Под мышкой он держал номер «Сигнала» – немецкой версии журнала «Лайф». На стене вагона над его головой была приклеена рекламная листовка: «Доктор Морковка» обещал крепкое здоровье тем, кто будет употреблять его ежедневно. На боку у полицая висел «люгер» в кобуре, а на лице мужчины застыло скучающее выражение.
– А они тоже сели? – спросила Финн.
– Я не видел.
– Интересно знать, куда идет поезд?
– Я знаю только, что идет он не с Пикадилли, хоть там и висела табличка.
Немецкий полицейский уже некоторое время настороженно рассматривал их. Он даже начал говорить что-то, но потом отвернулся.
– У меня от всего этого даже поджилки трясутся, – пожаловался Билли.
Рядом с «Доктором Морковкой» он обнаружил еще один плакат, на этот раз черно-белый. На нем был изображен могучий и хмурый мужчина в кепке и рубашке с закатанными рукавами. В руке он держал огромную кувалду. Подпись, кажется, призывала помогать солдатам на передовой, что показалось Билли довольно странным, поскольку мужчине с такой мускулатурой самому следовало бы отправиться на передовую. Конечно, у него может быть больное сердце, но в таком случае вряд ли он стал бы размахивать кувалдой… «Прекрати! – мысленно приказал себе Билли. – Так и свихнуться недолго». Поезд начал тормозить, и Финн сжала ему руку:
– Недалеко же мы уехали.
– Кажется, у нас проблемы.
Билли предостерегающе толкнул ее локтем.
На другом конце вагона со скрежетом раздвинулась дверь. Двое азиатов лишились своих зонтов, но зато к ним прибавился третий бандит. Раздвигая толпу, они двинулись в их сторону. Один из преследователей заметно хромал и, похоже, здорово злился.
Мгновенно развернувшись, Финн шагнула к полицаю и одним движением вырвала у него из кобуры пистолет. Тот оказался странно легким. Бутафория! Тем не менее она навела его на приближающуюся троицу. Ближайшие к ней пассажиры завизжали, и все, включая и азиатов, инстинктивно пригнулись.
В ту же секунду поезд выехал на ярко освещенную станцию. «ЛЕСТЕР-СКВЕР», – гласила табличка.
– Ни черта это не «Лестер-сквер», – возмутился Билли.
Двери открылись, и Финн, отшвырнув пистолет, двумя руками уперлась ему в спину и вытолкнула на платформу.
– Какого черта?! – Мужчина в наушниках едва успел отскочить. – Кто вас пустил?! Что за костюмы?! Дерьмо! Они испортили нам дубль! Шон! Кто, черт возьми…
Финн по-прежнему толкала Билли в спину. Они обогнули площадку с аппаратурой, перепрыгнули через рельсы, по которым двигалась камера, и бросились к выходу, бесцеремонно расталкивая операторов, осветителей, реквизиторов, первых, вторых и третьих помощников режиссера, звукооператоров, декораторов, художников и всяких будущих, настоящих и бывших звезд – словом, всю ту толпу, что неизбежно присутствует на натурных съемках большого кино.
Кто-то сердито выкрикнул фразу, которая звучит каждый раз, когда какой-то непосвященный случайно вмешивается в процесс создания хрупкой и дорогостоящей кинематографической реальности:
– Эй, вы что, не видите, что здесь идут съемки?
Наверное, они все и вправду уверены, что их иллюзорный мир куда важнее, чем настоящая жизнь.
Билли опрокинул высокий осветительный штатив, и лампочка лопнула со звуком, похожим на выстрел. Краем глаза Финн еще успела заметить табличку извещающую, что компания «Дримс уоркс» снимает здесь фильм по роману Лена Дейтона «СС – Великобритания», а в следующую секунду они с Билли уже выскочили через широко открытые двери на действующую станцию «Холборн» и бросились к эскалатору. Перепрыгивая через две ступеньки, они бежали мимо спокойно едущих наверх людей, потом пронеслись через вестибюль и наконец вылетели на Хай-Холборн. Оказалось, что они снова вернулись к Британскому музею и конторе Талкинхорна, с которой все и началось. Дождь к этому времени уже прекратился. Преследователей пока не было видно. Билли, не теряя ни секунды, шагнул на проезжую часть и энергично замахал рукой. Рядом с ними почти сразу же остановился черный кеб. Они прыгнули внутрь, и Финн поспешно захлопнула дверцу. Когда такси тронулось с места, она оглянулась и увидела, что из дверей станции показались их враги. Они опоздали на какие-то секунды.
