— Вот, блин! — огорчился Глюк, глядя на мечущихся за стеклом птиц. — Ща, погоди, они успокоятся...
— А кто там орет? — Телепуз повернулся к полуоткрытой двери, ведущей из секции пернатых на улицу, и прислушался.
— Они давно орут, — спокойно сообщил хорошо воспитанный Клюгенштейн-младший, вытирая перепачканные мороженым пальцы белоснежным платочком с вышитыми по краям монограммами, составленными из букв на иврите.
— Пошли, посмотрим? — предложил Штукеншнайдер.
— Пошли, дядя Гриша, — кивнуло чадо Глюка. — Пап, ты как?
— Щас, щас, Давидик, — Аркадий махнул рукой, не отрывая взгляда от принявшего боевую стойку вожака туканов. — Идите, я вас догоню...
Телепуз с детьми направились к выходу.
Клюгенштейн достал второй пакетик с орехами, надорвал упаковку и принялся по одному забрасывать миндаль в отверстие, внимательно наблюдая за реакцией птиц и изредка приговаривая «Цыпа-цыпа...».
Но довести свой эксперимент до конца и подружиться-таки с туканами ему не удалось.
Грохнула входная дверь, и с улицы в птичью секцию влетели Телепуз с отпрысками. Штукеншнайдер в два прыжка оказался возле пожарного щита, сорвал с него покрытый толстыми слоем алой масляной краски лом и быстро продел его сквозь ручки двойной двери, заблокировав тем самым створки. Тем временем мелкие добежали до конца прохода между вольерами и остановились, тяжело дыша.
— Блин, да что это с вами? — недовольно изрек Глюк, которому в очередной раз помешали наладить взаимопонимание с туканами.
— Там тигры! — выдохнул коллега.
— Естественно, — нисколько не удивился Аркадий. — И не только тигры. Там еще львы, леопарды, жирафы и медведи есть... И страусы с павлинами. Это ж, блин, зоопарк, а не рюмочная. Ты чо детей-то пугаешь? Тигры, тигры...
— А ты жало высуни и сам посмотри! — обиделся Телепуз. — Они, блин, из клетки вырвались!
— В натуре?! — поразился Глюк.
— Отвечаю.
Клюгенштейн почесал пятерней в затылке.
— И много их вырвалось?
— Не считал, — недовольно пробурчал Телепуз. — Мне, блин, не до того было... Два или три, наверное...
— Три, — вставил словечко наблюдательный сынишка Аркадия. — Их там трое в клетке было, когда мы в прошлый раз здесь были...
— Блин, вот бардак в стране! — Глюк сплюнул на пол. — Уже клетки с тиграми не запирают! И что, блин, теперь делать?
— Братве звонить надо, — Григорий начал быстро нажимать кнопки на мобильном телефоне. — Я — Ортопеду и Садисту, а ты Диню вызвони... И Кабаныча...
— Дини сейчас в городе нет, — Клюгенштейн насупился, набирая номер на своей трубке. — Они ж, блин, с Гугуцэ в Германию уехали...
— Точно! — вспомнил Телепуз. — Ну, тогда, хоть Комбижирика... Алё! Миша! ... Миша, у нас проблемы! ...
* * *
В конце восьмидесятых годов двадцатого века Аркадий Клюгенштейн шесть месяцев работал санитаром в Военно-Медицинской Академии, на хирургическом отделении.
Как-то раз в его дежурство привезли какого-то палестинского партизана, подстреленного, как тогда говорили, «подлым израильским агрессором» в момент закладки партизаном мины под школьный автобус, всего в заскорузлых от высохшей крови бинтах и в глубочайшей коме. Военно-медицинские светила бились с ним часов двадцать с гаком, вынимая из загорелого жилистого тела осколки с пулями, и молясь, чтобы сей достойный представитель народно-освободительного движения не отбросил коньки на операционном столе. Ибо в те времена жизнь ближневосточного партизана ценилась весьма высоко, а летальный исход был крайне нежелателен и сильно помешал бы карьерному росту хирургов и анестезиологов, каждый из которых был в чине не ниже подполковника.
Короче, битва за ценную жизнь была не на шутку, а за «картавого» как минимум.
Сверхсложная операция завершилась удачно, партизана заштопали и отправили в спецпалату, где подсоединили к аппарату искусственного дыхания и поставили аж три капельницы.
Ну, а Аркадий в этой самой палате мыл пол.
