Разумеется, после окончания работы...»
Огромное тело Черкесова сотрясалось от хохота. Его бычьи глаза превратились в узкие щели. Сквозь смех он сказал:
– Именно так я и думал. Но идемте, я думаю, что охранник уже заждался.
По злому блеску в его глазах Юбер понял, что охранник может лишиться звездочки.
Черкесов повел его пешком к центру города, и Юбер поинтересовался:
– Разве мы не возвращаемся во Дворец правосудия?
– Нет, – ответил Черкесов. – Вы расстроены? Мне показалось, что вы хотите немного подышать свежим воздухом...
Юбер поморщился:
– Да, разумеется.
Над городом спустилась ночь, но вершины Богдула еще отражали свет. Город был хорошо освещен, ломившиеся от продуктов магазины открыты. Прохожие казались веселыми; они были одеты бедно, но опрятно.
Наконец Черкесов остановился перед недавно построенным большим зданием с колоннами, в котором размещался местный военно-промышленный комплекс.
– Проходите, – пригласил он Юбера.
Юбер вошел в дверь вслед за Черкесовым. По длинному коридору они дошли до кабинета Черкесова. Обстановка кабинета была скромной. В центре письменный стол, вокруг которого стояли обтянутые кожзаменителем стулья. На стене портрет Мао, единственная деталь, напоминающая о том, что они находятся в Народном Китае.
– Садитесь, – предложил Черкесов.
Юбер снял с головы фуражку. Черкесов взял ее в руки и положил на ящик картотеки.
– Вы не прихватили с собой случайно револьвер охранника? Я вижу, что кобура пуста, но...
– Я оставил его в камере, – заверил Юбер. – Я против кровопролития. Я не стал бы стрелять даже в целях самозащиты.
Черкесов насмешливо улыбнулся:
– Случай с Крейсслером этого не подтверждает.
Юбер сжал зубы.
– Это совсем другое. Он сломал мою жизнь. Я должен был отомстить.
Черкесов сел за стол и пристально посмотрел в глаза Юберу:
– Теперь поговорим серьезно.
– Охотно, – мягко сказал Юбер.
– За убийство Крейсслера вы приговорены к десяти годам лишения свободы, и это справедливо. Но в нашей социалистической стране нет тюрем, как антидемократических заведений. Наши заключенные приговариваются к принудительному труду на заводах и стройках и приносят пользу обществу. Речь идет не о наказании, а об искуплении вины... Вам понятно?
– Совершенно, – ответил Юбер, не испытывая ни малейшего желания дискутировать.
– Таким образом, вы приговорены к десяти годам принудительного труда. В принципе вас должны были отправить на строительство дорог или в рудники...
Он сделал паузу, с удовольствием наблюдая за реакцией Юбера, демонстрировавшего тревогу, которой он вовсе не испытывал.
– Однако, – продолжал Черкесов, – мы прекрасно понимаем, что использовать вас на грубых строительных работах было бы неразумно. Поэтому я делаю вам следующее предложение: работать в лаборатории по заданной нами тематике.
Юбер сделал вид, что в нем происходит глубокая внутренняя борьба. Наконец он пробормотал:
– Я должен подумать... После ужасной катастрофы, которую пережила моя страна, я стал убежденным пацифистом и не хотел бы, чтобы моя работа была использована в военных целях...
Черкесов тяжело вздохнул. Юбер легко мог себе представить, с каким трудом он сдерживал себя, чтобы сохранять спокойствие. Старший политрук продолжал:
– Вы прекрасно знаете, что СССР – это единственная страна в мире, которая действительно хочет мира. Это бесспорный факт, и я не понимаю, как можно сомневаться в наших целях. Американцы готовят агрессию против нас. Они жаждут крови и всемирного господства. Впрочем, им нужна война, чтобы выйти из царящей там нищеты.
Юбер широко открыл глаза и лицемерно спросил:
– Вы были там? Представляю, каких ужасов вы насмотрелись...
Черкесов, ничуть не смутившись, возразил:
– Я там не был и не испытываю ни малейшего желания поехать в эту страну. Но я ежедневно читаю объективные репортажи в газете «Правда». Наша пресса, в отличие от продажной капиталистической...
