На крошечной площадке было всего три двери, одна из них с панелями из матового стекла.
— Открывайте дверь, — приказал Ворон. — Заходите туда. — Он решил, что выстрелит ей в спину, как только она перешагнет через порог; тогда надо только дверь закрыть, и ее не будет видно. В памяти зазвучал слабый старческий шепот, еле слышный сквозь закрытую дверь. Воспоминания никогда раньше не беспокоили его. Смерть не имела значения. Глупо бояться смерти в этом голом ледяном мире. Он спросил хрипло:
— А вы чувствуете себя счастливой? Ну, я хочу сказать, вы любите свою работу?
— О, дело не в работе, — ответила Энн. — Я же не собираюсь всю жизнь только работать. Вы не думаете, что кто-то может захотеть на мне жениться? Хочется верить… да…
Ворон прошептал:
— Входите. Выгляните в то окно. — Палец его коснулся курка. Она послушно прошла вперед; он поднял пистолет; рука не дрожала, он сказал себе: она ничего не почувствует. Ей незачем бояться смерти. Она взяла в руки сумочку, которую до сих пор несла под мышкой. Он обратил внимание на непривычно изящную форму и сбоку круг из витого стекла, в середине — хромированный вензель: Э. К. Она собиралась привести в порядок лицо.
Внизу хлопнула дверь, и чей-то голос произнес:
— Простите, что я заставил вас приехать сюда так рано, но я должен буду допоздна задержаться в конторе…
— Ничего, ничего, мистер Грейвс. Ну что вы скажете? Не правда ли, прелестный домик? Такой уютный…
Энн обернулась, и Ворон опустил пистолет. Она прошептала еле слышно:
— Входите сюда, быстро.
Он подчинился, ничего не понимая, все еще готовый стрелять, если она закричит. Она увидела пистолет и сказала:
— Уберите это. Только в беду с ним попадете и больше ничего.
Ворон напомнил:
— В кухне ваши чемоданы остались.
— Знаю. Но они вошли через парадное.
— Газ и электричество, — звучал голос, — уже подведены. Десять фунтов вперед, поставите свою подпись там, где пунктирная линия, и можете привозить мебель.
Очень деловой, отчетливый голос — такому весьма пошли бы пенсне, крахмальный воротничок и редкие светлые волосы — ответил:
— Но я, разумеется, должен все это обдумать.
— Пойдемте посмотрим наверху.
Слышно было, как они прошли через холл и стали подниматься по лестнице. Агент по продаже недвижимости говорил не переставая. Ворон сказал:
— Буду стрелять, если вы…
— Тихо, — прошептала Энн. — Молчите. Слушайте. У вас с собой эти деньги? Дайте мне две бумажки. — И когда он заколебался, Энн сказала: — Надо рискнуть.
Агент и мистер Грейвс были сейчас в самой лучшей в доме спальне. Агент говорил:
— Только представьте, мистер Грейвс, эту спальню с мебелью, обитой вощеным ситцем и с такими же занавесями.
— А стены? Звукоизоляция хорошая?
— Звукоизоляция по новой технологии. Вот закройте дверь. — Дверь захлопнулась, и голос агента, тоненький, отчетливо слышный, продолжал: — Теперь в коридоре вы не услышите ни звука. Эти дома специально строились для людей семейных.
— Ну что ж, теперь я хочу посмотреть ванную комнату, — сказал мистер Грейвс.
— Не двигаться, — угрожающе предупредил Ворон.
— Ох, да уберите вы это, — сказала Энн, — будьте самим собой. — Она закрыла за собой дверь ванной и прошла к двери спальни. Дверь открылась, и агент, тотчас же приняв галантный тон человека, хорошо известного во всех барах города, произнес:
— Смотрите, какой приятный сюрприз!
— Я шла мимо, — сказала Энн, — и увидела, что дверь открыта. Я хотела прийти поговорить с вами, но не предполагала, что вы встаете так рано.
— Для молодой дамы я всегда готов быть там, где ей угодно, — сказал агент.
— Я хочу приобрести этот дом.
— Постойте, постойте, — сказал мистер Грейвс, молодой старичок в черном костюме, чье бледное лицо и раздраженный тон вызывали в уме образы плохо умытых детей в затхлой и тесной спальне и вечный недосып. — Нельзя же так. Я ведь уже осматриваю этот дом.
