А сейчас вы похожи на прекрасную… э-э…
— На кого?
— Неважно. Если я скажу, о чем подумал, мне достанется на орехи. Пошли.
Они вышли и направились к «блэйзеру», припаркованному в нескольких метрах от ее домика.
— Надеюсь, вы знаете дорогу. Когда я сюда ехал, то все время сверялся с картой.
Кэтлин рассмеялась и скользнула на переднее сиденье.
— Знаю. Но исключительно потому, что приезжаю сюда много лет. Только местные жители хорошо ориентируются в здешних местах.
— Охотно верю, — сказал он. — Куда ехать?
Она объяснила ему, как ехать, и потом откинулась на спинку сиденья, которое было теплым, оттого что машина целый день простояла на солнце. Но прохладный поток воздуха из кондиционера скоро исправил это маленькое неудобство.
— По-моему, вы не похожи на человека, который ездит на «блэйзере», — задумчиво произнесла она.
Эрик весело рассмеялся и покрутил ручку приемника.
— Какая же машина, на ваш взгляд, мне подошла бы? — с любопытством спросил он.
— Ну-у, — протянула она. — Может быть «миата» или «корвет».
Он снова рассмеялся, еще громче. Смех его был таким естественным, веселым, таким мужским и очень заразительным.
— А как насчет «доджа»?
— Вы шутите!
— Нет. Эта машина принадлежит телевидению. А сам я, вообще-то, езжу на «додже». Никаких тебе меховых сидений, ни плейера для компакт-дисков и дверцы без всяких надписей. Зато очень удобно перевозить всю мою аппаратуру.
— Не могу в это поверить, — откровенно сказала Кэтлин. Она поудобнее уселась с ногами на сиденье и, повернувшись к нему, спросила: — Вы живете в Сент-Луисе?
— Да. Вы когда-нибудь слышали о термине «УС»?
— Нет, — покачала головой Кэтлин.
— Конечно, откуда вам знать, ведь вы не работаете в телевизионной индустрии. Так вот, «УС» — это «управляемая собственность». По закону, одна телекомпания может владеть пятью телевизионными центрами. Один из принадлежащих Ю-би-эс расположен в Сент-Луисе. Для меня это только адрес, по которому мне отправляется корреспонденция. А начальство посылает меня куда захочет.
— Как интересно. Боюсь, я ничего не знаю о телеиндустрии.
— Боюсь, я тоже, — улыбнулся Эрик. — Все, что я знаю, — это как обращаться с моей камерой. Я мечтаю создавать нечто более творческое, чем репортажи с места событий. Свою нынешнюю работу я считаю чем-то вроде стажировки. Я хотел бы в один прекрасный день создать собственную телевизионную компанию и снимать рекламу или документальные фильмы вроде того, над которым работаю сейчас. К сожалению, для этого требуется куча денег.
— Наверное, таким ценным сотрудникам, как вы, компания хорошо платит.
— Прилично, но не более того. Настоящая слава достается тем парням, что стоят перед камерой, а не позади нее. — Указательным пальцем он коснулся кончика ее носа. — А теперь ваша очередь. Я ничего не знаю о вашем «тряпичном бизнесе».
Улыбнувшись, Кэтлин коротко описала свои обязанности, но, к ее удивлению, он интересовался этим всерьез и задавал разные умные вопросы, так что она с увлечением пустилась в объяснения.
— Я езжу на ярмарки моды несколько раз в год. И в самой Атланте, и в Чикаго, и в Далласе. Два-три раза в году наезжаю в Нью-Йорк.
— Шикарная жизнь.
Ее рассказ, кажется, действительно произвел на него впечатление.
— Не совсем, — рассмеялась она. — Мне частенько приходится уговаривать закройщиков изменить что-то в покрое одежды, а они упрямятся. Обязательно находится богатая покупательница, которой платье требуется именно сегодня к вечеру, чтобы потанцевать в загородном клубе. Она требует, чтобы я уговорила продавца с каменным сердцем отправиться на склад и привезти это чертово платье. У продавщиц не вовремя заканчивается товар, а кладовщик клянется, что его нет в наличии. — Кэтлин замолчала и тяжело вздохнула. — Достаточно?
Он покачал головой.
— Но осенью-то вы снова ко всему этому вернетесь?