Юбер подумал: «Нас разделяет непреодолимый барьер, так как каждый уверен в своей абсолютной правоте».
Черкесов не был циничным конформистом, он был искренне убежденным человеком, а значит, заслуживал либо уважения, либо сожаления. Юбер мягко ответил:
– Впрочем, вы немного ушли от темы. Речь шла о выборе между Сибирью и какой-нибудь лабораторией. Взвесив все, я считаю...
– А я-то хотел вас убедить! Если бы нас не разделяли политические убеждения, мы могли бы быть друзьями.
Юбер беспомощно развел руками:
– Я физик и ничего не понимаю в политике, извините меня. Сибирь меня пугает, я говорю об этом без стыда. Я выбираю лабораторию...
Черкесов встал, взял пачку сигарет и предложил Юберу. Тот отказался, Черкесов закурил сигарету и снова сел.
– Это очень ответственный выбор, доктор Менцель. Перед вами будет поставлена совершенно определенная задача. Если вы с ней не справитесь, вы немедленно окажетесь в Сибири. Ваша работа постоянно будет контролироваться.
Юбер вставил дрожащим голосом:
– Я именно так себе и представлял мою работу в лаборатории.
Черкесов сделал несколько затяжек и продолжал:
– Я объясню вам в двух словах, чего мы ждем от вас. Вы являетесь специалистом в области сопротивляемости сплавов высоким температурам. По нашим сведениям, вам первому удалось получить формулу борида циркония, который выдерживает температуру в три тысячи градусов и используется как ракетное топливо. Наши ученые пытаются найти сплав, который мог бы выдержать пять тысяч градусов.
Юбер осторожно заметил:
– Мне кажется, что сегодня это невозможно. Нам потребуются для этого не месяцы, а годы.
Черкесов разочарованно возразил:
– Мы не можем ждать так долго.
Юбер вздохнул:
– Я не волшебник...
Черкесов погасил сигарету.
– Мы не требуем от вас чуда. Наши разведывательные службы получили формулу нового металла, тоже на базе циркония, который мог бы иметь необходимые нам свойства.
Юбер удивленно спросил:
– В таком случае, я не понимаю, зачем я вам нужен?
Черкесов улыбнулся:
– Минуточку терпения. Эти формулы были разработаны одним немецким ученым, который записал полученные результаты довольно странным способом. Мы до сих пор еще не расшифровали его иероглифы...
– А что говорят ваши шифровальщики?
– Речь идет о необычном коде: личном, индивидуальном, который часто придумывают для себя старательные студенты для записи лекций.
Юбер понимающе кивнул:
– Почему вы не похитили самого составителя этих ребусов? Лучше, чем он, никто не объяснит вам их.
Черкесов закурил новую сигарету.
– В настоящий момент это нереально по причинам, которые я воздержусь объяснять. Поэтому мы и подумали о вас. Вы тоже немец и получили такое же образование, как и ваш коллега, поэтому вам нетрудно будет расшифровать его записи, тем более что вы лучший специалист в этой области.
Юбер охотно согласился:
– Я попытаюсь, но мне понадобятся для этого разумный срок и соответствующие средства.
Черкесов просиял:
– Я был уверен, что вы согласитесь. Мы предоставим вам все необходимые средства: самую современную лабораторию, лучших ассистентов...
Юбер предпочел бы обойтись без ассистентов.
– Мне кажется, – продолжал Черкесов, – что вам достаточно будет недели.
Юбер не мог опомниться:
– Недели! Но это совершенно нереальный срок для такой работы...
– У нас нет времени, – упрямо настаивал Черкесов.
Юбер предложил компромисс:
– Пока я не увижу эти формулы, я не могу ничего сказать. Хватит мне недели или нет, я смогу сказать только после того, как с ними ознакомлюсь.
– Хорошо, – сказал Черкесов, вставая. – Вы еще не ужинали, как я догадываюсь?
– Нет, я не успел, – честно ответил Юбер.
Зазвонил телефон, и Черкесов снял трубку:
– Алло! Я слушаю. Что? Что вы говорите? Менцель сбежал? Он оглушил охранника? Связал его?.. Кляп во рту?.. Не взял револьвер? Да, срочно объявите тревогу. Он должен быть найден до завтрашнего утра. Он не мог уйти далеко... Держите меня в курсе.
