— Одна отрада: Хоннеру и в голову не придет искать нас там.
— Хоннеру?
— Тому, которого вы обрызгали.
— Хоннер.
Она снова потянулась.
— Ну, что будем делать теперь?
— Подождем. Вечером можем снова съездить в город, поглядим на ночную жизнь.
— Могу представить, какая там ночная жизнь. Хотя ладно, съездим.
— Я вас не принуждаю.
— Так вы пойдете купаться?
— Может, чуть позже.
— А я пойду сейчас, я не хочу обгореть.
— Валяйте.
Она встала и опять потянулась. В другом конце бассейна, закругленном, с теплой водой, сидели двое стариков, они смотрели на Элли и качали головами, смотрели на нее и чесали животы, смотрели на нее и болтали ногами в воде. Грофилд наблюдал, как они смотрят, как она идет к бассейну с теплой водой и ныряет. Потом они отвернулись и возобновили беседу о недвижимости, а Грофилд снова глотнул пива.
Местечко было что надо, милях в шести к северу от города. Сюда можно было добраться по проселку от шоссе между Сан-Мигелем и городком под названием Долорес-Идальго. Сама гостиница называлась “Табоада-Бальнеарьо” и стояла на отшибе, на засушливой равнине. Дома были длинные, приземистые и сочетали в себе индейский и испанский стили; крыши красные, черепичные; между домами — деревья с толстыми стволами. Тут было два бассейна, питаемых подземными источниками, горячим и чуть теплым. Были тут и большая столовая со стеклянной стеной, выходившей на главную лужайку, и бассейны. Раз в день автобус привозил из Сан-Мигеля туристов, которые делали снимки и плавали в бассейне. Но пока заведение было почти безлюдно.
Наткнулись они на гостиницу, можно сказать, случайно. Въезжая накануне в город примерно в семь тридцать вечера, оба никак не ожидали, что национальный памятник окажется таким невзрачным. Они заглянули в две гостиницы, в одной из которых был просторный внутренний двор, но Элли наотрез отказалась и от той и от другой. А потом Грофилд заметил, как какой-то “линкольн” лавандового цвета медленно пробирается по узкой улочке, будто пантера в лабиринте. На “линкольне” были калифорнийские номера, поэтому Грофилд остановил его и попросил водителя присоветовать какое-нибудь заведение. Водитель — заносчивый с виду мужчина лет пятидесяти — оглядел Грофилда с ног до головы, сказал: “Среднего достатка”, будто обращаясь к самому себе, а потом сообщил ему о “Табоада-Бальнеарьо”.
На Элли напала вялость — нервная реакция на пережитое напряжение, — она сделалась раздражительной и то и дело вздрагивала. Когда Грофилд предложил ей проехаться и посмотреть гостиницу, она даже не поняла его. Наконец Грофилд мысленно послал ее к черту и поехал. Он снял две смежные комнаты, даже предварительно не взглянув на них, запихнул в одну Элли и ее пожитки, а сам устроился в другой и тотчас завалился спать.
Но утром все было просто прекрасно. Оба отдохнули и чувствовали себя бодро, отель оказался великолепным, хотя слово “отель”, возможно, тут не совсем подходило: комнаты скорее напоминали мотель и располагались вереницей, каждая имела свой вход. Но Грофилд еще сроду не видел мотеля с кирпичным потолком. Причем самым настоящим кирпичным потолком; утром Грофилд провел примерно с час в постели, глядя на потолок и гадая, почему он не падает. Потолок напоминал кирпичную стену, только горизонтальную.
В отеле было все на американский лад, включая еду. Грофилд и Элли неспешно и с удовольствием позавтракали вместе, затем прогулялись и переоделись в купальные костюмы.
После того как Элли снова пошла купаться, Грофилд остался сидеть на месте. Он пил пиво, ощущая спиной приятное тепло солнечных лучей, и все больше и больше приходил в норму.
Потом он все-таки ненадолго вошел в воду, она была теплой и благотворно подействовала на рану, но отнюдь не на повязку; впрочем, она была наложена уже пять суток назад. Когда из Сан-Мигеля приехали на автобусе туристы с фотоаппаратами и местные жители в шерстяных купальниках, Грофилд и Элли вернулись в свои номера. Элли взяла марлю и пластырь, купленные накануне, и принялась менять Грофилду повязку.