Внезапно вспомнив, что ни к чему она уже не вернется, Кэти быстро отвернулась.
— Да, — неопределенно ответила она. Ей не хотелось обсуждать причину ее ухода с работы в «Мэйсонс».
Эрик почувствовал ее замешательство, оторвал взгляд от дороги и, сощурившись, поглядел на Кэтлин.
Сочтя благоразумным переменить тему, Кэти сказала:
— Езжайте помедленнее. На перекрестке нужно будет свернуть направо.
Отель «Полумесяц» располагался в самом центре городка Юрика-Спрингс. Он имел очень европейский вид: стены из серого кирпича, голубая крыша с красными трубами, которые свидетельствовали о времени его постройки. По всей длине здания на каждом этаже располагались веранды, там, сидя на каменных скамьях, постояльцы могли любоваться чудесным видом на горы.
Эрик припарковал машину и помог Кэти выйти. Древний вид гостиницы произвел на него впечатление, но Кэтлин вдруг почувствовала неловкость оттого, что Эдна так расхваливала это место человеку, объездившему полмира. Однако Эрик с удовольствием разглядывал старинное здание.
Вестибюль украшали белые греческие колонны, персидский ковер во весь пол и резной деревянный потолок. Посередине стоял белый мраморный камин, у которого можно было греться со всех четырех сторон. Разумеется, в такой жаркий летний вечер огонь не горел, и аккуратно сложенные поленья лежали рядом с камином. Посетители, сидевшие в холле, наслаждались прохладным кондиционированным воздухом.
Обеденный зал, казалось, сошел со страниц исторического романа. Стены были оклеены красным с золотом обоями. Дубовые полы были натерты до ослепительного блеска. Столы, покрытые красными скатертями, были сервированы серебром, фарфором и хрусталем. В углу зала стоял концертный рояль, на котором тихонько наигрывал человек в смокинге.
Эдна заранее заказала им столик. Метрдотель проводил Эрика и Кэтлин и со старомодной учтивостью придержал стул за Кэтлин, когда она усаживалась. Он подал им карту вин и деликатно удалился.
— Что за напиток такой — «шприцер»? — спросил Эрик.
— Белое вино, сода, лед и лимон.
— А как же здоровые крепкие напитки типа виски с содовой? — Эрик поставил локти на стол и, подперев голову кулаками, хитро посмотрел на Кэтлин.
— Я не люблю крепкие напитки, предпочитаю что-нибудь вроде пунша или коктейль.
— А что вы пьете, если вам нужна хорошая встряска?
— Витамины.
Он расхохотался и отсалютовал ей бокалом с хайболом, который ему принесли. Они отпили по глотку, и он сказал:
— Дайте-ка я попробую ваш «шприцер». В жизни все надо испытать.
Он взял у нее из рук заледеневший стакан и специально повернул его той стороной, где остались отпечатки ее губной помады. Потом взглянул на Кэти поверх стакана и отхлебнул. Возвращая стакан, Эрик тихо проговорил:
— Очень вкусно.
У Кэтлин словно все оборвалось внутри, но она не смогла оторвать взгляд от его пронзительных глаз. Он вовсе не имел в виду напиток. Таким образом он говорил ей, что помнит вкус ее губ и вкус этот ему очень нравится.
Кэти готова была расцеловать появившегося у их столика официанта.
— Итак, что я буду сегодня есть? — Она попыталась изобразить живейший интерес, заглядывая в меню. На самом деле она была уверена, что ей кусок в горло не полезет. Сердце так колотилось в груди, что Кэти с трудом справлялась с дыханием.
— Я уже выбрал — объявил Эрик, решительно захлопывая меню.
— Что? — поинтересовалась она.
— Жареного цыпленка. Только на Юге умеют по-настоящему готовить жареных цыплят.
— О, тогда вам нужно поехать в Алабаму. Думаю, там живут главные в мире специалисты по жарке цыплят.
Он смотрел на ее губы, пока она говорила, потом взглянул ей прямо в глаза.
— Я приеду.
Это было обещание, и вновь в груди у Кэти екнуло.
— На чем остановились вы? — спросил он, когда официант, державший наготове блокнот и карандаш, приготовился записывать их заказ.
— Форель. Отварную, пожалуйста. И к ней несколько ломтиков лимона, — сказала Кэти официанту.