Он повесил трубку и расхохотался, хлопая себя по ляжкам. Наконец, успокоившись, Черкесов взял беглеца под руку:
– Я приглашаю вас на ужин. Со мной вы ничем не рискуете. А эти лодыри пусть побегают, им будет полезно... Я уверен, что к утру они представят десяток Менцелей.
Они вышли из кабинета.
7
В Триесте шел дождь. Выйдя из машины, Хирурго подумал, что в день похищения немецкого ученого стояла такая же мерзкая погода.
Он быстрым шагом направился к вилле, стараясь увернуться от порывов ветра с дождем.
Войдя в виллу, он запер за собой дверь, снял плащ и поежился от проникающей в дом сырости.
Он прошел на кухню, налил себе рюмку виски и залпом выпил ее. Приятное тепло медленно разлилось по телу. Он посмотрелся в висящее над раковиной зеркало, в котором увидел круглое и красное лицо с большими черными усами, темными глазами, крупным носом с бородавкой на левой ноздре, тонкими губами, небритыми и дряблыми щеками.
Он тяжело вздохнул. Если бы у него было время, он бы уделял себе больше внимания...
Он выглянул в окно: ветер сгибал деревья, а по центральной аллее текли потоки воды.
Отвратительная погода, вызывающая хандру. Хирурго ничто не любил так, как солнце.
Он поднялся в кабинет, окна которого выходили во двор. Увидев машину, он подумал, что продолжительный душ вряд ли пойдет ей на пользу, но у него не хватило мужества выйти под дождь и переставить машину.
На столе лежала стопка газет и журналов, приготовленная его секретарем. Он уже все просмотрел и подчеркнул для Хирурго красным карандашом места, касающиеся Италии или представляющие общий интерес.
Хирурго не спеша набил табаком трубку и раскурил ее. У него был сплин. И все из-за этой чертовой погоды. С тех пор как он поселился в Триесте, он не мог припомнить хорошего денька.
Он сел за стол и без особого интереса стал просматривать газеты. Несколько раз он поймал себя за чтением комиксов, в то время как ему следовало бы читать статьи, отмеченные красным карандашом.
Какая гнусная погода! Машина наверняка вся проржавеет...
Он отложил в сторону реакционную итальянскую газету и открыл первую страницу «Лайфа». Красивая страница, ничего не скажешь. Эти люди умеют привлечь внимание. Великолепная цветная фотография изображала белокурую молодую женщину на больничной кровати.
Хирурго уже собирался перевернуть страницу в поисках подчеркнутых статей, как что-то сработало в его памяти.
Он знал эту женщину, он ее видел раньше, но где? Может быть, это актриса? Для очистки совести он решил прочитать текст под снимком, который отсылал на страницу восемнадцать. Речь шла о сенсационном репортаже о костной хирургии, иллюстрированном многочисленными снимками, сделанными во время операции на бедре. Молодая женщина, имя которой не называлось, была изуродована нацистами. Хирург заменил поврежденную коленную чашечку другой, из пластика, присоединив ее к шейке бедра, и восстановил сустав. Через две недели, утверждал репортер, она сможет ходить как все.
– Черт побери! – воскликнул Хирурго, не веря своим глазам. – Ведь это же сестра журналиста, который вывел нас на немецкого ученого! Как же его зовут? Ламб, Ламм... Да, Артур Ламм. А сестру – Эстер.
Он снова посмотрел на снимок на обложке. Фотограф снимал больную спящей. Она была не только красивой, но и мужественной, не то что эти самки, которые визжат как резаные при малейшей опасности...
Когда Хирурго объявил ей, что ее брат умрет, если им не выдадут Стефана Менцеля, она не стала закатывать истерики, как другие, а спокойно начала переговоры. Он испытывал к ней уважение...
Он вернулся на страницу восемнадцать и перечитал текст. Операция проходила в одной из клиник Лос-Анджелеса в Калифорнии. Как и почему Эстер Ламм оказалась в США? Любопытно...