Он лег ничком на свою кровать, а она села рядом и сняла старую повязку. Та размокла, поэтому отстала довольно легко. Элли сказала:
— Какое уродство.
— Спасибо.
— Никогда прежде не видела огнестрельных ран. Они все так выглядят?
— Нет. Из некоторых еще выходит зеленый гной.
— Вот как? Подождите минуточку. — Она встала, выбросила повязку, ушла в ванную и минуту спустя вернулась с влажной тряпицей. — Скажете, если будет больно, — велела она и начала протирать рану.
— Ай, — сказал Грофилд. — Не ахти как приятно.
— Уже все. — Наложив свежую повязку, она спросила: — А пуля все еще там?
— Нет. Ее извлек врач, который накладывал повязку.
— Надо полагать, вы были ранены, когда воровали деньги?
— Расскажите мне об Акапулько, — попросил он.
— Да ладно, не переживайте. Я не буду лезть в ваши дела.
— Вы славная девчонка.
— Уже все, — сказала она и встала. — На этот раз я наложила повязку поменьше. Судя по виду, рана почти зажила.
— Вид обманчив, — возразил он, переворачиваясь на спину. — Нельзя судить о ране по болячке.
— Какой у вас чудесный язык.
Она стояла рядом с кроватью, соблазнительная в своем купальнике, как Флоренс Найтингейл, с бинтом и пластырем в руках. Грофилд улыбнулся, глядя на нее снизу вверх и чувствуя, как в нем шевельнулось желание. Он протянул руку и коснулся пальцем косточки на ее левом плече. Он медленно повел пальцами вниз по предплечью, к локтю, потом его пальцы сомкнулись на руке Элли, и он нежно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только смотрела на него сверху вниз с чуть насмешливой улыбкой.
Продолжая улыбаться ей, Грофилд сказал:
— Я хочу, чтобы вы знали следующее: я женат. Она рассмеялась.
— О Боже!
Это была первая девушка, на которую он обратил внимание с тех пор, как связал себя узами брака. Но если все остальные станут реагировать таким же образом, это будет ад кромешный. Однако, умолчав о жене, он обрек бы себя на уйму неимоверных трудностей.
Насмеявшись вволю, она посмотрела на него, покачала головой и сказала:
— Это самое занятное вступление, какое я когда-либо слышала, а уж я, поверьте, слыхала такое, что закачаешься.
— Я вам верю.
— Вы и впрямь женаты? Или говорите так просто для того, чтобы девушка ни на что не надеялась?
— Всего понемногу.
— Ваша жена хорошенькая?
— Была хорошенькой, когда я видел ее в последний раз. Бог знает, какая она сейчас. Но вряд ли она стала бы возражать, если бы я вас поцеловал.
— Вздор.
— Вы думаете, она была бы против? — спросил Грофилд, напуская на себя такой же невинный вид, какой иногда с успехом принимала Элли.
— Да, думаю, — с насмешливой серьезностью сказала она.
— Тогда давайте не будем ничего ей говорить. Элли улыбнулась.
— Ну что ж, — согласилась она, — давайте не будем. Грофилд снова потянул ее за руку. Элли юркнула к нему.
— Вот, значит, какова ночная жизнь, да? — спросила Элли.
— В чем дело? — отозвался Грофилд. — Разве ты не в восторге, малышка? Я — так в полном.
Глава 5
Они снова вернулись в Сан-Мигель и сидели в баре на главной площади, где, как им сообщили, был самый центр ночной жизни городка. Бар назывался “Ла-Кукарача”: на стене была наискосок прикреплена весьма реалистичная фигурка рыжего таракана фута в полтора длиной.
Зал был обычный, квадратный, со столиками и стульями. Сбоку стояла пианола-автомат. Стойка отсутствовала, внутри бар был похож на питейное заведение не больше, чем снаружи; им стоило немалых усилий отыскать это местечко, поскольку с улицы оно выглядело так, будто там вовсе ничего не было, да и вообще то, что это бар, не сразу укладывалось в голове. Стулья и диваны были сделаны из пластика и пенорезины, что делало заведение похожим на самую модную в мире приемную врача.
