Боб тренировал Билли, гонял его на корде. Есть несколько способов управлять лошадью на таких занятиях: можно держать ее на привязи, пуская легким галопом по кругу на расстоянии двадцати футов от себя, подгонять хлыстом или просто голосом, как он это делал сейчас.
– Ну, давай, Билли, – напевно приговаривал Боб, и конь мчал по кругу, разминая мышцы. Правда, получалось, что Билли бежал все время перед его глазами, потому что Боб кружил на месте. Из-под копыт летела пыль, оседая на лоснящемся от пота крупе. После Билли придется почистить как следует, но это не беда. Во второй половине дня за ним приедут хозяева.
Двадцать минут. Когда Билли стал выздоравливать, Боб начал выводить его на круг, чтобы вернуть силу ослабевшим вялым ногам, восстановить упругость обмякших мышц, возвратить коню прежнюю стать и красоту. Билли поначалу противился тренировкам, проявлял неуверенность, потому что зрение из-за язвы ухудшилось процентов на сорок. В первые дни занятий его сил хватало только на семь-восемь минут, после чего он лишь изображал активность; теперь же Билли мог спокойно бегать по двадцать минут три раза в день и при этом сохранял такой вид, что хоть снова пускай его по кругу.
– Ладно, малыш, – сказал Боб и стал укорачивать веревку, привязанную к металлическому нахрапнику. Мало-помалу он приблизил к себе коня и наконец заставил его остановиться, затем отстегнул корду, снял нахрапник и накинул на Билли уздечку. Теперь нужно минут двадцать выгулять животное, чтобы оно остыло, – разгоряченного коня не оставляют без присмотра. Потом он его почистит. В три часа за Билли приедут миссис Хастингс и Сьюзи. Все получится как нельзя лучше. Билли вернется к прежней жизни. Чем-то нужно заниматься, а такая работа как раз для Боба. Как ветеран морской пехоты он получал положенную ему пенсию, Джулия работала в клинике навахской резервации три дня в неделю, а при необходимости и больше, так что их семья ни в чем не испытывала нужды.
– Папа! – К нему обращалась четырехлетняя Ники, светловолосая крепкая малышка.
Хорошо растить детей на ранчо в двадцати милях от города, подумал Боб, прививать им привычку подниматься рано по утрам и вместе со взрослыми идти кормить скотину, приучать к тяжелому труду, воспитывать чувство ответственности, – в общем, формировать характер. Это детям на пользу. Его тоже так воспитывали. Правда, его отец погиб при трагически нелепых обстоятельствах.
– Что, ИКН4?
– Билли весь в поту.
– Да, малышка, в поту. Он здорово побегал. Славно потрудился. Теперь мы его выгуляем, и он остынет.
– За Билли сегодня приедут?
– Да, малышка, сегодня. Ему уже получше. Осталось несколько шрамов, зрение частично утрачено, но в остальном он вполне здоров. Мы его вылечили.
– Я буду скучать по Билли.
– Я тоже. Но он должен вернуться к прежней жизни. Сьюзи, его хозяйка, тоже четыре недели скучала по своему любимцу. Теперь ее очередь быть счастливой.
ИКН4, в джинсах, кедах и тенниске, как и все дети, проводящие большую часть времени на скотном дворе среди лошадей, была похожа на замарашку и вся светилась от счастья. Она прыгала возле отца, наблюдая, как ют водит Билли по загону. Животное наконец успокоилось и стало дышать нормально.
– Ты будешь его чистить, папа?
– Поможешь мне, солнышко?
– Конечно.
– Ты такая большая, ИКН4, – проговорил Боб.
Девочка смешно сморщила личико в улыбке.
ИКН4 взяла коня за повод, завела в сарай и стала сосредоточенно привязывать. Большое животное не противилось, потому что девочка действовала уверенно и не боялась угодить под копыта.
– Ну, двигайся, сонная кляча, – покрикивала она, подталкивая коня. Взяв еще одну веревку, она пристегнула ее к недоуздку, крепко привязав Били в стойле. – Можно дать ему морковку, папа?