Если допустить, что она попросила временную визу для операции, то американцам ничего не стоило выйти на нашумевшее дело Менцеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Огромное тело Черкесова сотрясалось от хохота. Его бычьи глаза превратились в узкие щели. Сквозь смех он сказал:
– Именно так я и думал. Но идемте, я думаю, что охранник уже заждался.
По злому блеску в его глазах Юбер понял, что охранник может лишиться звездочки.
Черкесов повел его пешком к центру города, и Юбер поинтересовался:
– Разве мы не возвращаемся во Дворец правосудия?
– Нет, – ответил Черкесов. – Вы расстроены? Мне показалось, что вы хотите немного подышать свежим воздухом...
Юбер поморщился:
– Да, разумеется.
Над городом спустилась ночь, но вершины Богдула еще отражали свет. Город был хорошо освещен, ломившиеся от продуктов магазины открыты. Прохожие казались веселыми; они были одеты бедно, но опрятно.
Наконец Черкесов остановился перед недавно построенным большим зданием с колоннами, в котором размещался местный военно-промышленный комплекс.
– Проходите, – пригласил он Юбера.
Юбер вошел в дверь вслед за Черкесовым. По длинному коридору они дошли до кабинета Черкесова. Обстановка кабинета была скромной. В центре письменный стол, вокруг которого стояли обтянутые кожзаменителем стулья. На стене портрет Мао, единственная деталь, напоминающая о том, что они находятся в Народном Китае.
– Садитесь, – предложил Черкесов.
Юбер снял с головы фуражку. Черкесов взял ее в руки и положил на ящик картотеки.
– Вы не прихватили с собой случайно револьвер охранника? Я вижу, что кобура пуста, но...
– Я оставил его в камере, – заверил Юбер. – Я против кровопролития. Я не стал бы стрелять даже в целях самозащиты.
Черкесов насмешливо улыбнулся:
– Случай с Крейсслером этого не подтверждает.
Юбер сжал зубы.
– Это совсем другое. Он сломал мою жизнь. Я должен был отомстить.
Черкесов сел за стол и пристально посмотрел в глаза Юберу:
– Теперь поговорим серьезно.
– Охотно, – мягко сказал Юбер.
– За убийство Крейсслера вы приговорены к десяти годам лишения свободы, и это справедливо. Но в нашей социалистической стране нет тюрем, как антидемократических заведений. Наши заключенные приговариваются к принудительному труду на заводах и стройках и приносят пользу обществу. Речь идет не о наказании, а об искуплении вины... Вам понятно?
– Совершенно, – ответил Юбер, не испытывая ни малейшего желания дискутировать.
– Таким образом, вы приговорены к десяти годам принудительного труда. В принципе вас должны были отправить на строительство дорог или в рудники...
Он сделал паузу, с удовольствием наблюдая за реакцией Юбера, демонстрировавшего тревогу, которой он вовсе не испытывал.
– Однако, – продолжал Черкесов, – мы прекрасно понимаем, что использовать вас на грубых строительных работах было бы неразумно. Поэтому я делаю вам следующее предложение: работать в лаборатории по заданной нами тематике.
Юбер сделал вид, что в нем происходит глубокая внутренняя борьба. Наконец он пробормотал:
– Я должен подумать... После ужасной катастрофы, которую пережила моя страна, я стал убежденным пацифистом и не хотел бы, чтобы моя работа была использована в военных целях...
Черкесов тяжело вздохнул. Юбер легко мог себе представить, с каким трудом он сдерживал себя, чтобы сохранять спокойствие. Старший политрук продолжал:
– Вы прекрасно знаете, что СССР – это единственная страна в мире, которая действительно хочет мира. Это бесспорный факт, и я не понимаю, как можно сомневаться в наших целях. Американцы готовят агрессию против нас. Они жаждут крови и всемирного господства. Впрочем, им нужна война, чтобы выйти из царящей там нищеты.
Юбер широко открыл глаза и лицемерно спросил:
– Вы были там? Представляю, каких ужасов вы насмотрелись...
Черкесов, ничуть не смутившись, возразил:
– Я там не был и не испытываю ни малейшего желания поехать в эту страну. Но я ежедневно читаю объективные репортажи в газете «Правда». Наша пресса, в отличие от продажной капиталистической...
