– Его забрала полиция.
– Когда?
– Тогда, когда забрала лодку.
– Если бы вы снова увидели этот нож, то смогли бы его узнать?
– Да.
Гамильтон Бергер распаковал из свертка охотничий нож с тонким, как бритва лезвием и показал свидетелю.
– Вы видели когда-нибудь раньше этот нож?
– Да. Это тот самый нож, что я нашел в лодке.
– Теперь он в таком же состоянии, в котором находился тогда, когда вы его нашли?
– Нет. Он был покрыт кровью... то есть... испачкан чем-то красным и этих пятен было гораздо больше, чем сейчас.
– Да, да, несколько этих пятен было взято для анализа в криминалистическую лабораторию, – с готовностью пояснил Гамильтон Бергер. – Прошу, мистер Мейсон, вы можете задавать вопросы свидетелю. Прошу также, – и тут он повернулся к судебному секретарю, – обозначить этот нож в целях идентификации.
Мейсон улыбнулся свидетелю.
– Вы состояли когда-нибудь под судом? – спросил он добродушным тоном.
Гамильтон Бергер сорвался с места, наверное, с намерением внести протест, но секунду подумав, снова медленно сел в кресло.
Джилли перевел взгляд с лица Мейсона на пол.
– Да.
– Сколько раз?
– Два.
– За что?
– Один раз за кражу.
– А второй раз за что? – не уступал Мейсон.
– За ложные показания под присягой, – едва слышно сказал Джилли.
Мейсон улыбнулся еще вежливей.
– На каком расстоянии вы находились от лодки, когда наблюдали за ней в свой бинокль?
– Около... ну, сотен ярдов.
– Какое было освещение?
– Сумерки.
– Был ли туман?
– Может и не туман, но так, туманно.
– Холодно?
– Да, довольно холодно.
– Что вы использовали для протирания стекол своего бинокля? Ведь вы же его протирали?
– Не припоминаю, чтобы я протирал его.
– И вы увидели, что один из мужчин ловит рыбу?
– Да. Обвиняемый держал в руке удочку.
– И он что-нибудь поймал на нее?
– Что-то большое уцепилось за леску.
– Вы уже видели когда-нибудь людей во время ловли больших рыб?
– Да.
– Следовательно вы должны были заметить, что иногда, когда поймают акулу, то обрезают леску, отпуская рыбу или даже забивают ее ножами перед тем, как снять с крюка. Это верно?
– Это была не акула.
– Я задал вам вопрос, – резко бросил Мейсон. – Вы видели рыбную ловлю подобную той, которую я сейчас описал?
– Да.
– Хорошо. Был ли такой момент, в котором объект, находившийся на леске, полностью выскочил из воды?
– Нет.
– Даже настолько, чтобы вы смогли разобрать, что это было?
– Почти все время этот... объект находился под водой.
– Когда-нибудь перед этим вы видели мужчину, который обратился к вам с целью взять напрокат лодку?
– Нет.
– И с этого времени вы его больше никогда не видели?
– Нет.
– Вы уверены в том, что ножа не было в лодке тогда, когда вы давали ее незнакомцу?
– Да.
– Когда вы впервые увидели нож?
– Шестого июля, во второй половине дня.
– Где?
– В моей лодке.
– А перед этим вы его не заметили?
– Нет.
– Вы внимательно проверили лодку?
– Да.
– И с того времени, как лодка была возвращена вам, до той минуты, когда вы нашли нож, она стояла в месте, в котором любой мог приблизиться к ней, положить этот нож или бросить его на дно лодки?
– Ну, вроде бы так. Каждый, кто крутился возле моей пристани, мог сделать это.
– А сколько заплатил вам этот таинственный человек за лодку?
– Вношу протест. Вопрос не относится к делу и не имеет для него никакого значения, а также противоречит процедуре допроса свидетеля, заявил напыщенным тоном Гамильтон Бергер.
– Что ж, – глаза Мейсона заблестели от улыбки. – Я задам этот вопрос в другой форме. Мистер Джилли, у вас постоянные цены за прокат лодок?
– Да.
– Сколько это составляет?
– От доллара до полутора в час.
– А может вы мне скажете, заплатил ли этот незнакомец вами обычную ставку за прокат лодки?
– Мы договорились с ним на специальных условиях.