– Погоди, солнышко.
Боб взял шланг, поставил рядом ведро с мыльной водой и стал старательно обтирать Билли губкой – шею, бока, спину, каждую мускулистую ногу.
– Папа, – окликнула девочка.
– Да, солнышко?
– Папа, здесь был один человек.
В глазах Боба сверкнул огонь.
– Худощавый такой. Густые темные волосы. Весь напряженный?
– Что значит «напряженный», папа?
– Ну, как будто ему хочется бежать, а он вынужден стоять на месте. Не улыбается. Лицо словно в кулак сжато.
– Да, папа. Это он.
– Где ты его видела?
– Его машина стояла на дороге, там, где я утром сошла с автобуса. Розалита посмотрела на него, а он отвернулся.
– Это был пикап? Белого цвета?
– Да, папа. Ты знаешь его? Он хороший? Он мне улыбнулся. Я думаю, он хороший.
– Он просто идиот. Вбил себе в голову, что на мне можно разбогатеть и прославиться. Он скоро устанет торчать здесь и уедет. Мне казалось, он понял, что я не хочу иметь с ним дела. Не думал, что он такой упорный.
И когда только его оставят в покое? Если твою фотографию поместили на обложке журнала, все сразу делают вывод, будто ты знаешь нечто такое, о чем можно написать бестселлер. Вот уже много лет всякие придурки один за другим тянутся к нему. И как только они его находят? Такое впечатление, будто его адрес занесен в какую-то информационную сеть для психов и идиотов, чтобы полоумные неудачники не скучали. Некоторые из них даже не американцы. Самыми противными оказались немцы. Они предлагали ему деньги, сулили золотые горы. Но он с этим покончил раз и навсегда. Он сыт по горло своей пресловутой славой. Все, с него хватит.
– Он докучал тебе, малышка?
– Нет, папа. Просто улыбнулся.
– Если увидишь его снова, сразу мне скажи. Я поговорю с ним, и он уедет. Или дождемся, пока ему надоест здесь околачиваться.
Многие из них через некоторое время просто исчезали. У них были совершенно нелепые представления, безумные идеи. Некоторые приезжали даже не из желания написать о нем и заработать на этом – им хотелось просто посмотреть на него, вынести какие-то личные впечатления от общения с ним, из рассказов о его прошлом. Глупцы. Его жизнь не памятник, не символ, не образец для подражания. Его жизнь – это его личная жизнь.
Какое-то время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился – остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце, не тревожимое облаками, безмятежно укладывается спать за невысокими горами.
– А он упрямец.
– Идиот.
– По крайней мере под ноги не лезет. Воспитанный мальчик. – Все те, кто приезжали к нему раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать ему контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно вызывал людей шерифа, последний раз:
– чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно.
– Никак не уезжает. Неприятная ситуация. Бедняжка ИКН4. Она-то за что все это терпит.
– Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец – необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость.
Суэггер взглянул на жену. Джулия, загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах, с тех пор как они поселились в Айо, носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала, как проклятая, наверное, даже больше, чем он, Боб, и это уже говорило само за себя.
– Сколько ему, говоришь? – спросила она.
– Двадцать два, наверно. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пошли бы ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит.
– Не знаю почему, но мне кажется, он не такой, как другие.
– Просто он напоминает тебе Донни, – ответил Боб, назвав имя первого мужа Джулии.
– Да, наверно. Такой же робкий и неуверенный в себе.
– Донни был отличным парнем, – заметил Боб. – Лучше я не встречал. – Донни умер у него на руках. Боб до сих пор отчетливо помнил, как булькала кровь, тонкой струйкой выливаясь из простреленного легкого, помнил его взгляд, устремленный в пустоту, как он корчился от дикой боли, судорожно цепляясь левой рукой за его плечо.
Потерпи, Донни, о Боже, санитары! Санитары! Проклятье! Санитары! Только не умирай, все будет хорошо, клянусь, все будет хорошо.