— Но мой муж послал меня купить этот дом.
— Но я первый пришел сюда.
— Вы его купили?
— Нет, я хочу сначала его осмотреть, вы понимаете?
— Вот, — сказала Энн, показывая агенту две пятифунтовые бумажки. — Теперь все, что мне остается сделать, это…
— Поставить подпись вот здесь, где пунктирная линия, — ответил агент.
— Дайте мне время, — попросил мистер Грейвс. — Мне нравится этот дом. — Он отошел к окну. — Мне нравится вид отсюда. — Бледное лицо было обращено к искалеченным полям: они тянулись под серыми лентами тумана к горизонту, заставленному кучами шлака. — Совсем как в деревне, — продолжал он. — Жене и детям будет здесь хорошо.
— Мне очень жаль, — сказала Энн, — но видите, я готова заплатить и поставить свою подпись.
— А рекомендации? — спросил агент.
— Я принесу их в контору после обеда.
— Давайте я покажу вам другой дом, мистер Грейвс. — Агент тихонько рыгнул и извинился. — Я не привык заниматься делами до завтрака.
— Нет, — сказал мистер Грейвс, — если я не могу купить именно этот дом, я вообще отказываюсь что бы то ни было покупать. — Бледный и расстроенный, он упрямо стоял посреди самой лучшей в «Сонном Угалке» спальни, бросая вызов судьбе, вызов, который — он знал это из долгого и горького опыта — никогда ни к чему хорошему не приводил.
— Что ж, — сказал агент. — Этот дом я не могу продать вам. Кто первый пришел, того первым и обслужим.
Мистер Грейвс произнес: «Всего хорошего», и понес свою жалкую слабогрудую гордость вниз по лестнице; он, по крайней мере, мог утешаться тем, что если постоянно и опаздывал получить желаемое, то хотя бы не соглашался на суррогаты.
— Я пройду с вами в контору прямо сейчас, — сказала Энн, беря агента под руку и поворачиваясь спиной к ванной комнате, где с потемневшим, осунувшимся лицом стоял в ожидании человек в черном с пистолетом в руке. Они спустились по лестнице в холодный пасмурный день; серый влажный воздух показался ей сладостным, словно воздух солнечного лета, потому что она снова была в безопасности.
4
Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
Выстроившись в длинный ряд, девушки послушно семенили ногами, наклоняясь и хлопая ладонями по коленкам, с усталой энергией повторяя: «чин-чин». Они репетировали уже пять часов подряд.
— Так не пойдет. Искры нет. Сначала, пожалуйста.
Что сказал Аладдин…
— А скольких они уже зарезали? — спросила Энн тихонько. — Чин-чин.
— О, с полдюжины.
— Я рада, что приехала в последний момент. Две недели такой пытки! Нет уж, благодарю покорно.
— Неужели нельзя вложить в то, что вы делаете, хоть каплю Искусства? — вопрошал режиссер. — Где ваша гордость? Это вам не какая-нибудь дешевая пантомима.
Что сказал Аладдин…
— Ты выглядишь выжатой как лимон, — сказала Энн.
— Ты тоже не лучше.
— Тут у вас столько разного случается, прямо калейдоскоп какой-то.
— Еще раз, девочки, и перейдем к сцене с мисс Мэйдью.
Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
— Ты иначе запоешь, когда пробудешь здесь недельку-другую.
Мисс Мэйдью сидела боком в первом ряду, положив ноги на соседнее кресло. На ней был костюм для гольфа — из твида, — и выглядела она так, будто только что явилась с поля для игры или с охоты на куропаток в заросших травою угодьях. По-настоящему ее звали Биннс, а папочка у нее был лорд Фордхэвен. Она произнесла тоном проникновенным и аристократичным, обращаясь к Альфреду Блику: «Я заявила, что не хочу быть представленной ко двору».
— Что за тип сидит в последнем ряду партера? — шепотом спросила Энн. Человек казался ей со сцены всего лишь тенью.
— Не знаю. Не бывал здесь раньше. Думаю, из тех, кто дает на спектакль деньги. Хочет рассмотреть нас получше. — Руби передразнила воображаемого мецената: «Не познакомите ли меня с девочками, мистер Коллиер? Мне хочется поблагодарить их: они так стараются сделать все для успеха спектакля. Как насчет того чтобы пообедать вместе, детка?»