– Вы получили больше, чем обычную плату?
– Да.
– Насколько больше?
– Возражаю из-за противоречия процедуре допроса свидетеля, состоящего в приведении факта, не представляющих доказательного материала. Вопрос не относится к делу и не имеет для него никакого значения, – выступил с очередным протестом Гамильтон Бергер.
– Отклоняю протест, – решил судья Хартли.
– Сколько вы получили за прокат лодки?
– Не могу вспомнить так, сразу, но наверное долларов пятьдесят, ответил Джилли, избегая встречаться с Мейсоном взглядом.
– Вы потребовали такую сумму, или эту сумму предложил вам мужчина, который хотел взять лодку?
– Столько я потребовал.
– Вы уверены в том, что потребовали пятьдесят долларов?
– Не помню точно. Он дал мне что-то сверх того. Не помню сколько это было.
– Больше, чем пятьдесят долларов?
– Не помню точно. Он дал мне что-то сверх того. Не помню сколько это было.
– Больше, чем пятьдесят долларов?
– Может быть и так. Я не считал. Взял деньги, которые он мне подал и сунул их в шкатулку, закрываемую на ключ, в которой я храню деньги.
– Вы храните свои деньги наличными?
– Частично так.
– Вы пересчитали когда-нибудь, сколько составляла эта... премия?
– Не помню, чтобы я делал что-то такое.
– Могло там быть больше, чем пятьдесят долларов?
– Наверное так, но я не помню.
– А может быть тысяча долларов?
– Ох, это уже абсурдно! – запротестовал Гамильтон Бергер.
– Отклоняю протест, – рявкнул судья Хартли.
– Не знаю.
– Вы занесли в книгу этот дополнительный заработок?
– Я не веду бухгалтерии.
– Следовательно, вы не знаете, сколько денег находится в этой шкатулке, которая закрывается на ключ и в которой вы храните деньги?
– Не до цента.
– А до доллара?
– Нет.
– В вашей шкатулке сейчас больше, чем пятьсот долларов?
– Не знаю.
– Больше, чем пять тысяч долларов?
– Понятия не имею.
– Но, там может находиться такая сумма?
– Да.
– Когда вы были осуждены за ложные показания под присягой, это была ваша первая судимость или вторая? – голос Мейсона звучал холодно.
– Вторая.
Мейсон широко улыбнулся.
– Это все, мистер Джилли.
Судья Хартли посмотрел на часы.
– Пора на обеденный перерыв, – заявил он. – Суд соберется в этом зале в два часа. В течение этого времени присяжные не должны формулировать или высказывать мнения по существу дела. Только когда дело будет полностью представлено им, они смогут приступить к составлению выводов. Присяжные не будут также дискутировать между собой и не позволят, чтобы о деле дискутировали в их присутствии. Обвиняемого следует отослать обратно в камеру. Суд объявляет перерыв до двух часов.
Делла Стрит и Пол Дрейк, сидевшие в первом ряду, на специально зарезервированных для них местах, направились в сторону Перри Мейсона. Адвокат, встретив взгляд Пола Дрейка, дал ему знак подождать и обратился к своему клиенту:
– Я хотел бы знать, где вы были в ночь пятого и утром шестого июня?
– В квартире. Лежал на собственной постели и спал.
– Вы можете это доказать?
– Что за бред! – выкрикнул презрительно Джефферсон. – Я холостяк, мистер Мейсон, и сплю один. У меня не было причин доказывать, где я находился в это время. И сейчас таких причин у меня нет. Никто ведь не примет серьезно слов человека, осужденного за ложную присягу, воришки, который никогда меня в жизни не видел. Кто такой этот темный тип из портового района? Вся эта история просто глупа!
– Я согласился бы с вами, если бы не уверенность, которая просто выпирает из окружного прокурора, – Мейсон задумчиво почесал гладко выбритый подбородок. – Поэтому для меня крайне важно знать, где вы были ночью пятого и утром шестого июня.
– Понимаю, – сказал Джефферсон. – Ночью пятого... то есть вечером пятого я был... нет, не вижу причин говорить об этом. Шестого... С полуночи до половины девятого утра шестого июня я был в своей квартире. В девять утра шестого июня я находился в офисе и могу доказать, где был именно этим утром от нескольких минут седьмого.
– У вас есть свидетель?