Просто мыл пол и все. Ему на Ближний и Дальний восток вкупе со всеми Азией и Африкой было наплевать, потому как до аванса оставалось времени как до Китая на четвереньках, а до зарплаты столько же, только пешком.
Мыл Аркаша пол, как вдруг агрегат, где пульс, температура, кардиограмма и всё прочее высвечивается, и который к больным присоединен, как-то странно запищал, забулькал и захрюкал.
Боец освобождения Незалежной Палестины зашевелился.
Ожил, короче.
Клюгенштейну интересно стало, он со шваброй ближе подошел, типа линолеум трет, ну и посматривает — что там мигает, и чего там «арафат» в коечке дергается. И тут боец открыл глаза и уставился на Аркашу вполне осмысленным взглядом, хотя и немного затуманенным от анестезии.
Глюк, не долго думая, и брякнул, типа для поддержки:
— Шалом! — и широко улыбнулся...
Что привиделось бойцу, когда он узрел перед собой носатую ухмыляющуюся харю, словно сошедшую с плаката о прелестях жизни в кибуцах, — Шин-бет, пытки, публичное повешение, прогулка на катере в одну сторону, в финале которой его бы сбросили в пасть к вечно голодным акулам, — уже никто никогда не узнает.
Палестинец издал крик падающего со скалы горного козла и испустил дух.
Усилия по возвращения партизана в этот мир успехом не увенчались, а Глюк серьезно призадумался над бренностью бытия и над тем, как жить дальше...
Примерно те же мысли посетили Аркадия и тогда, когда он приник к небольшому прямоугольному оконцу на входной двери птичьей секции, и увидел вальяжно бредущего по аллее взрослого амурского тигра.
Полосатый обитатель тайги, чей вес на глаз определялся в три с лишним центнера, помахивал длинным хвостом и со стороны смотрелся вполне безобидно.
— Серьезная, блин, киса, — пробормотал Телепуз, выглядывавший из-за плеча Клюгенштейна.
— Зря ты пушки ментовские в пруд выкинул, — посетовал Глюк. — Ща бы пошли на прорыв...
Штукеншнайдер вздохнул, признавая правоту друга.
— Пап, а мы долго здесь сидеть будем? — осведомился Глюк-младший, для большей безопасности помещенный вместе с сыном Штукеншнайдера в огромный железный ящик, откуда братаны вытряхнули полтонны песка, предназначенного для противопожарных целей. Песок огромной кучей возвышался посреди прохода между вольерами.
— Сколько надо — столько и будете, — отрезал Аркадий. — И вообще — закрой, блин, за собой крышку и веди себя прилично...
Младший Клюгенштейн дисциплинированно скрылся в ящике.
По аллее вслед за первым тигром прошел второй, не менее солидных габаритов.
— Куда это они? — забеспокоился Телепуз.
— Обедать, блин, — Глюк подергал дверь, проверяя прочность блокировки. Лом засел намертво. — Тут им раздолье. Жри — не хочу... Одних зебр штук десять. Плюс остальные травоядные... Да и мусор недалеко валяется. Хотя, я думаю, его-то они не тронут. Они, блин, в пище разборчивы...
Штукеншнайдер наморщил лоб.
— Выберемся — первым делом рожу бывшему директору этого заведения набью...
— За что это? — поинтересовался Аркадий.
— Да, блин, развел бардак, понимаешь... Губер наш давно ж предлагал зоопарк в другое место перенести, с современными, блин, условиями содержания животины. А этот, сучок недоделанный, устроил тёрки: хочу-не хочу, политический заказ... Вот, блин, и дотёрли до того, что тигры удирают. А сделали бы дело толком — всё б нормально было.
— Это да, — кивнул Глюк, неоднократно видевший по телевизору выступления уволенного директора зоопарка, обвинявшего главу городского правительства во всех смертных грехах и поддержанного толпой мутноглазых псевдодемократов из местного отделения «фруктовой» партии. — Года два уже эта бодяга длится... Или три.
— До фига, короче, — Телепуз поджал губы.
— Но нам, блин, от этого не легче, — Аркадий вновь посмотрел в оконце. — Надо ж, блин, именно щас такому произойти... У меня сегодня дел до дури, думал — по-рыхлому успеем и к обеду свободен...
— Отменить стрелки не можешь? — озаботился Григорий.
— Кое-какие могу... Но после обеда надо обязательно в конторе у одного банкира быть. Разобраться, блин, чё он там химичит... Я кое-что на этого жидёнка накопал, — Глюк всегда очень четко разграничивал «евреев» и «жидов». Последних он сильно не любил. — Предъяву сделать надо.