Тот отошел, и Эрик снова наклонился к ней.
— Хотите еще «шприцер»?
— Нет, спасибо. Но вы можете заказать себе еще выпить, если хотите.
— Нет, на сегодня достаточно. — Он взял ее за руку, обхватил своими длинными пальцами ее запястье и впился страстным поцелуем в то место, где пульсировала синяя жилка. — «Ми-цуко». Вы всегда так хорошо пахнете? — Он прошептал это, почти не отрывая губ от ее руки, а его большой палец слегка массировал ее ладонь. Вопрос был риторическим и ответа не требовал, поэтому она промолчала. — Расскажите мне о себе, Кэтлин.
— Что вы хотите узнать?
— Все. Тяжело вам пришлось после гибели родителей?
Не отдавая себе в этом отчета, она положила другую руку на его пальцы, поглаживавшие ее ладонь. Потом долго смотрела на сплетенные руки, прежде чем начала рассказывать.
— Я тоже хотела умереть. Я ужасно разозлилась. Как мог Бог так поступить со мной? Я всегда была послушной, хорошо училась, ничего не оставляла на тарелке. Ну, вы знаете, что означает в детском понимании «вести себя примерно». — Кэти вздохнула. — Я в тот вечер была с друзьями, потому что у меня только что кончилась простуда и мама не разрешила мне поехать с ними кататься на лодке. Я ничего не знала, пока утром мама моей подружки не услышала сообщение по радио.
Кэтлин закрыла глаза. Она вновь почувствовала боль, которую испытала в тот день.
— Мне почти двадцать шесть лет. Я прожила с мамой и папой половину этой жизни, и они все еще остаются частью меня самой, — тихо продолжила она. — Воспоминания о них сохранились в моей памяти ярче, чем те события, что произошли после их смерти.
— Вас отдали в приют.
— Да, — криво улыбнувшись, подтвердила она. — Помню, я ужасно рассердилась на друзей моих родителей, которые говорили, что очень за меня беспокоятся, но не предложили мне жить у них. Они были очень добрыми. Теперь я это прекрасно понимаю. А тогда я страшно горевала, что моя жизнь полетела к черту. Я возненавидела весь мир.
— Думаю, у вас были для этого основания. — Он быстро поцеловал ее руку и спросил: — А в какой школе вы учились?
— В приюте. Это было «поддерживаемое церковью заведение». Господи, как же я ненавижу эти слова! Там мы учились до девятого класса. А потом я пошла в обычную школу. Это помогло мне подготовиться к жизни вне приюта.
— А колледж?
— У меня были хорошие отметки, и приют выделил мне стипендию из денег, которые жертвовали состоятельные покровители. Но я еще работала в магазине готовой одежды, ведь стипендия была совсем небольшая.
— Не считайте меня дураком, мисс Хэйли. — Он понимающе улыбнулся. — Вы работали потому, что вам не хотелось жить на подаяние.
— Может быть, — потупившись, признала она.
— Продолжайте.
— Об остальном вы знаете. Или можете догадаться. Окончив колледж, я работала продавщицей, потом стала потихоньку подниматься вверх по служебной лестнице, пока наконец два года назад не заняла свой пост в «Мэй-соне». — Кэти не хотелось обсуждать свой уход с работы, поэтому она резко сменила тему разговора. — А ваша семья? Судя по вашей фамилии, ваши предки были скандинавами.
— Да, отец у меня был датчанин. Он принадлежит к первому поколению американцев в нашем семействе. Его родители эмигрировали из Дании, когда он был младенцем. Дедушка мой работал часовщиком. Бабушка так и не научилась ни одному слову по-английски. Единственное, что я о ней помню, это белоснежные волосы, собранные в пучок, да домашнее печенье, вкуснее которого я никогда ничего не ел.
— Так всегда кажется. В детстве все вкуснее и интереснее, — улыбаясь, заметила Кэти.
— Наверное.
— А родители? Чем занимался ваш отец?
— Он был человеком сложным и очень упрямым. Учился в колледже, воевал, потом вернулся домой и женился на моей матери. Он работал в компании «Боинг» в Сиэтле. Там я и вырос. Он был большим, жилистым и обладал очень жестким, даже жестоким характером. Но однажды я видел, как он плакал, смотря сентиментальную мелодраму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— На кого?
