Витька только вздохнул:
– Ну поехали домой, что ли. – И добавил горестным, но гордым голосом: – Ты теперь и без меня все можешь делать.
– Да. Ты решил, какое вознаграждение тебе нужно? Витька заулыбался:
– Как вознаграждение? Мы же не нашли эту твою… Арлорину?
– Неважно. Это не твоя вина, и вообще ничья. Свои обязанности как проводника ты выполнил отлично. Поэтому можешь требовать вознаграждение.
– Ух ты, здорово – Витька опять залез с ногами на сиденье и задумался. – А чего ты можешь сделать? Деньги можешь, это я уже видел… а вот… нет, это, наверное, не сможешь… или сможешь?
– Что именно?
– Ну. Я сначала наврал было. Ну папе с мамой… что, типа, я гениальным художником стал и меня в Москву увезли. Думал потом отбрехаться как-нибудь. Еще думал попросить оставить мне это, ну что все люди верят в то, что я говорю. Ну типа вознаграждения. А может, просто не говорить ничего, и ты сам забудешь с меня это снять. Ну вот – можешь снять. Не нужно мне это, неправильно это и нечестно как-то. А мне, значит, ну… как-нибудь сделать бы так… в общем, чтобы я и в самом деле стал хорошим художником? А? – и Витька замер в трепетном ожидании.
– Знак Истины с тебя я еще вчера снял, – ответил Рорик и задумался. Витька уже отчаялся дождаться, когда Рорик вдруг очнулся:
– Пожалуй, могу. Не в моих силах научить тебя хорошо рисовать, но я могу изменить твое видение мира в соответствии с принятыми в этом мире стандартами красоты. Научиться рисовать тебе придется самому.
Витька восторженно закивал:
– Рисовать я уже и так умею, я просто не понимаю, чем гениальная картина отличается от моей. Вот Евгений Витольдович показывает мне картинку Матисса там какого-нибудь. Ну не настоящую, конечно, настоящая страшных Денег стоит. Показывает и говорит: «Ах, Матисс, Матисс!» – а сам чуть не рыдает от умиления. А посмотреть туда – фигня полная, мазня какая-то, как первоклашки рисуют. Да ладно бы один Евгений Витольдович, так ведь во всем мире то же самое. Я пробовал нарисовать похожее, сам бы я ни за что не отличил, где мое, а где этого Матисса, ну то есть, если бы не я сам это нарисовал. А Евгений Витольдович на мою посмотрит и говорит: «Что это за мазня? Где перспектива, где светотень?» Я попробовал про его Матисса любимого так сказать, так он чуть меня не съел. «Ничего ты не понимаешь, – говорит, – это же Матисс!» И весь разговор. Или вон еще Пикассо…
Витька сел на любимого конька и мог бы не слезать с него часами, но Рорик его перебил:
– Нам придется выехать за город.
– Ну так поехали. А зачем? Чё, всякие сверкания-грохотания будут, да? Ну я понимаю, сделать из человека гениального художника – это не деньги печатать, это дело тонкое. Ты уж только не напортачь там чего-нибудь.
– Проблема не в этом. Находясь в этом городе, я не могу видеть линий Бытия и, соответственно, не могу определить, какие изменения будут благотворны, а какие – нет.
– Ничё не понял. Ну да ладно, тебе видней. Поехали давай, а то тебе же тоже небось не терпится эту свою инопланетянку найти.
– Поехали, – кивнул Рорик и повернулся к водителю: – По Ленинградскому шоссе в сторону Питера.
Водитель молча включил скорость. Витька пожал плечами и посмотрел в окно.
– А далеко поедем?
– Километров пятьдесят-сто. Не могу сказать точнее.
Витька вздохнул и стал смотреть в окно. Почему-то стало очень грустно. «Контакты-хренакты, – пробормотал он про себя. – Да кому мы нужны?» Вон, если верить Рорику, всякие инопланетяне давно уже по Земле шляются. И что с того, что их совсем немного? Важно то, что никакой контакт они устанавливать и не собираются. Видимо, не созрела еще земная цивилизация для контакта. Вот и Рорик сейчас найдет свою девушку и умотает обратно на свою планету, и что ему до землян, многие из которых уверены, что одиноки во Вселенной? Невежливо это все-таки как-то. Все равно как будто влез в чужую квартиру через окно, потоптался по комнатам, поискал что-то и ушел. И ни «здрасте», ни «до свиданья». Невежливо!
