Первые обитатели бункера оказались здесь как бы в
изгнании, в эмиграции; для детей, родившихся под землей, для всего второго
поколения, бункер был отечеством, милой родиной, они ее любили и о другой
не помышляли.
Першин понимал, что вести с ними переговоры бессмысленно и
бесполезно: они не выйдут, не станут объясняться, не смиряться и
предпочтут смерть.
Он решил вывести пленников наверх, дать отряду отдых. К этому времени
отряд едва держался на ногах, пот ел глаза, все тяжело и хрипло
отдувались.
Отряд с трудом отыскал дорогу назад. Разведчики бродили, перебираясь
с горизонта на горизонт, петляли, пока не нашли вентиляционный ствол -
широкую трубу, прорезающую толщу земли снизу вверх. В свете фонаря
вмурованная в трубу железная лестница отвесно уходила в сумрачную высоту.
И теперь, чтобы подняться наверх, всем предстояло одолеть эту лестницу и
эту трубу.
Было раннее утро, сентябрь, бабье лето. Вся трава в обширном
московском дворе посреди Чертолья была усыпана разноцветными палыми
листьями. Во дворе повсюду росли липы, тополя, клены и рябины, медленно и
бесшумно листья скользили вниз, и казалось, в неподвижном воздухе за ними
тянутся пестрые извилистые следы.
Кто любит Москву, тот знает сонливую погожую задумчивость московских
дворов в разгар бабьего лета и к печали своей или к радости со смирением
ждет перемены судьбы, которая в эту пору случается неизбежно.
На краю двора, в густых зарослях жимолости, чубушника и одичалой
сирени, поодаль от домов и построек стоял заброшенный каменный сарай.
Никто не знал, за какой надобностью он здесь поставлен и какая в нем
человечеству нужда. Правда, никто до сих пор не интересовался, что и не
мудрено: мало ли у нас настроено, что никому не нужно, однако никому не
мешает.
В тишине осеннего утра дверь, которая никогда прежде не открывалась,
неожиданно заскрипела, и рослые автоматчики в грязной пятнистой форме
стали выводить из сарая измученных бледных людей, которые тут же бессильно
опускались на траву, словно после тяжкой пешей дороги. С лихорадочным
блеском в глазах пленники затравленно озирались, каждый жадно вдыхал
прохладный утренний воздух.
Никогда еще уютный зеленый двор в самом центре Чертолья не собирал
столько людей - весь двор заполонили. Изможденные, они молча и неподвижно
сидели на траве под деревьями, и разноцветные листья, кружа и взмывая,
плыли над ними, как причудливый флот.
Хартман и молодой альбинос лежали в стороне на расстеленных на земле
одеялах. Американец время от времени забывался, обессиленный потерей
крови, недосыпом, усталостью, альбинос бессонно озирался - вероятно,
слишком разительной была перемена: он внимательно обозревал разноцветные
осенние деревья, траву, цветы, увитые плющом дома и пристально
всматривался в прозрачное высокое небо, где умиротворенно плыли невесомые
пушистые облака.
- Как ты? - присел возле него на корточки Бирс.
- Нормально, - сдержанно и односложно ответил альбинос.
- Очень больно?
- Я привык.
- Ты когда-нибудь видел небо?
- Нет.
- Никогда?
- Никогда.
- Нравится?
- Я не знаю. Пусто.
Да, он привык к тесноте, стенам, потолку, ограниченному пространству,
даль и простор были для него пустотой, которая существовала вокруг
неизвестно зачем.
Бирс подумал, что юноша впервые видит солнце, траву, деревья и
прочее, прочее, что люди знают с рождения. И какой же должна быть идея,
если вера в нее лишает человека чего-то важного для него, столь же
ценного, как и сама жизнь. Впрочем, она и жизни лишает с легкостью, словно
это пустяк.
В ожидании машин Бирс размышлял, как разговорить альбиноса, чтобы
разузнать что-нибудь о Джуди. Пленника наверняка интересовало, что с ним
станет, но он не задал ни одного вопроса, что, впрочем, и понятно было:
когда человек обязан лишь выполнять приказ, он не должен задумываться, что
его ждет. Там, внизу, они не имели права задумываться о будущем, у них не
было будущего, вернее, будущее означало для них новый приказ, и это было
все, что их ждало впереди.
