще проблема, - недовольно отмахнулся Дмитрий, отрываясь от банки и вытирая губы, - заглянул через стойку, только и всего. Но почему у них здесь такая обильная волосатость - они что, потомки козлов?
- Вообще говоря, - как всегда рассудительно отвечал Погорелов, который ни при одной теме разговора не утрачивал своего спокойного тона - будь то французская эротика или российское монашество, - Козельск - это на самом деле Козлецк… Его окрестности действительно славились своими многочисленными козьими стадами, так что, возможно, сказывается действие молока. Кстати, помните я вам обещал показать каменный крест, который сделали из еще более древнего языческого идола, чтобы поставить его на могиле козельчан, павших во времена нашествия Батыя?
- Разумеется, помню. А где он?
- Вон там, направо, нужно только немного спуститься вниз, к краеведческому музею.
- А это стадо местных молодых козельчан нам не помешает?
Вопрос оказался как нельзя более уместным, поскольку они уже вернулись на центральную площадь города к тому самому опустевшему постаменту, возле которого был разбит небольшой сквер со скамейками, облюбованный для ночных тусовок местной молодежью. Естественно, что на всю округу гремел магнитофон, вперемежку то с поросячьим визгом, то с жеребячьим ржанием. Когда Дмитрий и Погорелов проходили мимо, направляясь к небольшому тупику, заканчивающемуся зданием музея, от толпы подростков отделился самый разбитной и последовал за ними:
- Эй, дядь, дай пустую банку.
- Она еще не пустая, - на ходу отозвался Дмитрий, не поворачивая головы, - когда опустеет, тогда идам.
- Ну смотри, я ждать буду.
Это очень напоминало угрозу, но они уже прошли мимо и скоро оказались перед зданием музея, стоявшим почти на краю крутого обрыва, с которого открывалась невидимая в темноте панорама нижней части Козельска, куда можно было бы спуститься поросшим кустами оврагом, начинавшимся в десяти метрах от калитки.
- В отличие от какого-нибудь Чикаго, ночной Козельск не блещет морем огней, - глубокомысленно изрек Дмитрий, допивая остатки пива и выбрасывая банку в овраг.
- Зато он блещет славной историей… Вы знаете, что Козельск сорок девять дней подряд оказывал сопротивление Батыю, а когда все-таки был взят, то в живых не осталось ни одного человека. Батый был так раздосадован этим, что приказал отрубить головы у мертвых и сложить из них курганы.
- Да, я помню это еще из курса школьной истории, - Дмитрий напрягся и процитировал по памяти:
…Исполнили волю владыки рабы:
С землей бедный город сровняли,
И городом злым за упорство борьбы
Козельск с той поры называли
- Могу-Болгусун по-монгольски…
- Да Бог с ним, как по-монгольски, меня другое интересует. Ведь и тогда, наверное, был таким же паршивым городком с паршивой и беспросветной жизнью… Откуда еще взяться патриотизму, да еще такому бешеному и фанатичному, как не от безысходности? Последнее прибежище… Обратите внимание, что словосочетание «сытый и довольный патриот» звучит каким-то нонсенсом, а вот «патриот голодный и злой» - вполне уместно.
- Странные у вас какие-то рассуждения о патриотизме… А как же американцы - сытые, богатые и очень патриотичные люди?
- Это не патриотизм, это жлобство. Патриотизм построен на принципе «родина или смерть», все остальное подделка.
- Если исходить из такого принципа, то немногие рискнут назвать себя патриотами. Но вот, кстати, и крест.
Дмитрий был явно разочарован - крест оказался на редкость незатейливым, всего метровой высоты. Все старинные надписи на нем, которые только и придают подлинный исторический аромат подобным вещам, были настолько стерты, что разобрать их, да еще в темноте, при свете зажигалки, оказалось невозможным.
- И это все, что сохранилось от тех времен?
- Практически да.
- Печально.
Они еще постояли под одиноким фонарем, освещавшим этот тупик. Дмитрий курил, всматривался в темноту и видел, как там уже начиналось зарево и со всех сторон с диким, оглушительным визгом лезли воины в косматых шапках, а навстречу им с рушащихся стен города летели бревна разобранных домов. Раненые добивали себя, женщины, взяв в руки ножи, становились в строй рядом с мужчинами, дети, по колено в крови, пытались тушить пожары. Горы трупов лежали под стенами города, а купол главного собора, из которого доносилось стройное пение, уже лизали жадные языки пламени… Растерянные победители бродили по пепелищу, преодолевая завалы обугленных тел, и не знали, что им теперь делать с тем местом, находившимся на границе Половецкой степи, которым они так долго пытались овладеть…
Предстояло непростое возвращение в гостиницу сквозь строй скучающих подростков - и то, что оба думали именно об этом, выяснилось почти сразу.
- А здесь нет другого пути?
- Нет, только обратно. Напрасно вы выбросили эту несчастную банку.
- Ну что вы, Артур Александрович, не будь ее, они привязались бы к чему-то другому, тем более что от нас за версту несет приезжими. Воинственность у них такая же наследственная, как волосатость. И, кроме того, им ужасно нечего делать.
Они стали подниматься наверх и еще издали увидели, что под одним из редких фонарей их уже ждут. Семеро ребят что-то оживленно обсуждали и были настроены явно агрессивно. До гостиницы оставалось совсем недалеко - нужно было только пересечь площадь.
- Идут, сволочи, - зло сплюнул Дмитрий, ощупывая свою сумку, - как бы бутылку не отняли.
- Да, - согласился Погорелов и после небольшой паузы добавил: - Вам придется спасать наше общее достояние и добежать до гостиницы.