Юбер подумал: «Нас разделяет непреодолимый барьер, так как каждый уверен в своей абсолютной правоте».
Черкесов не был циничным конформистом, он был искренне убежденным человеком, а значит, заслуживал либо уважения, либо сожаления. Юбер мягко ответил:
– Впрочем, вы немного ушли от темы. Речь шла о выборе между Сибирью и какой-нибудь лабораторией. Взвесив все, я считаю...
– А я-то хотел вас убедить! Если бы нас не разделяли политические убеждения, мы могли бы быть друзьями.
Юбер беспомощно развел руками:
– Я физик и ничего не понимаю в политике, извините меня. Сибирь меня пугает, я говорю об этом без стыда. Я выбираю лабораторию...
Черкесов встал, взял пачку сигарет и предложил Юберу. Тот отказался, Черкесов закурил сигарету и снова сел.
– Это очень ответственный выбор, доктор Менцель. Перед вами будет поставлена совершенно определенная задача. Если вы с ней не справитесь, вы немедленно окажетесь в Сибири. Ваша работа постоянно будет контролироваться.
Юбер вставил дрожащим голосом:
– Я именно так себе и представлял мою работу в лаборатории.
Черкесов сделал несколько затяжек и продолжал:
– Я объясню вам в двух словах, чего мы ждем от вас. Вы являетесь специалистом в области сопротивляемости сплавов высоким температурам. По нашим сведениям, вам первому удалось получить формулу борида циркония, который выдерживает температуру в три тысячи градусов и используется как ракетное топливо. Наши ученые пытаются найти сплав, который мог бы выдержать пять тысяч градусов.
Юбер осторожно заметил:
– Мне кажется, что сегодня это невозможно. Нам потребуются для этого не месяцы, а годы.
Черкесов разочарованно возразил:
– Мы не можем ждать так долго.
Юбер вздохнул:
– Я не волшебник...
Черкесов погасил сигарету.
– Мы не требуем от вас чуда. Наши разведывательные службы получили формулу нового металла, тоже на базе циркония, который мог бы иметь необходимые нам свойства.
Юбер удивленно спросил:
– В таком случае, я не понимаю, зачем я вам нужен?
Черкесов улыбнулся:
– Минуточку терпения. Эти формулы были разработаны одним немецким ученым, который записал полученные результаты довольно странным способом. Мы до сих пор еще не расшифровали его иероглифы...
– А что говорят ваши шифровальщики?
– Речь идет о необычном коде: личном, индивидуальном, который часто придумывают для себя старательные студенты для записи лекций.
Юбер понимающе кивнул:
– Почему вы не похитили самого составителя этих ребусов? Лучше, чем он, никто не объяснит вам их.
Черкесов закурил новую сигарету.
– В настоящий момент это нереально по причинам, которые я воздержусь объяснять. Поэтому мы и подумали о вас. Вы тоже немец и получили такое же образование, как и ваш коллега, поэтому вам нетрудно будет расшифровать его записи, тем более что вы лучший специалист в этой области.
Юбер охотно согласился:
– Я попытаюсь, но мне понадобятся для этого разумный срок и соответствующие средства.
Черкесов просиял:
– Я был уверен, что вы согласитесь. Мы предоставим вам все необходимые средства: самую современную лабораторию, лучших ассистентов...
Юбер предпочел бы обойтись без ассистентов.
– Мне кажется, – продолжал Черкесов, – что вам достаточно будет недели.
Юбер не мог опомниться:
– Недели! Но это совершенно нереальный срок для такой работы...
– У нас нет времени, – упрямо настаивал Черкесов.
Юбер предложил компромисс:
– Пока я не увижу эти формулы, я не могу ничего сказать. Хватит мне недели или нет, я смогу сказать только после того, как с ними ознакомлюсь.
– Хорошо, – сказал Черкесов, вставая. – Вы еще не ужинали, как я догадываюсь?
– Нет, я не успел, – честно ответил Юбер.
Зазвонил телефон, и Черкесов снял трубку:
– Алло! Я слушаю. Что? Что вы говорите? Менцель сбежал? Он оглушил охранника? Связал его?.. Кляп во рту?.. Не взял револьвер? Да, срочно объявите тревогу. Он должен быть найден до завтрашнего утра. Он не мог уйти далеко... Держите меня в курсе.