– Может, все-таки скажете, куда мы едем? – не оборачиваясь, осведомился таксист.
– На Конвей-айленд, – ответил Билли, поудобнее устраиваясь на широком сиденье.
– Черт возьми, это же в Эссексе, приятель! – возмутился водитель.
– Я заплачу.
– Да уж не сомневайтесь, заплатите! Туда ехать миль двадцать.
– Скорее тридцать, – вздохнул Билли.
Водитель пожал плечами и прибавил газу. Через десять минут они уже выбрались из Лондона и поехали вдоль Темзы, направляясь к проливу.
– Что ты там такое кричал, перед тем как начал ругаться на латыни? – поинтересовалась Финн.
– Не помню. Вроде бы какое-то корнуоллское ругательство. Насчет их матери, козлов и сексуальной связи между ними.
– А что на этом Конвей-айленде?
– Дом, – объяснил Билли. – Там «Дутый флеш».
9
Спросите какого-нибудь случайного прохожего, например, в Цинциннати, где находится Маривелес, и он, скорее всего, недоуменно пожмет плечами. Это и понятно: Маривелес стоит на самых задворках мира или в преддверии ада – тут мнения расходятся. Это маленький прибрежный городок, выросший у входа в Манильский залив, на краешке заросшего джунглями полуострова. Над небольшой бухтой с хорошей якорной стоянкой возвышается гигантский конус вулкана. Обычно он бережно прикрыт туманом и будто дремлет, но на самом деле терпеливо дожидается своего часа. В этих местах извержения случаются нередко.
В давние времена в бухте Маривелеса останавливались на отдых суда, идущие в Манильский залив, и по слухам именно здесь запасался пресной водой и провизией знаменитый китайский пират Лимахон перед штурмом Манилы в тысяча пятьсот семьдесят пятом году. В годы правления Фердинанда Маркоса Маривелес стал центром так называемой экономической зоны, и старый рыбацкий поселок снесли, чтобы освободить место для новых фабрик, причалов, правительственных зданий, ныне пустых и заброшенных, и даже для атомного реактора, который, впрочем, так никогда и не заработал. Как не заработали ни огромные элеваторы, ни «город пластика» – завод для изготовления полиэтиленовой пленки. Если вспомнить, что главной страстью супруги президента, Имельды Маркос, была дорогая обувь, можно углядеть некоторую иронию в том, что одна из немногих уцелевших в городке фабрик производит фальшивые кроссовки «Найк». В большом мире Маривелес известен только тем, что именно отсюда в годы Второй мировой войны начался печально известный Батаанский марш смерти, и еще тем, что здесь делают теннисные мячи для Уимблдона. По официальным сведениям, в Маривелесе проживает семьдесят пять тысяч человек, но на самом деле его население почти в два раза больше. В основном его составляют безработные, ютящиеся в трущобах на восточной оконечности полуострова, далеко за пределами «экономической зоны». Это многонациональный город иммигрантов, съехавшихся сюда из еще более нищих и обездоленных уголков мира, – город, в котором работы и надежды никогда не хватает на всех. Единственная отрада для местных жителей – это шабу, филиппинская разновидность метамфетамина. Наркотик в огромных количествах производят в подпольных лабораториях тут же, в трущобах на склоне холма.
Со своего места у стойки открытой закусочной Брини Хансон хорошо видел, как у причала в порту допотопный кран грузит тюки на его судно. Портовые сборы в Маниле были чересчур высоки для старушки «Королевы», и им еще повезло, что в Маривелесе нашелся кое-какой груз: вяленые бананы и мука из плодов маниоки, идущая на корм животным, которая будет вонять всю дорогу до Сингапура.