- Сейчас тебя отвезут в госпиталь, - наклонился Антон к альбиносу.
- Зачем? - спросил альбинос.
- Тебя там подлечат...
- Чтобы убить? - с прежним равнодушием поинтересовался альбинос.
Изо дня в день им твердили - плен означает смерть, они готовы были к
ней, Бирс не замечал в пленнике ни страха, ни тревоги. Тот знал, что его
ждет, но сохранял спокойствие перед любой участью, какую уготовила ему
судьба.
- Почему убить? - удивился Бирс. - Вылечат, будешь жить.
- Это обман, - убежденно сказал пленник.
- Обман - то, что тебе вбили в голову. Никто не собирается тебя
убивать. Ты мне лучше скажи: ты действительно не знаешь, где американка?
- Не знаю, - сказал он после затянувшейся паузы.
Антон отошел от него и медленно брел по двору, размышляя: альбинос
несомненно что-то знал, но таился. Бирс увидел в стороне машину
сопровождения, дверцы были распахнуты, на переднем сидении сидел Першин и
разговаривал по радиотелефону. Антон вдруг подумал, что надо позвонить
домой.
Впоследствии он пытался найти причину, но не мог: не было ему ни
голоса, ни знамения, просто подумалось, что надо позвонить домой. И все же
это не была случайность; вероятно, в пространстве возник сигнал, и Антон
его получил.
Першин, как правило, не разрешал никому пользоваться служебным
радиотелефоном для частных разговоров - в любой момент могло поступить
сообщение, да и вообще нельзя засорять эфир, а кроме того, командир
опасался утечки информации.
Бирс побрел со двора в надежде отыскать автомат, однако, что-то,
видимо, ощутил и Першин, потому что неожиданно окликнул его и молча
протянул трубку радиотелефона.
Замирая, Антон набрал номер и вдруг почувствовал, как у него ослабли
ноги: Джуди была дома. Вначале ему показалось, что он ослышался, но нет,
это была она - она!
- Джуди... - растерянно пробормотал он.
Услышав его голос, она заплакала:
- Тони, где ты?! Приезжай скорее!
Она сказала, что ее отпустил охранник.
- Как отпустил?! - не понял Антон. - Кто?!
Это было немыслимо, верилось с трудом. Антон решил, что он чего-то не
понял или она что-то путает, но было не до расспросов: Джуди вся тряслась
от страха.
- Тони, это ужасно, ужасно! Они могут вернуться! Я боюсь, приезжай
скорей! - твердила она, не переставая, видно, натерпелась, бедняжка, ему
стоило большого труда убедить ее, что ничего не случится.
- Поезжай, - сказал Першин, и это было похоже на приказ, но Бирс не
уехал, прежде чем не известил Хартмана:
- Стэн, вы слышите меня? Стэн!.. Джуди нашлась!
Хартман открыл глаза, взгляд его блуждал, как бы не в силах
остановиться на чем-то определенном. Наконец, он зацепился за лицо Бирса,
но оставался мутным и замороченным, а потом стал яснеть, и Хартман
очнулся.
- Джуди нашлась! - повторил Бирс.
- Неужели?! - обрадовался американец. - Она здесь?! Вы видели ее?!
- Нет. Я говорил с ней по телефону. Она дома.
- Как дома? - не понял Хартман. - Где?! Как она туда попала?
- Она говорит, что ее отпустили. Охранник отпустил.
- Вот видите, я был прав, - улыбнулся Хартман. - Если человеку дать
шанс, он одумается. Джуди смогла убедить охранника.
- По-английски? - спросил Бирс. - Или она под землей выучила русский?
"Что-то здесь не так", - думал он, но спорить не стал. Антон обратил
внимание, как сосредоточенно прислушивается лежащий рядом альбинос:
разговор шел по-английски, но юноша явно прислушивался, Бирс отметил.
Разумеется, Антон не поверил, что Джуди кого-то убедила. Да и разве
можно было кого-то убедить там, внизу?
И все же, все же - никуда от этого не деться - внизу нашелся кто-то,
кто нарушил грозящий смертью приказ. Да, кто-то не пошел там за лживыми
поводырями, а поступил по своей воле.