Время от времени Санчо Панса в грязном переднике пробирался сквозь толпу, принимал заказы и уходил, а немного погодя возвращался и приносил либо то, что вы заказали, либо что-то еще.
Публика напомнила Грофилду о доме, но лишь потому, что одно время он жил в Гринвич-Виллидж. На Макдугал-стрит и Восьмой улице в каждой ловушке для туристов можно было увидеть такие же лица: и туристов, казавшихся сердитыми и рассеянными, и грязных небритых подростков, сшивающихся поблизости. Эти ребята бесились и умудрялись выглядеть одновременно и старше, и моложе своих лет. И туристы, и юнцы чувствовали себя неловко, ни тем ни другим не удавалось этого скрыть.
Но были тут и люди третьей разновидности. Вокруг Сан-Мигеля разместилось поселение американских пенсионеров. По здешним меркам тысяча долларов в год — большие деньги, поэтому старики могли наслаждаться таким же хорошим климатом, как во Флориде или Калифорнии, только за гораздо меньшие деньги. На фоне пенсионеров и туристы, и юнцы выглядели еще глупее, чем при любых других обстоятельствах.
Было уже около девяти вечера. Грофилд и Элли приехали в город после обеда, поглазели на витрины лавочек, где торговали главным образом поделками из серебра и соломы, побродили по древним улочкам, разглядывая старые дома, сделавшие городок национальным достоянием, а теперь вот зашли сюда посмотреть, как и что.
Элли сказала:
— Если мы поторопимся, то успеем вернуться в гостиницу и поплавать в бассейне при свете луны.
— В чем дело? Не выдерживаешь здешнего ритма?
— Похоже на то.
— Ну что ж, допивай.
Они прикончили выпивку и бочком пробрались к двери, спотыкаясь о колени ближних. Воздух на улице был свежий, а ночь — темная. Перед ними лежала плаза, или площадь, вся в цветах и зелени, пересеченная геометрически ровными дорожками и расписанными орнаментом изгородями. Посреди возвышалась эстрада, под крышей которой тускло горела единственная голая лампочка.
— Давай пройдемся вон туда, к эстраде, — предложила Элли.
— Ну что ж.
Взявшись за руки, они прошли по мощеной улице через небольшой парк и поднялись на эстраду. При свете лампы Грофилд поцеловал Элли, теплую, гибкую и мягкую. Ее блузка наэлектризовалась и прилипла к его ладоням.
Спустившись с эстрады с другой стороны, они обошли площадь по кругу. С трех сторон ее окружали лавочки, бары и забегаловки с очень скромными вывесками или вовсе без них, а на краю высилась громадная помпезная готическая церковь. Они прошагали по узкому тротуару вдоль парка, и вдруг Элли, резко остановившись, схватила Грофилда за руку.
— Не двигайся! — взволнованно прошептала она. Грофилд стал как вкопанный, огляделся, но ничего не увидел. В поле зрения не было ни одного прохожего. Перед церковью и скамейками стояло несколько машин, только и всего.
— Перед церковью, — прошептала Элли.
— Что? — тоже шепотом спросил Грофилд.
— “Понтиак”. Зеленый “понтиак” с белобокими покрышками. Это их машина.
— Хоннера?
— Да. — Ее пальцы задрожали в его руке. — Хоннера.
Глава 6
Света почти не было. Единственным сколько-нибудь ярким его источником служила голая лампочка под ракушкой эстрады. Тут и там по краям площади окна и двери отбрасывали на мостовую прямоугольники света, а из дверей “Ла-Кукарачи” доносились приглушенные звуки пианолы-автомата, исполнявшей мексиканскую гитарную музыку.
С противоположной стороны площади появилась группа юнцов, болтавших по-испански. Они свернули налево за угол и скрылись из виду, голоса их стихли.
Грофилд прошептал:
— Присядь вот здесь на скамейку. Не шевелись. И ни звука.
— Куда ты?
— Тихо.
Он отошел от нее и углубился в парк, обойдя крайние деревья за пределами светлого круга, отбрасываемого эстрадой. Очутившись на противоположной от “понтиака” и церкви стороне, он остановился оглядеться и прислушаться.
Никого. Никакого движения.
Он пересек улицу, двигаясь бесшумно, перебежками, свернул вправо на узком тротуаре перед лавчонками, отступил по площадке обратно к церкви, на этот раз держась поближе к стенам домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Хоннеру?