– Да. Мой коллега, Уолтер Ирвинг. Он пришел ко мне в седьмом часу, мы вместе позавтракали, а потом пошли на работу.
– А что с ножом?
– Это мой нож. Он лежал в чемодане в моей квартире и был оттуда украден.
– Откуда он у вас появился?
– Это подарок.
– От кого?
– Это не имеет ничего общего с делом, господин адвокат.
– Кто вам его дал?
– Это не ваше дело.
– Я должен знать, кто вам дал этот нож, мистер Джефферсон.
– Я сам занимаюсь своими делами, мистер Мейсон.
– В суде вашим делом занимаюсь я.
– И продолжайте это делать. Прошу только не задавать мне вопросов о женщинах, это все. Я ни с кем не разговариваю о женщинах, с которыми поддерживаю отношения.
– А может быть есть что-то, чего вы стыдитесь в связи с этим подарком?
– Конечно нет.
– Ну, так скажите, кто вам его дал?
– Мне были бы неудобны разговоры на тему женщин, господин адвокат. Потому что, существует возможность, что вы подумаете о даче мною ложных показаний, когда я начну отвечать на вопросы прокурора...
Мейсон внимательно посмотрел на лицо Джефферсона.
– Послушайте, – медленно сказал защитник. – Очень часто дело, которое прокурору кажется ненадежным, укрепляется из-за того, что обвиняемый не выдерживает перекрестного допроса. Надеюсь, что это дело не дойдет до того пункта, в котором защита станет необходимостью. Но если дойдет, я должен быть уверен в том, что вы меня не обманули.
Джефферсон окинул Мейсона холодным взглядом.
– Я никогда никому не лгу, – коротко сказал он и, отвернувшись от Мейсона, дал знак полицейскому, что тот может увести его в камеру.
Делла Стрит и Пол Дрейк присоединились к Мейсону в проходе между стульями.
– Ну и что об этом думать? – заговорил Мейсон.
– Во всем этом деле есть что-то подозрительное, – проворчал под нос Пол Дрейк. – Пахнет жареным на расстоянии. И все признаки заранее устроенной махинации. Меня удивляет уверенность Бергера в том, что достаточно использовать такого типа, как Джилли, для обвинения человека вроде Джефферсона.
– Вот именно, – кивнул головой Мейсон. – Мы должны узнать на этот счет побольше. Есть еще что-нибудь новенькое?
– Вернулся Уолтер Ирвинг.
– Черт возьми! А где же он был?
– Никто не знает. Он появился около половины одиннадцатого утра. Был в зале суда.
– Где сидел?
– В заднем ряду. И внимательно все слушал.
– Хм. Одно противоречит другому, – задумался Мейсон. – Это дело повыкручено во все стороны.
– Полиция что-то скрывает, Перри. Мне кажется, что они готовят тебе большую неожиданность. Не могу узнать, что это такое. Ты заметил, что Гамильтон Бергер все время был возбужден и очень уверен в себе?
– Именно этого и я не могу понять, – признался Мейсон. – Бергер допрашивает свидетелей и у него такое выражение, как будто их показания, это только вступительный материал. Он не придает большого значения тому, что они говорят и не огорчается тем, что я подкапываюсь под их репутацию и правдивость показаний. Он явно ждет какой-то бомбы.
– А что с Ирвингом? Ты с ним не собираешься поговорить?
– Мы с Ирвингом в плохих отношениях. Когда я последний раз с ним разговаривал, он вылетел из моего кабинета взбешенный, как дикий конь, которого пытались оседлать. Он послал телеграмму руководству в Иоганнесбург, требуя, чтобы меня уволили... Ты узнал что-нибудь о Марлин Шомон и ее брате?
– Я не знаю, где они находятся, – покорно признался Дрейк. – Но мне кажется, что я знаю, как они сбежали.
– Как? Это меня очень интересует.
– Таким безнадежно простым способом, что меня доводит до бешенства мысль о том, что я раньше до этого не догадался.
– Как? Говори же!
– Марлин Шомон взяла чемоданы и велела носильщику сдать их в камеру хранения. Потом, как пассажиры, которые только что вышли из самолета, они заняли места в автобусе, принадлежащем аэропорту. Другому носильщику она дала два ключа от двух шкафчиков в камере хранения и велела принести два чемодана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26