Витька Пантелеев сам рассказывал, что Ирка называла Бекаса «мой верный рыцарь». И его бескорыстное служение даме сердца и тайное обожание ее светлого образа были предметом их постоянных шуток за ужином и даже на супружеском ложе.
Однажды зазвонил телефон, и он услышал Иркин дрожащий от волнения голос:
— Ромочка! Милый! Бросай все и приезжай ко мне, родной! Я поняла, что все годы любила только тебя! Бекасик мой! Я жду тебя… Я хочу тебя… Сейчас. Сию минуту…
— Подожди, Ириша, — трубка билась тогда в руке Бекаса, как сердечная мышца. — Что ты такое говоришь? Я же для тебя… Я все для тебя… Но ведь так же нельзя. Ты пойми меня. Твой друг, то есть твой муж — мой друг… Я не могу предать…
— Значит, ты меня не любишь!
— Я… Я люблю тебя…
— Говори громче, тебя плохо слышно!
— Я люблю тебя! Но…
И тут Бекас услышал дуэт хохочущих супругов по параллельным телефонным аппаратам:
— С Первым апреля, Бекас! Мы тебя тоже очень любим. Привет…
Через год после этого случая объявился крупный заказчик, заговоривший о сумме с пятью нулями в долларах США. Вот тут-то Витек и выкинул финт, которого Бекас ну никак не мог ожидать от старого школьного друга.

* * *
Однажды, придя утром в офис, он увидел своего приятеля, сидящего за столом в совершенно растерзанном виде. Почти непьющий Пантелеев был пьян. Без галстука, в расстегнутой рубашке, он, горестно обхватив руками голову, сидел, тупо уставившись в лежащие перед ним бумаги. В руках Витька мял женские трусики с розовыми кружавчиками.
Бекас, решив, что источник огорчения должен находиться в этих бумагах, а не в трусиках, взял документы со стола, чтобы посмотреть, но Пантелеев, выхватил их у него, смял и бросил в угол.
— Что случилось? — спросил тогда Бекас, присев на край стола.
Пантелеев помычал, повозил руками по лицу и вдруг, махнув в воздухе трусиками, быстро и четко произнес:
— Они украли мою Толстую и требуют выкуп. Вот. Только трусы оставили.
«Толстой» Пантелеев в шутку называл свою жену. Ирина была красивой девчонкой с весьма изящной и миниатюрной фигуркой.
— Кто — «они»?
— Не знаю… Эти… злоумышленники. А какая разница?
— Ну, в общем, конечно, разницы нет, — согласился Бекас. — И что им нужно?
— Угадай с трех раз, — горько усмехнулся Пантель.
— Сколько?
— Не все так просто. Они хотят, чтобы я как директор переписал на их имя все дело.
— Все дело? — удивился Бекас, — А рыло у них, того… не треснет?
— У них ведь Ирка… без трусов.
Настала неприятная пауза. Оба смотрели на розовые кружавчики.
— Послушай, Пантелей, — сказал ему тогда Бекас, — а они понимают, что когда завладеют делом, то могут ведь и ответить?
— Они все понимают, — ответил Пантелей, — будь уверен, они не дураки. Это умные твари! Дело нужно переписать на человека, который их и не знает. Он получит деньги за то, что купит что-то за символическую сумму и потом продаст это тому, кому будет сказано. Исполнители не засветятся, а покупатели и вообще не в курсах. Так что… все продумано. Встречаются еще такие мерзавцы! А, Бекас?
Пантелеев машинально засунул Иркины трусики в нагрудный карман и так и проходил с ними весь рабочий день. Траур есть траур.
В общем, было решено отдать дело неизвестным злодеям и спасти Ирину. Дружба и жизнь жены друга были для Бекаса неизмеримо ценнее всяких там фирм, цехов и денег.
Черт с ним, с делом, решили они. Пробьемся.
Фирма была переоформлена на ничего не подозревающего посредника. Ирина вернулась домой даже несколько похорошевшая. Стресс пошел ей на пользу. Какие-то деньги на жизнь все-таки оставались, и Бекас снова начал думать о том, что бы такое сделать, чтобы денег заработать.
Пантелей встречал идеи Романа без особого энтузиазма, но Роман относил это на счет того, что после происшедшего у друга появилась аллергия на любой вид бизнеса, а потому не настаивал. Постепенно они стали видеться все реже, а потом и вовсе перестали контактировать. Правда, супруги подарили верному Бекасу семейную фотографию с трогательной, по их мнению, надписью: «Рыцарю без траха».