Там они выгрузят вяленые бананы и заберут партию электроники на Мадрас, или Ченнаи, как он сейчас называется, где из привозных деталей собирают все – от автомобильных приемников до говорящих плюшевых медведей. Что будет после этого, можно только гадать.
Хансон отхлебнул пива из горлышка литровой бутылки и окунул кусочек чичарон – зажаренной до хруста свиной шкурки – в острый соус. Потом вилкой зачерпнул риса, смешанного с обжаренными кусочками кальмара, и запил все это еще одним долгим глотком плотного, золотого, как янтарь, пива. Может, в Маривелесе и правда самые продажные городские власти во всех Филиппинах – а это вам не пустяки! – но закуски здесь готовят бесподобно.
Все это утро Хансон провел со своим старым знакомым, доктором Немезио Зобель-Айялой, карантинным врачом порта, специалистом по подпольным абортам, шурином мэра и большим любителем мордиды – иначе говоря, главным местным взяточником. Тех, кто отказывался платить дань Айяле, могли запросто продержать месяц на карантине, запретить им погрузку и выгрузку или даже избить до потери сознания при первой же попытке спуститься на берег.
С Айялой следовало дружить, и потому Хансон, превозмогая отвращение, несколько часов просидел с маленьким хорьком в его вонючем офисе в здании таможни, наблюдая за тем, как тот одну за другой опрокидывает в себя рюмки паршивого бренди «Наполеон Квинс», и слушая бесконечные истории о победах, одержанных им в «Ла Зоне» – здешнем квартале борделей, где в крошечных клетушках, отгороженных друг от друга занавеской, местные женщины и девочки, зачастую совсем малолетки, обслуживали моряков и иностранных рабочих с немногих сохранившихся фабрик.
Зобель-Айяла поспевал всюду. Он не только был сутенером половины девушек в «Ла Зоне», но и занимал в Маривелесе пост инспектора здравоохранения и неплохо зарабатывал, сбывая выделяемые правительством антибиотики перекупщикам.
У доктора были грандиозные планы, большинство которых он связывал с переездом в Америку, но Хансон считал, что, скорее всего, этот скользкий сукин сын в один прекрасный день всплывет где-нибудь у причалов брюхом вверх, с горлом, перерезанным конкурентами из бандитских группировок «Куратонг» или «Пентагон», вкладывающих немалые деньги в производство и распространение шабу.
Хансон доел все, что оставалось на тарелке, допил пиво, бросил на прилавок несколько мятых купюр и медленно сполз со старомодного высокого стула. Удовлетворенно рыгнув, он вышел на улицу и по усыпанной обломками кораллов дороге направился в порт. Солнце жгло немилосердно, и скоро он почувствовал, как выпитое пиво начинает просачиваться через поры. Из-под ободка старой капитанской фуражки пот ручейками стекал за ворот.
Свет, льющийся с неба и отражающийся от мелкой ряби моря, был таким ярким, что даже в темных очках Хансону приходилось щуриться. Он знал, что в этой части мира подобная погода может в любую минуту без всякого предупреждения смениться черным муссоном и тогда за одно мгновение бухта превратится в кипящий котел, а «Королеву» будет швырять на швартовых концах, как мячик на резинке. Но сейчас ему казалось, что он находится внутри раскаленной духовки.
Вкусная еда и несколько минут приятного одиночества после утра, проведенного в обществе местного коррупционера, ненадолго примирили его с действительностью, но теперь, шагая мимо полуразвалившихся складов и лавок шипчандлеров, торгующих всякой дрянью, Хансон опять помрачнел. В нос била вонь от старых гниющих канатов, пропитанных дегтем свай и дохлой рыбы, плавающей вперемешку с мусором в грязной воде у кромки причалов, и Хансон знал, что так пахнет его собственное будущее. Бесконечные переходы туда и обратно по опасным, кишащим мелями и пиратами водам, бесконечные одинаковые грузы и порты. Человек не должен так жить. Если что-то не изменится совсем скоро…
Хансон уже видел, как краны с поворотными стрелами грузят на его судно застропленные двухсотфунтовые тюки с мукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– А они тоже сели? – спросила Финн.