— Тому, которого вы обрызгали.
— Хоннер.
Она снова потянулась.
— Ну, что будем делать теперь?
— Подождем. Вечером можем снова съездить в город, поглядим на ночную жизнь.
— Могу представить, какая там ночная жизнь. Хотя ладно, съездим.
— Я вас не принуждаю.
— Так вы пойдете купаться?
— Может, чуть позже.
— А я пойду сейчас, я не хочу обгореть.
— Валяйте.
Она встала и опять потянулась. В другом конце бассейна, закругленном, с теплой водой, сидели двое стариков, они смотрели на Элли и качали головами, смотрели на нее и чесали животы, смотрели на нее и болтали ногами в воде. Грофилд наблюдал, как они смотрят, как она идет к бассейну с теплой водой и ныряет. Потом они отвернулись и возобновили беседу о недвижимости, а Грофилд снова глотнул пива.
Местечко было что надо, милях в шести к северу от города. Сюда можно было добраться по проселку от шоссе между Сан-Мигелем и городком под названием Долорес-Идальго. Сама гостиница называлась “Табоада-Бальнеарьо” и стояла на отшибе, на засушливой равнине. Дома были длинные, приземистые и сочетали в себе индейский и испанский стили; крыши красные, черепичные; между домами — деревья с толстыми стволами. Тут было два бассейна, питаемых подземными источниками, горячим и чуть теплым. Были тут и большая столовая со стеклянной стеной, выходившей на главную лужайку, и бассейны. Раз в день автобус привозил из Сан-Мигеля туристов, которые делали снимки и плавали в бассейне. Но пока заведение было почти безлюдно.
Наткнулись они на гостиницу, можно сказать, случайно. Въезжая накануне в город примерно в семь тридцать вечера, оба никак не ожидали, что национальный памятник окажется таким невзрачным. Они заглянули в две гостиницы, в одной из которых был просторный внутренний двор, но Элли наотрез отказалась и от той и от другой. А потом Грофилд заметил, как какой-то “линкольн” лавандового цвета медленно пробирается по узкой улочке, будто пантера в лабиринте. На “линкольне” были калифорнийские номера, поэтому Грофилд остановил его и попросил водителя присоветовать какое-нибудь заведение. Водитель — заносчивый с виду мужчина лет пятидесяти — оглядел Грофилда с ног до головы, сказал: “Среднего достатка”, будто обращаясь к самому себе, а потом сообщил ему о “Табоада-Бальнеарьо”.
На Элли напала вялость — нервная реакция на пережитое напряжение, — она сделалась раздражительной и то и дело вздрагивала. Когда Грофилд предложил ей проехаться и посмотреть гостиницу, она даже не поняла его. Наконец Грофилд мысленно послал ее к черту и поехал. Он снял две смежные комнаты, даже предварительно не взглянув на них, запихнул в одну Элли и ее пожитки, а сам устроился в другой и тотчас завалился спать.
Но утром все было просто прекрасно. Оба отдохнули и чувствовали себя бодро, отель оказался великолепным, хотя слово “отель”, возможно, тут не совсем подходило: комнаты скорее напоминали мотель и располагались вереницей, каждая имела свой вход. Но Грофилд еще сроду не видел мотеля с кирпичным потолком. Причем самым настоящим кирпичным потолком; утром Грофилд провел примерно с час в постели, глядя на потолок и гадая, почему он не падает. Потолок напоминал кирпичную стену, только горизонтальную.
В отеле было все на американский лад, включая еду. Грофилд и Элли неспешно и с удовольствием позавтракали вместе, затем прогулялись и переоделись в купальные костюмы.
После того как Элли снова пошла купаться, Грофилд остался сидеть на месте. Он пил пиво, ощущая спиной приятное тепло солнечных лучей, и все больше и больше приходил в норму.
Потом он все-таки ненадолго вошел в воду, она была теплой и благотворно подействовала на рану, но отнюдь не на повязку; впрочем, она была наложена уже пять суток назад. Когда из Сан-Мигеля приехали на автобусе туристы с фотоаппаратами и местные жители в шерстяных купальниках, Грофилд и Элли вернулись в свои номера. Элли взяла марлю и пластырь, купленные накануне, и принялась менять Грофилду повязку.