Чтобы как-то прожить, Бекас принялся «бомбить» на ржавой «копейке», купленной за триста баксов у знакомых. Чем занимался его старый друг Пантелеев, он не знал. И вот однажды Бекасу позвонила Ирина и тихо сказала:
— Рома, Пантелея застрелили. Приезжай.
Когда Бекас добрался до их дома, Ирина уже была изрядно пьяна и то плакала, то рвала на маленькой груди модно надрезанную футболку, а то вдруг начинала швырять посуду в стенку. Бекас, видя ее состояние, налил себе водки и тоже выпил. Через некоторое время Ирка немного успокоилась и, пьяно выкатив глаза, бросила:
— А ты знаешь, Рома, что это я подала ему идею выдернуть из-под тебя дело, чтобы оно принадлежало только нам одним?
Смысл сказанного ей тогда медленно дошел до Романа. Он налил себе еще водки и молча неторопливо выпил.
— Ну что, любишь теперь своего Пантелея?.. А меня?.. А знаешь, кто его убил? Нет? Ну и не надо тебе знать. Дольше жить будешь.
Ирина замолчала, пьяно уставившись в пространство перед собой.
— А хочешь, трахни меня, — сказала она вдруг, начав быстро и суетливо раздеваться, — ты ведь этого хочешь? Рыцарь…
Ему просто стало неинтересно, он поднялся и, уже подойдя к двери, тихо сказал:
— А Пантелей был прав, Ириша, что называл тебя Толстой. Душа у тебя под таким слоем мяса, что и не разглядишь.
— А говорил, что любишь.
— Видно, не тебя я любил, — сказал Бекас, — а мечту свою. Сиди теперь одна, стерва. А нам, бека сам, пора улетать.
С тех пор Бекас ни разу не видел жену Пантелея. Правда, до него дошли слухи, что она уехала жить к матери в Тулу, но это было ему, опять-таки, совершенно не интересно.
С тех пор прошел год. Он «бомбил» на старой «копейке» и не знал, что же будет дальше и на что он может рассчитывать в жизни.
Прерывая горькие воспоминания молодости, в зеркале заднего вида неожиданно вспыхнул слепящий свет фар догоняющего автомобиля. Качнув воздушной волной, «копейку» со свистом обошел толстый джип-паркетник «Lexus — RX300».
«Совсем мозгов у человека нет, — подумал Бекас, — по мокрой дороге, на такой скорости летать?! Сто сорок, не меньше…»
Роман ошибался, скорость «лексуса» была не «не меньше», а существенно больше, под двести километров в час. Задние фонари обогнавшей Бекаса машины стремительно уменьшились. Дорога впереди плавно уходила влево, и «лексус», как на гоночной трассе, грамотно переместился к левой бровке. Ну, разве что Шумахер, тогда ладно…
И тут произошло то, чего, собственно, и следовало ожидать. Вот только Бекас совсем не был готов к тому, что это произойдет здесь и сейчас, да еще и на его глазах.
Самого «лексуса» на фоне черного леса видно не было, но неожиданно и как-то дико метнулись вверх задние фонари машины, прочертив в темном небе непонятный иероглиф, после чего джип, кувыркаясь и беспорядочно светя в разные стороны, полетел прямо в лес. До места аварии было метров семьсот, но даже на таком расстоянии Бекас смог услышать страшные звуки разбивающегося стекла, и железа, рвущегося о стволы равнодушных деревьев.
Притормаживая, Виктор осторожно приблизился к месту катастрофы и выскочил из машины.
«Может, помочь еще можно», — подумал он, подбегая к изуродованному «лексусу». Но помочь тут мог только гример из морга или таксидермист.
Дорогой «лексус» превратился в кучу металлолома и напоминал смятую пачку из-под сигарет. В воздухе странно повисло пахучее облачко дорогой туалетной воды, вылетевшее из помятого салона иномарки.
Осторожно обходя машину, Виктор в темноте задел головой ветку дерева, вздрогнул и резко обернулся.
Перед его лицом в воздухе висела окровавленная разорванная человеческая маска. Одного из пассажиров «лексуса» выбросило из салона и насадило спиной на сосновый сук в двух метрах от земли. Он висел вверх ногами, хотя вообще-то было трудно понять, где у него ноги, а где — что.