– Я не видел.
– Интересно знать, куда идет поезд?
– Я знаю только, что идет он не с Пикадилли, хоть там и висела табличка.
Немецкий полицейский уже некоторое время настороженно рассматривал их. Он даже начал говорить что-то, но потом отвернулся.
– У меня от всего этого даже поджилки трясутся, – пожаловался Билли.
Рядом с «Доктором Морковкой» он обнаружил еще один плакат, на этот раз черно-белый. На нем был изображен могучий и хмурый мужчина в кепке и рубашке с закатанными рукавами. В руке он держал огромную кувалду. Подпись, кажется, призывала помогать солдатам на передовой, что показалось Билли довольно странным, поскольку мужчине с такой мускулатурой самому следовало бы отправиться на передовую. Конечно, у него может быть больное сердце, но в таком случае вряд ли он стал бы размахивать кувалдой… «Прекрати! – мысленно приказал себе Билли. – Так и свихнуться недолго». Поезд начал тормозить, и Финн сжала ему руку:
– Недалеко же мы уехали.
– Кажется, у нас проблемы.
Билли предостерегающе толкнул ее локтем.
На другом конце вагона со скрежетом раздвинулась дверь. Двое азиатов лишились своих зонтов, но зато к ним прибавился третий бандит. Раздвигая толпу, они двинулись в их сторону. Один из преследователей заметно хромал и, похоже, здорово злился.
Мгновенно развернувшись, Финн шагнула к полицаю и одним движением вырвала у него из кобуры пистолет. Тот оказался странно легким. Бутафория! Тем не менее она навела его на приближающуюся троицу. Ближайшие к ней пассажиры завизжали, и все, включая и азиатов, инстинктивно пригнулись.
В ту же секунду поезд выехал на ярко освещенную станцию. «ЛЕСТЕР-СКВЕР», – гласила табличка.
– Ни черта это не «Лестер-сквер», – возмутился Билли.
Двери открылись, и Финн, отшвырнув пистолет, двумя руками уперлась ему в спину и вытолкнула на платформу.
– Какого черта?! – Мужчина в наушниках едва успел отскочить. – Кто вас пустил?! Что за костюмы?! Дерьмо! Они испортили нам дубль! Шон! Кто, черт возьми…
Финн по-прежнему толкала Билли в спину. Они обогнули площадку с аппаратурой, перепрыгнули через рельсы, по которым двигалась камера, и бросились к выходу, бесцеремонно расталкивая операторов, осветителей, реквизиторов, первых, вторых и третьих помощников режиссера, звукооператоров, декораторов, художников и всяких будущих, настоящих и бывших звезд – словом, всю ту толпу, что неизбежно присутствует на натурных съемках большого кино.
Кто-то сердито выкрикнул фразу, которая звучит каждый раз, когда какой-то непосвященный случайно вмешивается в процесс создания хрупкой и дорогостоящей кинематографической реальности:
– Эй, вы что, не видите, что здесь идут съемки?
Наверное, они все и вправду уверены, что их иллюзорный мир куда важнее, чем настоящая жизнь.
Билли опрокинул высокий осветительный штатив, и лампочка лопнула со звуком, похожим на выстрел. Краем глаза Финн еще успела заметить табличку извещающую, что компания «Дримс уоркс» снимает здесь фильм по роману Лена Дейтона «СС – Великобритания», а в следующую секунду они с Билли уже выскочили через широко открытые двери на действующую станцию «Холборн» и бросились к эскалатору. Перепрыгивая через две ступеньки, они бежали мимо спокойно едущих наверх людей, потом пронеслись через вестибюль и наконец вылетели на Хай-Холборн. Оказалось, что они снова вернулись к Британскому музею и конторе Талкинхорна, с которой все и началось. Дождь к этому времени уже прекратился. Преследователей пока не было видно. Билли, не теряя ни секунды, шагнул на проезжую часть и энергично замахал рукой. Рядом с ними почти сразу же остановился черный кеб. Они прыгнули внутрь, и Финн поспешно захлопнула дверцу. Когда такси тронулось с места, она оглянулась и увидела, что из дверей станции показались их враги. Они опоздали на какие-то секунды.