Но все было из рук вон плохо. Санитары не объявлялись. Боб, с раздробленным бедром – тот же ублюдок постарался, – остался один у дорожной обочины. Донни пришел забрать его, но тоже получил пулю. Боб помнил, как Донни прильнул к нему, отчаянно впиваясь пальцами в его тело, словно Боб был для него сама жизнь. Но потом пальцы обмякли, кровь остановилась.
Боб не любил вспоминать, как умирали его друзья. Иногда получалось держать себя в руках, но, бывало, он терял над собой контроль. В душе поселился мрак. В прежнее время он залил бы свою боль виски.
– Прости, – промолвила Джулия. – Мне не следовало говорить об этом.
– Все нормально. Черт, пойду-ка побеседую с ним с глазу на глаз, скажу, чтоб убирался отсюда, не тратил время впустую.
Боб поднялся, напряженно улыбнулся жене и пошел к машине. Парень сидел в своем стареньком «форде» «F-150». Заметив направляющегося к нему Суэггера, он улыбнулся и вылез.
– Какого черта тебе здесь надо? – спросил Боб. – Выкладывай.
Парень подошел к нему. Точно, ему едва за двадцать, долговязый, с густой шевелюрой, весь какой-то незащищенный, как студентик. Он был одет в джинсы и модную рубашку с короткими рукавами, на груди – нечто вроде эмблемы.
– Простите, – произнес парень. – Это глупо с моей стороны. Но мне надо поговорить с вами. Я не знал, как это сделать иначе. Подумал, что, если докажу вам серьезность моих намерений, дам знать, что я здесь, не буду приставать и вести себя, как тупица, вы в конце концов согласитесь побеседовать со мной. Вас считают порядочным человеком.
– Я не собираюсь давать вам интервью. Я вообще не даю интервью. Что было, то было. И это касается только меня.
– Клянусь, меня не интересуют события 1992 года.
– И я не хочу, чтобы о моем геройстве писали книги. Не буду рассказывать о Вьетнаме. Война кончилась, дело сделано и забыто. Пусть мертвые спят спокойно.
– Я приехал вовсе не за тем, чтобы расспрашивать о Вьетнаме. Но вы правы, я хочу поговорить о погибших.
Мужчины долго смотрели друг другу в глаза. Темнело. Солнце закатилось за горы; над землей сгущалась серая мгла. Все стихло. Погибшие. Не трогайте их, пожалуйста. Какая от этого польза, что хорошего? Зачем этот мальчик пришел к нему и бередит память о мертвых? Он вдоволь насмотрелся на смерть.
– Так выкладывай, черт побери, что тебе надо! Тебе нужна книга? Хочешь написать книгу?
– Да, хочу написать книгу. Книгу о величайшем герое Америки. Верно, этот герой родом из Блу-Ай, штат Арканзас. Подобных ему на земле больше нет.
– Книги не будет! – отрезал Боб.
– Позвольте мне договорить, – продолжал парень. – Этого героя зовут… звали Эрл Суэггер. За участие в сражении на Иводзиме он был награжден Почетной медалью Конгресса. Получил ее 22 февраля 1945 года, на третий день после начала операции. По возвращении домой стал служить в полиции Арканзаса. 23 июля 1955 года вступил в перестрелку с двумя вооруженными грабителями, которых звали Джимми и Буб Пай. Он убил их обоих.
Боб сурово взглянул на парня.
– А они убили его. Вашего отца. Я хочу написать книгу о вашем отце.
Глава 4
Эрл приказал Лему оставаться у трупа девушки до прибытия следственной группы и окружного коронера, а сам вернулся к машине. Джед и Лам Поузи стояли, прислонившись к капоту грузовика Попа Двайера, и вместе с ним ухали, гикали пьяными голосами. Перехватив сердитый взгляд Суэггера, все трое мгновенно умолкли. Лицо Джеда распухло, пожелтело и напоминало гнилой грейпфрут. Но он был крепкий парень, мог выдержать многочасовую взбучку.
– Вы, ребята, остаетесь здесь до прибытия следователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73