Он лег ничком на свою кровать, а она села рядом и сняла старую повязку. Та размокла, поэтому отстала довольно легко. Элли сказала:
— Какое уродство.
— Спасибо.
— Никогда прежде не видела огнестрельных ран. Они все так выглядят?
— Нет. Из некоторых еще выходит зеленый гной.
— Вот как? Подождите минуточку. — Она встала, выбросила повязку, ушла в ванную и минуту спустя вернулась с влажной тряпицей. — Скажете, если будет больно, — велела она и начала протирать рану.
— Ай, — сказал Грофилд. — Не ахти как приятно.
— Уже все. — Наложив свежую повязку, она спросила: — А пуля все еще там?
— Нет. Ее извлек врач, который накладывал повязку.
— Надо полагать, вы были ранены, когда воровали деньги?
— Расскажите мне об Акапулько, — попросил он.
— Да ладно, не переживайте. Я не буду лезть в ваши дела.
— Вы славная девчонка.
— Уже все, — сказала она и встала. — На этот раз я наложила повязку поменьше. Судя по виду, рана почти зажила.
— Вид обманчив, — возразил он, переворачиваясь на спину. — Нельзя судить о ране по болячке.
— Какой у вас чудесный язык.
Она стояла рядом с кроватью, соблазнительная в своем купальнике, как Флоренс Найтингейл, с бинтом и пластырем в руках. Грофилд улыбнулся, глядя на нее снизу вверх и чувствуя, как в нем шевельнулось желание. Он протянул руку и коснулся пальцем косточки на ее левом плече. Он медленно повел пальцами вниз по предплечью, к локтю, потом его пальцы сомкнулись на руке Элли, и он нежно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только смотрела на него сверху вниз с чуть насмешливой улыбкой.
Продолжая улыбаться ей, Грофилд сказал:
— Я хочу, чтобы вы знали следующее: я женат. Она рассмеялась.
— О Боже!
Это была первая девушка, на которую он обратил внимание с тех пор, как связал себя узами брака. Но если все остальные станут реагировать таким же образом, это будет ад кромешный. Однако, умолчав о жене, он обрек бы себя на уйму неимоверных трудностей.
Насмеявшись вволю, она посмотрела на него, покачала головой и сказала:
— Это самое занятное вступление, какое я когда-либо слышала, а уж я, поверьте, слыхала такое, что закачаешься.
— Я вам верю.
— Вы и впрямь женаты? Или говорите так просто для того, чтобы девушка ни на что не надеялась?
— Всего понемногу.
— Ваша жена хорошенькая?
— Была хорошенькой, когда я видел ее в последний раз. Бог знает, какая она сейчас. Но вряд ли она стала бы возражать, если бы я вас поцеловал.
— Вздор.
— Вы думаете, она была бы против? — спросил Грофилд, напуская на себя такой же невинный вид, какой иногда с успехом принимала Элли.
— Да, думаю, — с насмешливой серьезностью сказала она.
— Тогда давайте не будем ничего ей говорить. Элли улыбнулась.
— Ну что ж, — согласилась она, — давайте не будем. Грофилд снова потянул ее за руку. Элли юркнула к нему.
— Вот, значит, какова ночная жизнь, да? — спросила Элли.
— В чем дело? — отозвался Грофилд. — Разве ты не в восторге, малышка? Я — так в полном.
Глава 5
Они снова вернулись в Сан-Мигель и сидели в баре на главной площади, где, как им сообщили, был самый центр ночной жизни городка. Бар назывался “Ла-Кукарача”: на стене была наискосок прикреплена весьма реалистичная фигурка рыжего таракана фута в полтора длиной.
Зал был обычный, квадратный, со столиками и стульями. Сбоку стояла пианола-автомат. Стойка отсутствовала, внутри бар был похож на питейное заведение не больше, чем снаружи; им стоило немалых усилий отыскать это местечко, поскольку с улицы оно выглядело так, будто там вовсе ничего не было, да и вообще то, что это бар, не сразу укладывалось в голове. Стулья и диваны были сделаны из пластика и пенорезины, что делало заведение похожим на самую модную в мире приемную врача.
Время от времени Санчо Панса в грязном переднике пробирался сквозь толпу, принимал заказы и уходил, а немного погодя возвращался и приносил либо то, что вы заказали, либо что-то еще.