— Дело серьёзное, — согласился Штукеншнайдер.
ГЛАВА 2
УЛЫБАЙТЕСЬ! ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ!
Радиослушатель Кац:
— А пг’авда, что в новых г’оссийских паспог’тах не будет г’гафы «национальность»?
Ведущий программы «Чисто прямой ответ»:
— Да, правда. Но для вас паспорта будут шестиугольные...
Из эфира радиостанции «Азия-минус»,
20 апреля 2001 года
Такому скоплению разномастных джипов, что образовалось у ворот зоопарка, мог бы позавидовать любой автосалон. Антифашист прибыл на «Ford Explorer» цвета «мокрый асфальт» в комплектации «Eddie Bauer», Ортопед — на белом «Mercedes-Benz G500», Садист с Ди-Ди Севеном — на бордовом «Cadillac Escalade» и серо-стальном «Nissan Xterra» соответственно, Тулип — на золотистом «Chevrolet Tahoe», Гоблин — на изумрудно зеленом «Jeep Grand Cherokee», Кабаныч — на серебристой «Toyota Highlander», Армагеддонец — на яично-желтом «Land Rover Discovery», а Мизинчик перегородил трамвайную остановку своим «Range Rover 4.6 HSE» оттенка болотной тины.
Последним примчался Горыныч на своем «Lincoln Navigator» и приткнул двухтонного монстра рядом с одинокой «Acura MDX» Глюка, застывшей у давным-давно закрытого пивного ларька возле кассы.
Высыпавшие на воздух братаны были одеты и вооружены соответственно моменту и имеющейся в перспективе задачи. То есть — все облачились в камуфляжные куртки и размахивали помповыми ружьями, пугая и без того неспокойную толпу зевак, собравшуюся у ворот и стен зоопарка.
Подтянулись и парочка экипажей патрульных машин из районного отдела милиции, и почтительно остановились поодаль...
Кабаныч взгромоздился на крышу своего внедорожника, обозрел местность и разочарованно насупился.
Тигров видно не было.
— Они, блин, внутри, за стеной, — сказал стоящий неподалеку Садист, понявший по выражению лица приятеля нахлынувшие на того мысли.
— Ах, да, правильно! — сообразил Кабаныч и спрыгнул на землю.
Мимо пробежал Комбижирик с какой-то коробкой на плече, бормочущий под нос нечто невнятное. Угадывалось лишь одно слово — «сафари».
— Представители отряда кошачьих отличаются дальнозоркостью, — сообщил подошедший к Садисту, Кабанычу и Ортопеду задумчивый Циолковский, перелистывая страницу замусоленной брошюры, отобранной им у одного из удравших служителей зоопарка. — Ночью они видят хорошо, а вот днем, блин, могут не увидеть того, чё у них делается под носом...
— Ценное наблюдение, — Ортопед почесал пятерней бритую голову. — Но что нам это дает?
— А еще они, — продолжил Циолковский, — принюхиваются к пище, чтобы ощутить не ее запах, блин, а температуру... Типа, блин, слишком горячую или холодную жрать не будут.
— С голодухи будут, — покачал головой Садист. — У меня, блин, кот, когда я его на две недели в шкафу запер, потом картошку сырую жрал... И лук.
— Живодер, — осуждающее выдал Кабаныч.
— Да не нарочно я, — отмахнулся Левашов. — Так, блин, получилось... Думал, за сутки обернусь, а вышло, блин... — Олег не договорил и удрученно вздохнул.
— На фига было котяру в шкафу запирать? — поинтересовался Ортопед.
— Случайно, — Садист вздохнул еще раз. — Собирался, блин, быстро, думал, он на своем месте, под диваном... Ну, блин, и не просек, как он в шкаф шмыгнул. Приезжаю — из шкафа вопли, вонища... Кошмар, в общем... Только дверь открыл — полосатый на кухню дернул, пакет с картошкой разодрал и ну точить! Аж урчал от удовольствия...
— А шкаф куда дел? — осведомился Кабаныч.
— Выкинул... Окно открыл — и туда...
— А-а! — заржал Циолковский. — Это ты тем шкафом соседу «жигуль» уконтрапупил?
— Угу, — кивнул Левашов. — Прицеливаться, блин, времени не было. Такой запашок, блин, стоял, что глаза слезились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17