— Неважно. Если я скажу, о чем подумал, мне достанется на орехи. Пошли.
Они вышли и направились к «блэйзеру», припаркованному в нескольких метрах от ее домика.
— Надеюсь, вы знаете дорогу. Когда я сюда ехал, то все время сверялся с картой.
Кэтлин рассмеялась и скользнула на переднее сиденье.
— Знаю. Но исключительно потому, что приезжаю сюда много лет. Только местные жители хорошо ориентируются в здешних местах.
— Охотно верю, — сказал он. — Куда ехать?
Она объяснила ему, как ехать, и потом откинулась на спинку сиденья, которое было теплым, оттого что машина целый день простояла на солнце. Но прохладный поток воздуха из кондиционера скоро исправил это маленькое неудобство.
— По-моему, вы не похожи на человека, который ездит на «блэйзере», — задумчиво произнесла она.
Эрик весело рассмеялся и покрутил ручку приемника.
— Какая же машина, на ваш взгляд, мне подошла бы? — с любопытством спросил он.
— Ну-у, — протянула она. — Может быть «миата» или «корвет».
Он снова рассмеялся, еще громче. Смех его был таким естественным, веселым, таким мужским и очень заразительным.
— А как насчет «доджа»?
— Вы шутите!
— Нет. Эта машина принадлежит телевидению. А сам я, вообще-то, езжу на «додже». Никаких тебе меховых сидений, ни плейера для компакт-дисков и дверцы без всяких надписей. Зато очень удобно перевозить всю мою аппаратуру.
— Не могу в это поверить, — откровенно сказала Кэтлин. Она поудобнее уселась с ногами на сиденье и, повернувшись к нему, спросила: — Вы живете в Сент-Луисе?
— Да. Вы когда-нибудь слышали о термине «УС»?
— Нет, — покачала головой Кэтлин.
— Конечно, откуда вам знать, ведь вы не работаете в телевизионной индустрии. Так вот, «УС» — это «управляемая собственность». По закону, одна телекомпания может владеть пятью телевизионными центрами. Один из принадлежащих Ю-би-эс расположен в Сент-Луисе. Для меня это только адрес, по которому мне отправляется корреспонденция. А начальство посылает меня куда захочет.
— Как интересно. Боюсь, я ничего не знаю о телеиндустрии.
— Боюсь, я тоже, — улыбнулся Эрик. — Все, что я знаю, — это как обращаться с моей камерой. Я мечтаю создавать нечто более творческое, чем репортажи с места событий. Свою нынешнюю работу я считаю чем-то вроде стажировки. Я хотел бы в один прекрасный день создать собственную телевизионную компанию и снимать рекламу или документальные фильмы вроде того, над которым работаю сейчас. К сожалению, для этого требуется куча денег.
— Наверное, таким ценным сотрудникам, как вы, компания хорошо платит.
— Прилично, но не более того. Настоящая слава достается тем парням, что стоят перед камерой, а не позади нее. — Указательным пальцем он коснулся кончика ее носа. — А теперь ваша очередь. Я ничего не знаю о вашем «тряпичном бизнесе».
Улыбнувшись, Кэтлин коротко описала свои обязанности, но, к ее удивлению, он интересовался этим всерьез и задавал разные умные вопросы, так что она с увлечением пустилась в объяснения.
— Я езжу на ярмарки моды несколько раз в год. И в самой Атланте, и в Чикаго, и в Далласе. Два-три раза в году наезжаю в Нью-Йорк.
— Шикарная жизнь.
Ее рассказ, кажется, действительно произвел на него впечатление.
— Не совсем, — рассмеялась она. — Мне частенько приходится уговаривать закройщиков изменить что-то в покрое одежды, а они упрямятся. Обязательно находится богатая покупательница, которой платье требуется именно сегодня к вечеру, чтобы потанцевать в загородном клубе. Она требует, чтобы я уговорила продавца с каменным сердцем отправиться на склад и привезти это чертово платье. У продавщиц не вовремя заканчивается товар, а кладовщик клянется, что его нет в наличии. — Кэтлин замолчала и тяжело вздохнула. — Достаточно?
Он покачал головой.
— Но осенью-то вы снова ко всему этому вернетесь?