Потрясенный увиденным, Бекас сделал шаг назад и, спотсагувшись о что-то не совсем мягкое, упал на спину. Он тут же вскочил на ноги. Сердце билось, как у землеройки. Нагнувшись, он увидел то, что попало ему под ноги. На земле, в ворохе мокрой перепревшей листвы, лежала сумка из ослиной шкуры. Он видел однажды у своего приятеля, коллекционировавшего реалии Третьего рейха, ранец солдата вермахта, сделанный из такой же серо-коричневой шкуры.
Он расстегнул молнию и увидел… аккуратные пачки стодолларовых купюр.
— Всего-то, — сердце Бекаса дало паузу секунд на пять, а когда оно снова забилось, Бекас перевел дух и огляделся. Дорога в обе стороны была пуста.
Рядом раздался протяжный скрежет, и «лексус» слегка осел, принимая более удобное с точки зрения законов физики положение.
Одна из дверей распахнулась, и из салона выпал еще один труп с пачкой сигарет в окровавленной руке. Головы у трупа не было.
— Прямо «Мастер и Маргарита» какая-то полу чается, — тихо вслух сказал Бекас, чтобы хоть как-то себя подбодрить. Голову он искать не стал, а вместо этого подхватил сумку и рванул к своей машине.
Закинув сумку в багажник, Бекас подумал о том, что сейчас, по законам жанра, двигатель должен не завестись, а сам он, нервничая, должен терзать трясущимися руками ключ в замке зажигания и бормотать в панике: «Комон, бэйби, комон!»
Но «копейка» не подвела. Значит, врут американские кинофильмы! Двигатель завелся, и Бекас, не совсем веря в реальность происходящего, тронулся с места, направляя автомобиль в сторону города, предоставив мертвым право хоронить своих мертвецов.
По дороге он подумал о нереальности происходящего. Может, это белая горячка? Вот сейчас, зажжется свет, изменятся звук и изображение, он окажется привязанным к больничной койке, капельница в вене, а вокруг будут стонать и метаться братки-алкоголики. Может, не было никакой аварии, и не лежала у него в багажнике сумка с баксами, и не ехал он в старой «копейке» по ночному Черниговскому шоссе? Хотелось ущипнуть себя побольнее.
Увидев огни поста ГАИ, Бекас скинул скорость до сорока, как положено дисциплинированному водителю, и несколько раз глубоко вздохнул. Сейчас тебя ущипнут.
Нет, более российской версии статуи Правосудия, чем гаишник в мокрой накидке, калькулирующий в уме дневную выручку. Только Бекас намеревался проехать мимо этого «статуя», этого мокрого представителя «ходячего дорожного фонда»… «Статуй» ожил и важно шагнул вперед, сделав повелительный жест своей полосатой палкой, предписывая Бекасу принять вправо и остановиться.
Бекас почувствовал, как страх холодной волной пробежал от живота к сердцу, и подумал, что так недолго и в обморок упасть. Остановившись, он открыл дверь, вылез из машины и сделал несколько шагов навстречу гаишнику…
Его состояние было замечено инспектором, потому что гаишник, подозрительно посмотрев на Бекаса, принял у него из рук документы и вкрадчиво поинтересовался:
— Как себя чувствуем? В смысле головка не того?
Бекасу стало смешно. Человеческая речь, после таких космических перегрузок, которые он только что испытал! Человек! Живой человек, хоть и недалекий. Напряжение последнего часа вдруг отпустило его, и он с притворной грустью ответил:
— А как можно чувствовать себя после двух бутылок портвейна?
Гаишник прямо-таки вонзился проницательным взором в Бекаса:
— Не понял?! Каких бутылок? Интересно…
При этом он подошел к Бекасу очень близко, видимо, для того, чтобы незаметно обнюхать. Нос его уже настраивался на волну портвейна, знакомую с детства. Незаметно не получилось, поэтому инспектор сменил тон и решительно спросил:
— Сколько сегодня выпили? Только не врать.
— Да ладно тебе, командир! Не видишь, что ли, что я трезвый?
Говоря это, он старался, чтобы воздух от его слов попал на гаишника. Хорошо еще, что деньги не пахнут.
Но тот и так уже понял, что вариант «пьяный водитель» отменяется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39