Публика напомнила Грофилду о доме, но лишь потому, что одно время он жил в Гринвич-Виллидж. На Макдугал-стрит и Восьмой улице в каждой ловушке для туристов можно было увидеть такие же лица: и туристов, казавшихся сердитыми и рассеянными, и грязных небритых подростков, сшивающихся поблизости. Эти ребята бесились и умудрялись выглядеть одновременно и старше, и моложе своих лет. И туристы, и юнцы чувствовали себя неловко, ни тем ни другим не удавалось этого скрыть.
Но были тут и люди третьей разновидности. Вокруг Сан-Мигеля разместилось поселение американских пенсионеров. По здешним меркам тысяча долларов в год — большие деньги, поэтому старики могли наслаждаться таким же хорошим климатом, как во Флориде или Калифорнии, только за гораздо меньшие деньги. На фоне пенсионеров и туристы, и юнцы выглядели еще глупее, чем при любых других обстоятельствах.
Было уже около девяти вечера. Грофилд и Элли приехали в город после обеда, поглазели на витрины лавочек, где торговали главным образом поделками из серебра и соломы, побродили по древним улочкам, разглядывая старые дома, сделавшие городок национальным достоянием, а теперь вот зашли сюда посмотреть, как и что.
Элли сказала:
— Если мы поторопимся, то успеем вернуться в гостиницу и поплавать в бассейне при свете луны.
— В чем дело? Не выдерживаешь здешнего ритма?
— Похоже на то.
— Ну что ж, допивай.
Они прикончили выпивку и бочком пробрались к двери, спотыкаясь о колени ближних. Воздух на улице был свежий, а ночь — темная. Перед ними лежала плаза, или площадь, вся в цветах и зелени, пересеченная геометрически ровными дорожками и расписанными орнаментом изгородями. Посреди возвышалась эстрада, под крышей которой тускло горела единственная голая лампочка.
— Давай пройдемся вон туда, к эстраде, — предложила Элли.
— Ну что ж.
Взявшись за руки, они прошли по мощеной улице через небольшой парк и поднялись на эстраду. При свете лампы Грофилд поцеловал Элли, теплую, гибкую и мягкую. Ее блузка наэлектризовалась и прилипла к его ладоням.
Спустившись с эстрады с другой стороны, они обошли площадь по кругу. С трех сторон ее окружали лавочки, бары и забегаловки с очень скромными вывесками или вовсе без них, а на краю высилась громадная помпезная готическая церковь. Они прошагали по узкому тротуару вдоль парка, и вдруг Элли, резко остановившись, схватила Грофилда за руку.
— Не двигайся! — взволнованно прошептала она. Грофилд стал как вкопанный, огляделся, но ничего не увидел. В поле зрения не было ни одного прохожего. Перед церковью и скамейками стояло несколько машин, только и всего.
— Перед церковью, — прошептала Элли.
— Что? — тоже шепотом спросил Грофилд.
— “Понтиак”. Зеленый “понтиак” с белобокими покрышками. Это их машина.
— Хоннера?
— Да. — Ее пальцы задрожали в его руке. — Хоннера.
Глава 6
Света почти не было. Единственным сколько-нибудь ярким его источником служила голая лампочка под ракушкой эстрады. Тут и там по краям площади окна и двери отбрасывали на мостовую прямоугольники света, а из дверей “Ла-Кукарачи” доносились приглушенные звуки пианолы-автомата, исполнявшей мексиканскую гитарную музыку.
С противоположной стороны площади появилась группа юнцов, болтавших по-испански. Они свернули налево за угол и скрылись из виду, голоса их стихли.
Грофилд прошептал:
— Присядь вот здесь на скамейку. Не шевелись. И ни звука.
— Куда ты?
— Тихо.
Он отошел от нее и углубился в парк, обойдя крайние деревья за пределами светлого круга, отбрасываемого эстрадой. Очутившись на противоположной от “понтиака” и церкви стороне, он остановился оглядеться и прислушаться.
Никого. Никакого движения.
Он пересек улицу, двигаясь бесшумно, перебежками, свернул вправо на узком тротуаре перед лавчонками, отступил по площадке обратно к церкви, на этот раз держась поближе к стенам домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24