— Прекрати болтовню, Руби, и поживей, — сказал мистер Коллиер.
Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
— Хорошо. Достаточно.
— Простите, мистер Коллиер, — сказала Руби, — можно задать вам один вопрос?
— А теперь, мисс Мэйдью, ваша сцена с мистером Бликом. Так что вы хотели узнать, Руби?
— Что же все-таки сказал Аладдин?
— Я требую дисциплины, — сказал мистер Коллиер, — и собираюсь добиться дисциплины.
Он был довольно мал ростом, с волосами цвета соломы и яростным взглядом. Срезанный подбородок не украшал и без того малоприятное лицо. Он постоянно оглядывался через плечо, словно страшился, что кто-то готовится напасть на него сзади. И он вовсе не был хорошим режиссером. Назначением в этот театр он был обязан такому количеству «нажатых кнопок», что и не перечесть. Кто-то должен был некую сумму денег некоему лицу, у которого имелся племянник… Но мистер Коллиер не был этим племянником: цепь случайностей тянулась дальше и дальше, до тех пор пока не дотянулась до мистера Коллиера. Одним из звеньев являлась и мисс Мэйдью, но цепь тянулась так далеко, что невозможно было не запутаться. И возникало ни на чем не основанное предположение, что мистер Коллиер скорее всего получил это место исключительно благодаря своим достоинствам. Мисс Мэйдью не претендовала на что-либо подобное. Она постоянно публиковала в дешевых журналах для женщин коротенькие статейки под названием «Упорный труд — единственный ключ к успеху на сцене». Она закурила новую сигарету и спросила:
— Это вы мне?
Потом снова обратилась к Альфреду Блику, одетому в смокинг, поверх которого была накинута вязаная шерстяная шаль красного цвета:
— Я просто не хотела всего этого… всех этих королевских чаепитий в саду.
Мистер Коллиер произнес:
— Никто не уходит из театра, пока я не скажу, — и нервно оглянулся через плечо на толстого господина, выдвинувшегося поближе к свету из тьмы партера. Толстяк явно был одним из бесчисленных звеньев цепи, вытянувшей мистера Коллиера в Ноттвич, на это ответственное место у режиссерского пульта, в этот вечный страх, что никто его не уважает и никогда слушаться не будет.
— Не представите ли вы меня вашим девочкам, мистер Коллиер, — спросил толстяк. — Если вы закончили. Я не хотел бы вас прерывать.
— Разумеется, — сказал Коллиер. — Девочки, это мистер Дэвенант, один из наших главных спонсоров.
— Дэвис, не Дэвенант, — поправил толстяк. — Я откупил этот спектакль у Дэвенанта.
Он махнул рукой; на пухлом мизинце сверкнул изумруд, заставив Энн вздрогнуть. Толстяк произнес:
— Мне хотелось бы иметь приятнейшую возможность пригласить каждую из девушек пообедать со мной, пока этот спектакль в репертуаре. Просто чтобы выразить каждой из вас признательность и показать, что я высоко ценю ваше старание сделать все для успеха этой пьесы. С кого мне начать? — весело спросил он.
Толстяк выглядел как человек, неожиданно обнаруживший, что ему нечем занять свои мысли, и потому готовый на безрассудные поступки, лишь бы заполнить вакуум.
— Мисс Мэйдью, — начал он без энтузиазма, словно желал продемонстрировать хору мальчиков чистоту своих намерений, пригласив ведущего солиста.
— Извините, — отрезала мисс Мэйдью, — я обедаю с Бликом.
Энн не стала слушать дальше; ей вовсе не хотелось обижать Дэвиса, но его присутствие в театре ее потрясло. Она верила в Судьбу и в Господа Бога, в существование Добра и Зла, и верила в Младенца Христа в яслях, во все эти Рождественские истории; она верила, что невидимые силы могут сталкивать людей друг с другом, заставляя вступать на путь, которым эти люди вовсе не собирались идти; но сама она твердо решила, что не станет помогать этим силам. Она не станет подыгрывать ни Богу, ни дьяволу; ей удалось уйти от Ворона, оставив его в ванной комнате крохотного пустого домишки на окраине города, и дела Ворона ее больше не касались. Она не собиралась его выдавать; она пока еще не присоединилась к бесчисленным легионам сторонников организованности и порядка, но и Ворону помогать не хотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35