Бирс подумал, что в толпе, орущей в тысячи глоток - "Распни его!" -
всегда найдется человек, способный промолчать или сказать "нет!".
Молодой альбинос спас Хартмана, внизу нашелся кто-то, кто не
повиновался слепо. Оба решились на поступок, и это внушало надежду на
здравый смысл людей.
- Командир, я могу остаться? - спросил Ключников, подойдя к машине, в
которой сидел Першин.
- Где? - не понял капитан.
- Здесь, рядом, - Ключников мотнул головой в сторону, за деревья, где
поодаль виднелись дома.
- Куда ты пойдешь? Посмотри, на кого ты похож.
Ключников и впрямь мог напугать любого: разрисованное камуфляжной
краской, закопченное пороховой гарью лицо напоминало африканскую маску;
повстречайся прохожий, страха не оберется.
- Ничего, командир, - успокоил он Першина, - я быстро.
- Оружие сдай, - напомнил он.
Ключников сдал автомат, запасные рожки к нему, пистолет, штык-нож,
газовые баллончики и неиспользованные гранаты, снял бронежилет и шлем и
медленно побрел со двора; в спину молча смотрели сидящие на траве люди.
Аня была дома, спала. Ключников поднялся на лифте и открыл дверь
своими ключами, которые она дала ему, когда он поселился у нее. Он зашел в
комнату, устало опустился на пол и смотрел на нее, спящую напротив. Она
привыкла спать голой, так и спала, одеяло сползло, и он разглядывал ее,
стыдясь откровенности, с какой она лежала перед ним.
Вот она, твоя любовь, в нескольких шагах, спит невинно, не
подозревая, что ты здесь, рядом. А ты не можешь без нее, впрочем, это
понятно, но ты не можешьи с ней, потому что ее жизнь - это ее жизнь, тебе
в ней отведено мало места. И как тут быть, где выход?
Он смотрел на нее, разметавшуюся во сне, и даже во сне она была
свободна и своенравна и спешила куда-то, неподвластная никому.
Аня пошевелилась, видно, почувствовала взгляд и потянулась томно и
женственно; несмотря на усталость, он почувствовал желание. Она
замороченно разлепила глаза и смотрела непонимающе, как бы не веря себе.
- Это ты? - спросила она сонно.
- А ты кого ждала? - поинтересовался он бесстрастно, хотя вопрос
резанул его.
- Никого, - ответила она, не мудрствуя лукаво, и он снова отметил про
себя обиду в ее словах.
- Значит, я зря пришел? - спросил он, откинувшись затылком к стене.
Аня улыбнулась, зевнула и гибко, как кошка, потянулась, закинула руки
за голову, не смущаясь своей наготы. Его всегда поражала свобода, с какой
она открывала тело, словно ей неведом был стыд.
- Какой ты чумазый, - улыбнулась она, зевая и обольстительно
потягиваясь. - Иди в душ.
- Нет, - отказался Ключников.
В ее глазах на мгновение мелькнуло удивление, но она промолчала и
ждала продолжения.
- Я не грязнее, чем любой из твоих знакомых, - сказал Ключников.
- А-а... - понимающе кивнула она. - Вот как...
- Да, так, - подтвердил он. - Не нравлюсь?
- Уходи, - Аня натянула на себя одеяло, а он, напротив, принялся
раздеваться.
- Нет, - сказала Аня, когда он, раздевшись, приблизился к ней. - Не
хочу.
Не обращая внимания, он наклонился к ней, она закуталась в одеяло и
отвернулась к стене.
- От тебя дерьмом несет, - поморщилась Аня с отвращением.
- Вот и хорошо, - кивнул он удовлетворенно. - Как раз то, что нужно.
Ключников потянул с нее одеяло, она не отдала, и какое-то время они
сражались, словно это было не одеяло, а воинское знамя. В конце концов он
одержал победу - стянул с нее одеяло и отбросил в сторону.
- Не смей! Пошел вон! - ее просто трясло от ненависти и отвращения.
Она яростно отбивалась, он и не подозревал в ней столько силы и
злости, вероятно, злости было больше, и она давала ей силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57