Внезапно вспомнив, что ни к чему она уже не вернется, Кэти быстро отвернулась.
— Да, — неопределенно ответила она. Ей не хотелось обсуждать причину ее ухода с работы в «Мэйсонс».
Эрик почувствовал ее замешательство, оторвал взгляд от дороги и, сощурившись, поглядел на Кэтлин.
Сочтя благоразумным переменить тему, Кэти сказала:
— Езжайте помедленнее. На перекрестке нужно будет свернуть направо.
Отель «Полумесяц» располагался в самом центре городка Юрика-Спрингс. Он имел очень европейский вид: стены из серого кирпича, голубая крыша с красными трубами, которые свидетельствовали о времени его постройки. По всей длине здания на каждом этаже располагались веранды, там, сидя на каменных скамьях, постояльцы могли любоваться чудесным видом на горы.
Эрик припарковал машину и помог Кэти выйти. Древний вид гостиницы произвел на него впечатление, но Кэтлин вдруг почувствовала неловкость оттого, что Эдна так расхваливала это место человеку, объездившему полмира. Однако Эрик с удовольствием разглядывал старинное здание.
Вестибюль украшали белые греческие колонны, персидский ковер во весь пол и резной деревянный потолок. Посередине стоял белый мраморный камин, у которого можно было греться со всех четырех сторон. Разумеется, в такой жаркий летний вечер огонь не горел, и аккуратно сложенные поленья лежали рядом с камином. Посетители, сидевшие в холле, наслаждались прохладным кондиционированным воздухом.
Обеденный зал, казалось, сошел со страниц исторического романа. Стены были оклеены красным с золотом обоями. Дубовые полы были натерты до ослепительного блеска. Столы, покрытые красными скатертями, были сервированы серебром, фарфором и хрусталем. В углу зала стоял концертный рояль, на котором тихонько наигрывал человек в смокинге.
Эдна заранее заказала им столик. Метрдотель проводил Эрика и Кэтлин и со старомодной учтивостью придержал стул за Кэтлин, когда она усаживалась. Он подал им карту вин и деликатно удалился.
— Что за напиток такой — «шприцер»? — спросил Эрик.
— Белое вино, сода, лед и лимон.
— А как же здоровые крепкие напитки типа виски с содовой? — Эрик поставил локти на стол и, подперев голову кулаками, хитро посмотрел на Кэтлин.
— Я не люблю крепкие напитки, предпочитаю что-нибудь вроде пунша или коктейль.
— А что вы пьете, если вам нужна хорошая встряска?
— Витамины.
Он расхохотался и отсалютовал ей бокалом с хайболом, который ему принесли. Они отпили по глотку, и он сказал:
— Дайте-ка я попробую ваш «шприцер». В жизни все надо испытать.
Он взял у нее из рук заледеневший стакан и специально повернул его той стороной, где остались отпечатки ее губной помады. Потом взглянул на Кэти поверх стакана и отхлебнул. Возвращая стакан, Эрик тихо проговорил:
— Очень вкусно.
У Кэтлин словно все оборвалось внутри, но она не смогла оторвать взгляд от его пронзительных глаз. Он вовсе не имел в виду напиток. Таким образом он говорил ей, что помнит вкус ее губ и вкус этот ему очень нравится.
Кэти готова была расцеловать появившегося у их столика официанта.
— Итак, что я буду сегодня есть? — Она попыталась изобразить живейший интерес, заглядывая в меню. На самом деле она была уверена, что ей кусок в горло не полезет. Сердце так колотилось в груди, что Кэти с трудом справлялась с дыханием.
— Я уже выбрал — объявил Эрик, решительно захлопывая меню.
— Что? — поинтересовалась она.
— Жареного цыпленка. Только на Юге умеют по-настоящему готовить жареных цыплят.
— О, тогда вам нужно поехать в Алабаму. Думаю, там живут главные в мире специалисты по жарке цыплят.
Он смотрел на ее губы, пока она говорила, потом взглянул ей прямо в глаза.
— Я приеду.
Это было обещание, и вновь в груди у Кэти екнуло.
— На чем остановились вы? — спросил он, когда официант, державший наготове блокнот и карандаш, приготовился записывать их заказ.
— Форель. Отварную, пожалуйста. И к ней несколько ломтиков лимона, — сказала Кэти официанту.