– Может, все-таки скажете, куда мы едем? – не оборачиваясь, осведомился таксист.
– На Конвей-айленд, – ответил Билли, поудобнее устраиваясь на широком сиденье.
– Черт возьми, это же в Эссексе, приятель! – возмутился водитель.
– Я заплачу.
– Да уж не сомневайтесь, заплатите! Туда ехать миль двадцать.
– Скорее тридцать, – вздохнул Билли.
Водитель пожал плечами и прибавил газу. Через десять минут они уже выбрались из Лондона и поехали вдоль Темзы, направляясь к проливу.
– Что ты там такое кричал, перед тем как начал ругаться на латыни? – поинтересовалась Финн.
– Не помню. Вроде бы какое-то корнуоллское ругательство. Насчет их матери, козлов и сексуальной связи между ними.
– А что на этом Конвей-айленде?
– Дом, – объяснил Билли. – Там «Дутый флеш».
9
Спросите какого-нибудь случайного прохожего, например, в Цинциннати, где находится Маривелес, и он, скорее всего, недоуменно пожмет плечами. Это и понятно: Маривелес стоит на самых задворках мира или в преддверии ада – тут мнения расходятся. Это маленький прибрежный городок, выросший у входа в Манильский залив, на краешке заросшего джунглями полуострова. Над небольшой бухтой с хорошей якорной стоянкой возвышается гигантский конус вулкана. Обычно он бережно прикрыт туманом и будто дремлет, но на самом деле терпеливо дожидается своего часа. В этих местах извержения случаются нередко.
В давние времена в бухте Маривелеса останавливались на отдых суда, идущие в Манильский залив, и по слухам именно здесь запасался пресной водой и провизией знаменитый китайский пират Лимахон перед штурмом Манилы в тысяча пятьсот семьдесят пятом году. В годы правления Фердинанда Маркоса Маривелес стал центром так называемой экономической зоны, и старый рыбацкий поселок снесли, чтобы освободить место для новых фабрик, причалов, правительственных зданий, ныне пустых и заброшенных, и даже для атомного реактора, который, впрочем, так никогда и не заработал. Как не заработали ни огромные элеваторы, ни «город пластика» – завод для изготовления полиэтиленовой пленки. Если вспомнить, что главной страстью супруги президента, Имельды Маркос, была дорогая обувь, можно углядеть некоторую иронию в том, что одна из немногих уцелевших в городке фабрик производит фальшивые кроссовки «Найк». В большом мире Маривелес известен только тем, что именно отсюда в годы Второй мировой войны начался печально известный Батаанский марш смерти, и еще тем, что здесь делают теннисные мячи для Уимблдона. По официальным сведениям, в Маривелесе проживает семьдесят пять тысяч человек, но на самом деле его население почти в два раза больше. В основном его составляют безработные, ютящиеся в трущобах на восточной оконечности полуострова, далеко за пределами «экономической зоны». Это многонациональный город иммигрантов, съехавшихся сюда из еще более нищих и обездоленных уголков мира, – город, в котором работы и надежды никогда не хватает на всех. Единственная отрада для местных жителей – это шабу, филиппинская разновидность метамфетамина. Наркотик в огромных количествах производят в подпольных лабораториях тут же, в трущобах на склоне холма.
Со своего места у стойки открытой закусочной Брини Хансон хорошо видел, как у причала в порту допотопный кран грузит тюки на его судно. Портовые сборы в Маниле были чересчур высоки для старушки «Королевы», и им еще повезло, что в Маривелесе нашелся кое-какой груз: вяленые бананы и мука из плодов маниоки, идущая на корм животным, которая будет вонять всю дорогу до Сингапура.