Он повесил трубку и расхохотался, хлопая себя по ляжкам. Наконец, успокоившись, Черкесов взял беглеца под руку:
– Я приглашаю вас на ужин. Со мной вы ничем не рискуете. А эти лодыри пусть побегают, им будет полезно... Я уверен, что к утру они представят десяток Менцелей.
Они вышли из кабинета.
7
В Триесте шел дождь. Выйдя из машины, Хирурго подумал, что в день похищения немецкого ученого стояла такая же мерзкая погода.
Он быстрым шагом направился к вилле, стараясь увернуться от порывов ветра с дождем.
Войдя в виллу, он запер за собой дверь, снял плащ и поежился от проникающей в дом сырости.
Он прошел на кухню, налил себе рюмку виски и залпом выпил ее. Приятное тепло медленно разлилось по телу. Он посмотрелся в висящее над раковиной зеркало, в котором увидел круглое и красное лицо с большими черными усами, темными глазами, крупным носом с бородавкой на левой ноздре, тонкими губами, небритыми и дряблыми щеками.
Он тяжело вздохнул. Если бы у него было время, он бы уделял себе больше внимания...
Он выглянул в окно: ветер сгибал деревья, а по центральной аллее текли потоки воды.
Отвратительная погода, вызывающая хандру. Хирурго ничто не любил так, как солнце.
Он поднялся в кабинет, окна которого выходили во двор. Увидев машину, он подумал, что продолжительный душ вряд ли пойдет ей на пользу, но у него не хватило мужества выйти под дождь и переставить машину.
На столе лежала стопка газет и журналов, приготовленная его секретарем. Он уже все просмотрел и подчеркнул для Хирурго красным карандашом места, касающиеся Италии или представляющие общий интерес.
Хирурго не спеша набил табаком трубку и раскурил ее. У него был сплин. И все из-за этой чертовой погоды. С тех пор как он поселился в Триесте, он не мог припомнить хорошего денька.
Он сел за стол и без особого интереса стал просматривать газеты. Несколько раз он поймал себя за чтением комиксов, в то время как ему следовало бы читать статьи, отмеченные красным карандашом.
Какая гнусная погода! Машина наверняка вся проржавеет...
Он отложил в сторону реакционную итальянскую газету и открыл первую страницу «Лайфа». Красивая страница, ничего не скажешь. Эти люди умеют привлечь внимание. Великолепная цветная фотография изображала белокурую молодую женщину на больничной кровати.
Хирурго уже собирался перевернуть страницу в поисках подчеркнутых статей, как что-то сработало в его памяти.
Он знал эту женщину, он ее видел раньше, но где? Может быть, это актриса? Для очистки совести он решил прочитать текст под снимком, который отсылал на страницу восемнадцать. Речь шла о сенсационном репортаже о костной хирургии, иллюстрированном многочисленными снимками, сделанными во время операции на бедре. Молодая женщина, имя которой не называлось, была изуродована нацистами. Хирург заменил поврежденную коленную чашечку другой, из пластика, присоединив ее к шейке бедра, и восстановил сустав. Через две недели, утверждал репортер, она сможет ходить как все.
– Черт побери! – воскликнул Хирурго, не веря своим глазам. – Ведь это же сестра журналиста, который вывел нас на немецкого ученого! Как же его зовут? Ламб, Ламм... Да, Артур Ламм. А сестру – Эстер.
Он снова посмотрел на снимок на обложке. Фотограф снимал больную спящей. Она была не только красивой, но и мужественной, не то что эти самки, которые визжат как резаные при малейшей опасности...
Когда Хирурго объявил ей, что ее брат умрет, если им не выдадут Стефана Менцеля, она не стала закатывать истерики, как другие, а спокойно начала переговоры. Он испытывал к ней уважение...
Он вернулся на страницу восемнадцать и перечитал текст. Операция проходила в одной из клиник Лос-Анджелеса в Калифорнии. Как и почему Эстер Ламм оказалась в США? Любопытно...
Если допустить, что она попросила временную визу для операции, то американцам ничего не стоило выйти на нашумевшее дело Менцеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13