– А что, люди про вас вообще ничего не знают, да? Ну я вообще людей имею в виду, а не таких, как я, которые случайно попались. Или мне ты тоже память сотрешь, как тому водиле, да? – Витька похолодел от своей догадки. – Не надо, пожалуйста, я правда никому не расскажу, честное слово!
– Не будучи полностью уверенным, кого ты имел в виду под словом «вас», отвечу: теперь – знают. Обслуживающий состав земных порталов целиком состоит из местного населения. И не знать про «нас» они никак не могут. Это ответ на первый вопрос. Касательно второго – я не собирался лишать тебя воспоминаний.
Хотя секунду назад Витька думал, что Рорик в любом случае именно так и скажет (не дурак же он прямо взять и признаться, что собрался стереть человеку память), ответ его успокоил.
– Ничего себе. Значит, у нас тоже есть люди, которые все знают? Это как в «Людях в черном», да? Ну да, точно! Я так и думал, что там правду показывают! Тут они немножко лажанулись, люди с сбображалкой могли и догадаться. Я, например, догадался. Понимаешь, во втором фильме, там, где они старый фантастический сериал смотрят, я сразу понял, на что они намекают. Ты, наверное, его не видел… Ну короче, они там, в фильме, смотрят другой фильм, такой старый-престарый, без компьютерных спецэффектов еще, сразу видно, что там куклы сплошные. Снято так по-глупому. Но смысл такой: то, что в том старом фильме было, было и на самом деле! Ну то есть на самом деле в этом фильме, который «Люди в черном-2». Я сразу понял, зачем они это показывают. Они, типа, сказали: «Вот, смотрите вы фильм, думаете, это все выдумка, а то, что в нем – на самом деле происходит!» А чё, люди в черном на самом деле есть?
– Не знаю, кого ты имеешь в виду, поэтому не могу ответить на твой вопрос.
– Да ладно, не шифруйся. Ты же уже все выдал. Что обслуживающий персонал из наших состоит. Вот это и есть – люди в черном. А скажи, правда многие инопланетяне такие страшные? Ну, там, медузы всякие, а еще эти – тараканы, во! Такое страшилище, правда! Такие тоже тут по земле ходят, да, а мы их не видим?
– Не думаю. Во всяком случае, мне о таковых ничего не известно. Подавляющее большинство представителей других миров – если не все – принадлежат стандарту хи-три и неотличимы от представителей вашего мира. В основном они и облика не носят, просто переодеваются в вашу одежду, и все.
– Жаль. Ну, это они в фильме просто преувеличили, понимаю. Чтобы больше народу фильм смотреть шло. А сами небось ржут. А почему они всем не скажут, а? Чего они боятся-то? Что мы на другие планеты сбежим, что ли?
– Не знаю, – ответил Рорик. – Причины этого известны только самому обслуживающему персоналу порталов.
– Ну вот, так всегда, – сказал Витька, отворачиваясь к окну. – Это они просто от жадности. У нас все время так, как только у кого-то что-то появляется, он ни за что этим с другими делиться не будет. Плохая мы цивилизация, жадная.
– Я считаю, что жадность представителей вашего мира не выше среднестатистического уровня, – успокоил его Рорик, но Витька уже охладел к разговору и просто смотрел на проносящиеся мимо машины заснеженные деревья, представляя, как станет великим художником и будет просто дарить свои картины разным небогатым школам и детским домам. Вокруг него будут всякие миллионеры увиваться, предлагать тыщи миллионов долларов за новую картину, а он просто скажет: «Знаете, я обещал подарить ее своему однокласснику… бывшему однокласснику, поэтому вынужден вас огорчить». Или даже не так. Он скажет: «Тыща миллионов? А что так мало? Нет, я отдам ее своему бывшему однокласснику, он предлагает мне за нее намного больше!» И они будут беситься и не понимать, как обычный школьник… нет, это уже будет после школы… ну пусть обычный студент – может предложить намного больше тыщи миллионов и даже миллиона миллионов. И так и не поймут.