Там они выгрузят вяленые бананы и заберут партию электроники на Мадрас, или Ченнаи, как он сейчас называется, где из привозных деталей собирают все – от автомобильных приемников до говорящих плюшевых медведей. Что будет после этого, можно только гадать.
Хансон отхлебнул пива из горлышка литровой бутылки и окунул кусочек чичарон – зажаренной до хруста свиной шкурки – в острый соус. Потом вилкой зачерпнул риса, смешанного с обжаренными кусочками кальмара, и запил все это еще одним долгим глотком плотного, золотого, как янтарь, пива. Может, в Маривелесе и правда самые продажные городские власти во всех Филиппинах – а это вам не пустяки! – но закуски здесь готовят бесподобно.
Все это утро Хансон провел со своим старым знакомым, доктором Немезио Зобель-Айялой, карантинным врачом порта, специалистом по подпольным абортам, шурином мэра и большим любителем мордиды – иначе говоря, главным местным взяточником. Тех, кто отказывался платить дань Айяле, могли запросто продержать месяц на карантине, запретить им погрузку и выгрузку или даже избить до потери сознания при первой же попытке спуститься на берег.
С Айялой следовало дружить, и потому Хансон, превозмогая отвращение, несколько часов просидел с маленьким хорьком в его вонючем офисе в здании таможни, наблюдая за тем, как тот одну за другой опрокидывает в себя рюмки паршивого бренди «Наполеон Квинс», и слушая бесконечные истории о победах, одержанных им в «Ла Зоне» – здешнем квартале борделей, где в крошечных клетушках, отгороженных друг от друга занавеской, местные женщины и девочки, зачастую совсем малолетки, обслуживали моряков и иностранных рабочих с немногих сохранившихся фабрик.
Зобель-Айяла поспевал всюду. Он не только был сутенером половины девушек в «Ла Зоне», но и занимал в Маривелесе пост инспектора здравоохранения и неплохо зарабатывал, сбывая выделяемые правительством антибиотики перекупщикам.
У доктора были грандиозные планы, большинство которых он связывал с переездом в Америку, но Хансон считал, что, скорее всего, этот скользкий сукин сын в один прекрасный день всплывет где-нибудь у причалов брюхом вверх, с горлом, перерезанным конкурентами из бандитских группировок «Куратонг» или «Пентагон», вкладывающих немалые деньги в производство и распространение шабу.
Хансон доел все, что оставалось на тарелке, допил пиво, бросил на прилавок несколько мятых купюр и медленно сполз со старомодного высокого стула. Удовлетворенно рыгнув, он вышел на улицу и по усыпанной обломками кораллов дороге направился в порт. Солнце жгло немилосердно, и скоро он почувствовал, как выпитое пиво начинает просачиваться через поры. Из-под ободка старой капитанской фуражки пот ручейками стекал за ворот.
Свет, льющийся с неба и отражающийся от мелкой ряби моря, был таким ярким, что даже в темных очках Хансону приходилось щуриться. Он знал, что в этой части мира подобная погода может в любую минуту без всякого предупреждения смениться черным муссоном и тогда за одно мгновение бухта превратится в кипящий котел, а «Королеву» будет швырять на швартовых концах, как мячик на резинке. Но сейчас ему казалось, что он находится внутри раскаленной духовки.
Вкусная еда и несколько минут приятного одиночества после утра, проведенного в обществе местного коррупционера, ненадолго примирили его с действительностью, но теперь, шагая мимо полуразвалившихся складов и лавок шипчандлеров, торгующих всякой дрянью, Хансон опять помрачнел. В нос била вонь от старых гниющих канатов, пропитанных дегтем свай и дохлой рыбы, плавающей вперемешку с мусором в грязной воде у кромки причалов, и Хансон знал, что так пахнет его собственное будущее. Бесконечные переходы туда и обратно по опасным, кишащим мелями и пиратами водам, бесконечные одинаковые грузы и порты. Человек не должен так жить. Если что-то не изменится совсем скоро…
Хансон уже видел, как краны с поворотными стрелами грузят на его судно застропленные двухсотфунтовые тюки с мукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35