Тот отошел, и Эрик снова наклонился к ней.
— Хотите еще «шприцер»?
— Нет, спасибо. Но вы можете заказать себе еще выпить, если хотите.
— Нет, на сегодня достаточно. — Он взял ее за руку, обхватил своими длинными пальцами ее запястье и впился страстным поцелуем в то место, где пульсировала синяя жилка. — «Ми-цуко». Вы всегда так хорошо пахнете? — Он прошептал это, почти не отрывая губ от ее руки, а его большой палец слегка массировал ее ладонь. Вопрос был риторическим и ответа не требовал, поэтому она промолчала. — Расскажите мне о себе, Кэтлин.
— Что вы хотите узнать?
— Все. Тяжело вам пришлось после гибели родителей?
Не отдавая себе в этом отчета, она положила другую руку на его пальцы, поглаживавшие ее ладонь. Потом долго смотрела на сплетенные руки, прежде чем начала рассказывать.
— Я тоже хотела умереть. Я ужасно разозлилась. Как мог Бог так поступить со мной? Я всегда была послушной, хорошо училась, ничего не оставляла на тарелке. Ну, вы знаете, что означает в детском понимании «вести себя примерно». — Кэти вздохнула. — Я в тот вечер была с друзьями, потому что у меня только что кончилась простуда и мама не разрешила мне поехать с ними кататься на лодке. Я ничего не знала, пока утром мама моей подружки не услышала сообщение по радио.
Кэтлин закрыла глаза. Она вновь почувствовала боль, которую испытала в тот день.
— Мне почти двадцать шесть лет. Я прожила с мамой и папой половину этой жизни, и они все еще остаются частью меня самой, — тихо продолжила она. — Воспоминания о них сохранились в моей памяти ярче, чем те события, что произошли после их смерти.
— Вас отдали в приют.
— Да, — криво улыбнувшись, подтвердила она. — Помню, я ужасно рассердилась на друзей моих родителей, которые говорили, что очень за меня беспокоятся, но не предложили мне жить у них. Они были очень добрыми. Теперь я это прекрасно понимаю. А тогда я страшно горевала, что моя жизнь полетела к черту. Я возненавидела весь мир.
— Думаю, у вас были для этого основания. — Он быстро поцеловал ее руку и спросил: — А в какой школе вы учились?
— В приюте. Это было «поддерживаемое церковью заведение». Господи, как же я ненавижу эти слова! Там мы учились до девятого класса. А потом я пошла в обычную школу. Это помогло мне подготовиться к жизни вне приюта.
— А колледж?
— У меня были хорошие отметки, и приют выделил мне стипендию из денег, которые жертвовали состоятельные покровители. Но я еще работала в магазине готовой одежды, ведь стипендия была совсем небольшая.
— Не считайте меня дураком, мисс Хэйли. — Он понимающе улыбнулся. — Вы работали потому, что вам не хотелось жить на подаяние.
— Может быть, — потупившись, признала она.
— Продолжайте.
— Об остальном вы знаете. Или можете догадаться. Окончив колледж, я работала продавщицей, потом стала потихоньку подниматься вверх по служебной лестнице, пока наконец два года назад не заняла свой пост в «Мэй-соне». — Кэти не хотелось обсуждать свой уход с работы, поэтому она резко сменила тему разговора. — А ваша семья? Судя по вашей фамилии, ваши предки были скандинавами.
— Да, отец у меня был датчанин. Он принадлежит к первому поколению американцев в нашем семействе. Его родители эмигрировали из Дании, когда он был младенцем. Дедушка мой работал часовщиком. Бабушка так и не научилась ни одному слову по-английски. Единственное, что я о ней помню, это белоснежные волосы, собранные в пучок, да домашнее печенье, вкуснее которого я никогда ничего не ел.
— Так всегда кажется. В детстве все вкуснее и интереснее, — улыбаясь, заметила Кэти.
— Наверное.
— А родители? Чем занимался ваш отец?
— Он был человеком сложным и очень упрямым. Учился в колледже, воевал, потом вернулся домой и женился на моей матери. Он работал в компании «Боинг» в Сиэтле. Там я и вырос. Он был большим, жилистым и обладал очень жестким, даже жестоким характером. Но однажды я видел, как он плакал, смотря сентиментальную мелодраму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44