Витька так размечтался, что даже не заметил, как машина остановилась. Точнее, заметил, но не сразу, просто в какой-то момент понял, что машина стоит и стоит уже довольно давно. Радужная пелена мечтаний тут же исчезла, как лопнувший мыльный пузырь, Витька подскочил и повернулся к Рорику:
– Чего стоим, кого ждем?
Но Рорик молчал, сидя прямо на сиденье. «Будто штырь проглотивши», – сказала бы мама. У него даже глаза были закрыты. «Колдует, наверно», – догадался Витька и затих. Рорик просидел так еще минут десять, Витька уже ерзать начал от нетерпения. Но вдруг Рорик открыл глаза и сказал водителю:
– Поехали обратно в Тверь. Улица Благоева.
– Что, не получилось? – спросил Витька с огорчением.
– Все получилось. И я уже все сделал.
– Что получилось? Ты уже сделал меня великим художником? Но я ничего такого… – Витька чувствовал себя обманутым, у него даже слезы на глаза навернулись.
– Изобразительное искусство – зрительная категория, – спокойно ответил Рорик, – пользуйся глазами.
Витька прижался к окну. Сначала ему показалось, что ничего не изменилось, но стоило ему просто заметить отдельное дерево, как он тут же понял, что, пожалуй, так и есть. Ничего не изменилось, зато изменился он сам. Широкая – до ушей – улыбка медленно расцвела на его лице.
– Они такие… – Витька крутил пальцами, ему не хватало слов выразить свой восторг от увиденного, – кислые, вот! Это деревья. И ни капельки они не зеленые, хоть и елки. Они черные, и белые, и красные. Они – как огонь внутри лампочки. А снег под ними – как сахар. Они такие гордые, но все же кислые, и всего снега недостаточно, чтобы они стали сладкими. А обычные деревья – они пресные, потому что спят. Их там вообще нету, они только шляпы свои оставили, а сами залезли под одеяла. – Витька засмеялся. – Это так здорово, что просто слов нет! Спасибо тебе агромадное!
– Пожалуйста, – ответил, улыбаясь, Рорик, но Витька его не видел и не слышал, он смотрел в окно широко открытыми глазами, жадно впитывая открывающиеся ему образы. Временами он начинал загибать пальцы, что-то бормотать, а иногда – крепко вцеплялся белеющими пальцами в ручку двери и, прикусив губу, потрясенным взглядом провожал обычную придорожную остановку. Он даже в некоторое отчаяние пришел от всего увиденного: это же всей жизни не хватит, чтобы все это нарисовать, чтобы показать всем то, что ему открылось. К счастью, через некоторое время Витька научился спокойнее относиться к изменившейся картине мира, а то так – это, конечно, очень хорошо, но все же грозит некоторыми неудобствами. Особенно в школе. Ничего хорошего не будет, если на уроке по литературе его вдруг осенит, насколько сильно учительница похожа на старую ленивую жабу. Но все равно обратная дорога пролетела совершенно незаметно: казалось бы, вот только-только они поехали обратно в Тверь, а вот уже и знакомые дома на улице Благоева.
– Ладно, – сказал Витька, глядя на такой знакомый (и такой – совершенно – абсолютно – грандиозно – незнакомый! Черное и белое! Линии и круги! Шорох и свет!) угол дома номер 11.
– Ладно, – повторил он, встряхиваясь и приходя в себя. – Пойду я, пожалуй… Кстати, – Витька замялся, – можно попросить тебя об еще одном небольшом одолжении?
Рорик кивнул:
– Слушаю.
– Я тут, уходя, наплел родителям всякого бреда. Про выставку, про свою гениальную мазню… Ну теперь это вроде как правда, но мне бы не хотелось… это с одной стороны, с другой стороны – правду им говорить все равно бесполезно. Без этого твоего Знака Истины ни за что не поверят, хоть чем я клянись. Ты бы не мог как-нибудь…
– Уже сделано, – ответил Рорик. – Они ничего не забудут, но и не будут тебя ни о чем спрашивать. Им просто будут совершенно неинтересны события прошедших дней.
– Ага… пойдет, я думаю. Ну еще раз спасибо… Что, давай прощаться, что ли? – Витька вылез из машины. Рорик тоже вышел, встал рядом:
– Давай. Как у вас принято прощаться?
Витька пожал плечами:
– Ну… я не знаю даже… Обниматься – фу, эти нежности телячьи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53