- А как же вы?
- Ну а что я? Пожертвую собой во имя нашего общего дела, тем более это я вас повел в музей в столь неподходящее время…
Они замолчали и невольно замедлили шаг, приближаясь к тоже замолкшим подросткам, из рядов которых выступил белобрысый и невысокий паренек в клетчатой рубашке, с самым нахальным и прокуренным голосом.
- Ну, и где же моя баночка?
- В овраге, - холодно отозвался Дмитрий.
- Ага… А что в сумке?
- Не твое дело.
В это время другие подростки уже начали обходить Дмитрия и Погорелова с двух сторон, явно стремясь напасть со спины.
- Грубишь, дядя, - наставительно заметил белобрысый, - а ну, дай посмотреть.
Дмитрий оттолкнул протянутую руку и тут же получил сильный удар в шею - зашедший сбоку подросток метил в скулу, но не хватило роста. Глядя в горящие злым предвкушением глаза и уже не оборачиваясь на Погорелова, стоявшего немного сзади, Дмитрий прижал сумку к боку, сильно оттолкнул белобрысого, преграждавшего ему путь, и бросился вперед. В какую-то секунду, боковым зрением, он увидел Погорелова, отбивающегося сразу от троих подростков и похожего при этом на старого лося, в которого вцепились молодые волчата.
Это было крайне унизительно - удирать от пятнадцатилетних, слушая их улюлюканье и выкрики «трус!» за спиной, но еще унизительнее, подумалось ему, глотать пыль под их грязными ботинками, если бы им удалось сбить его с ног. Благополучно пробежав двести метров до гостиницы, он взялся за дверную ручку и оглянулся назад - из темноты доносился разухабистый мат и угрозы «еще встретиться». Погорелова не было видно. Первым делом Дмитрий поднялся в свой номер, оставил там сумку и, заперев дверь, вновь спустился на первый этаж, чтобы узнать у дежурной, как вызвать милицию. Однако делать этого не пришлось, почти сразу, прижимая к разбитому носу окровавленный платок, в вестибюле появился Погорелов. Одного его вида Дмитрию хватило для того, чтобы оправдать свое трусливое бегство - рубашка была запачкана и разорвана возле воротника, под глазом расплывался синяк, а на лысоватом лбу вздувалась шишка, кровоточившая свежей царапиной. Тем не менее он был, как всегда, спокоен и заговорил первым, по-прежнему не повышая голоса:
- Ну как, вы ее спасли?
- Да с ней-то все в порядке, - отозвался Дмитрий, - вы-то как?
- А что я? Они меня немножко побили, но, видя, что добыча ускользнула, отправились искать ее в другом месте. Тем более там, по улице, проехала милицейская машина.
- Ну и прекрасно, а я уж хотел было звонить в милицию.
- Нет, зачем же, лучше пойдем отметим наше избавление от тех, чьи предки так яростно и зло сражались с татаро-монголами.
- Н-да, а когда не стало татаро-монголов, принялись так же яростно и зло сражаться между собой.
- Ничего не поделаешь. Такова характерная особенность всей русской истории - или внешние войны, или внутренние смуты.
- Ну а я в этот злой городок приеду в следующий раз только или к любовнице, если мне удается ее здесь завести, или спасаясь от ареста.
Глава 2.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ОБИТЕЛЬ
На следующий день, после того, как приятели опохмелились остатками водки, Погорелов повел Дмитрия на экскурсию в знаменитую Оптину пустынь, основанную по преданию в XV веке раскаявшимся разбойником по имени Опт. Перейдя через мост на другую сторону реки Жиздра («Она названа так потому, что русские сторожевые отряды, ожидая нашествия татар, перекликались с обоих ее берегов «Жив» - «Здрав», - пояснил Погорелов), они прошли лесом и спустились к лечебному сероводородному источнику - одному из святых мест этой обители. Сам источник был огорожен свежеоструганным деревянным забором и превращен в купальню, где по очереди запирались паломники, чтобы совершить бодрящее омовение. Тут же рядом находилось нечто вроде небольшого бассейна, покрытого редкой металлической решеткой. Вода в нем хотя и была питьевой, о чем извещала соответствующая табличка, начинавшаяся со слов «Возлюбленные братья и сестры…», но издавала характерный для сероводорода запах тухлых яиц. В тени кустов сидели два монаха, старый и молодой, и читали древнего вида книги в темных переплетах, а возле купальни резвилась стая полуголых мальчишек, то и дело скрывавшихся в ней, чтобы бултыхнуться в источник еще раз.
- В этом источнике омывали свои чресла многие знаменитые люди, в том числе Толстой и Достоевский, - заговорил Погорелов, когда они, выгнав мальчишек, тоже заперлись в купальне и стали раздеваться. - Предупреждаю, вода очень холодная, но зато потом вас охватит ощущение невероятной бодрости.
- Такое ощущение охватило бы меня и после пива, - мрачно отозвался Дмитрий, без особой охоты берясь за поручни и спускаясь по ступенькам в воду. Уф! Впечатление было сильным - словно сейчас не жаркий августовский день, а студеный декабрь. Он почувствовал себя так, словно погрузился в жидкий азот, а потому, окунувшись с головой, тут же выскочил на деревянный помост и принялся лихорадочно натягивать джинсы.
- Ну как? - поинтересовался Погорелов, последовав его примеру.
- Да… - только и, смог сказать Дмитрий, ощущая прилив бодрости и тепла, - надеюсь, что это не окажется самым сильным впечатлением от всей святой обители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17