Что касается грузил, то их прикрепляли совсем крошечные, так как лову здесь не препятствовал стремительный бег Зеленой реки.
Кофи наживил мотыля и забросил крючок. Белый поплавок торчал из воды неподалеку от камышового царства. Борис скрылся из виду.
Константин Васильевич уже вовсю ублажал душу. Начал он это с того, что опрокинул в себя двести граммов самогонки.
Без стакана. Прямо из солдатской фляжки, которую когда-то подарил ему сын Васька.
Лепота! А вот и первая поклевка…
Занырял поплавок и у Кофи. Выждав время, которое каждый рыбак определяет интуитивно, как фотограф устанавливает на глаз экспозицию, молодой вождь дернул удилище. Из воды вылетела, отчаянно трепеща, рыбешка.
Да тут же и сорвалась с крючка. Плюхнулась в свинцовую воду Вялье-озера.
Недодержал Кофи рыбешку у наживки, поспешил. Не дал заглотить приманку целиком. В Зеленой реке рыбы более темпераментны.
Он нацепил нового мотыля и решил повторить. Хотя заниматься этим совершенно не хотелось. Кофи знал, что будет сыт независимо от улова. Но зачем удить рыбу, если не для утоления голода?
Эти белые полны причуд. Катя Кондратьева улеглась позавчера с ним в постель.
Зачем, спрашивается? Чтобы мучить его и себя. О, как она хотела, как истекала соком! Он прекрасно помнит ее насквозь мокрые трусики.
Опять поклевка. Теперь он не ошибется. Кофи выдернул ерша. Кое-как содрал рыбку с крючка, сильно при этом уколол два пальца сразу и в сердцах забросил рыбку далеко в озеро.
Порыв ветра унес часть косматых туч.
Солнце уже касалось нижними своими протуберанцами верхушек деревьев на дальнем берегу.
У ног старика Кондратьева на дне лодки разевали рты плотва, два окуня и подлещик. Старик чувствовал усталость. Годы брали свое. Неожиданное солнечное тепло легло на плечи. От самогона, рыбалки и солнца сделалось так уютно, так покойно, что Константин Васильевич сладко зевнул и подпер голову большими, разбухшими от тяжелой работы руками.
Житель тропической Африки видит вдвое дальше любого белого. Безо всякого бинокля Кофи догадался, что старик задремал. То взмахивал удочкой, насаживал мотыля, снимал добычу, а теперь вдруг замер.
Что, клевать перестало? Нет, у Кофи поплавок то и дело дергается, только Кофи плевать на него хотел. Он не понимает этого развлечения — ловить просто так, не для еды.
Кофи расстегнул на груди пуговицу и впервые после отъезда из Губигу достал то, что дал Каплу. Черную пластину, покрытую черными же полосами.
Как увидеть черное на черном? Никак.
Наличие черных полос ощущается. Смотришь и понимаешь, что полосы есть. Так опытный музыкант безошибочно сыграет мелодию, даже если белые клавиши рояля перекрасить в черный цвет. Кофи поднес амулет к носу. Большие ноздри раскрылись навстречу.
Легкий запах тлена. Запах смерти. Так пахнет, когда покойник пролежал в комнате одни сутки. Кофи Догме поднял голову.
Не моргая стал смотреть на солнце.
— Помоги, Солнечный бог! — воскликнул на родном языке и взялся за весла.
38
Костю Кондратьева и Пашку Петрухина принимают в комсомол. Тридцать шестой год. Райцентр. Небольшой зал районного комитета коммунистического союза молодежи. Пашку, отличника, спрашивают о трех источниках и трех составных частях марксизма.
В отутюженных гимнастерках и белых сорочках сидит приемная комиссия. На кандидатах пока алые галстуки. Пашка уверенно отвечает: и про немецкую классическую философию, и про английскую буржуазную политэкономию, и про французский утопический социализм.
Пашке вручают билет, значок, жмут руку. Пашка в пионерском салюте чеканит:
«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
Наступает Костина очередь. Ему предлагают сформулировать триединую задачу построения коммунизма в Советском Союзе.
Костя четко начинает отвечать. Первая часть задачи: создать материально-техническую базу коммунизма. Вторая: воспитать человека нового типа. На основе морального кодекса строителя коммунизма.
Третья…
Костя молчит. Вопрос легкий. Всех кандидатов заранее предупреждают, какие кому будут вопросы. Что-то с памятью… Заклинило. Костя безудержно краснеет. Члены комиссии смотрят сурово. Ждут.
В зале райкома — тягостное молчание.
Отличник Пашка Петрухин пытается чтото сартикулировать, подсказать, но Костя ничего не разбирает по его губам.
Мир рушится, а пионер Костя из Васнецовки пытается его спасти. "Я сейчас вспомню, я же знал! Раз знал — значит, есть что вспоминать! — шепчут упрямые губы. — Дайте миру шанс! Я вспомню!
Третья задача построения коммунизма в СССР состоит в том, чтобы…"
Константин Васильевич вздрогнул от стука. Словно задел бортом другую лодку.
Скрючившись на лодочной банке, не очень удобно спать. Двухсот граммов тут недостаточно. Некрепок такой сон.
Он открыл глаза и увидел багровый закат.
— Нет! — крикнул он и поднял руки. — Нет!!!
На фоне багрового неба стоял рослый плечистый негр с веслом в руках. Старик успел увидеть, как весло обрушивается на него.
Успел услышать хруст костей собственных рук. Весло взмыло вверх и тут же рассекло воздух опять. Старик повалился на дно лодки. К плотве, окуням и подлещику.
Весло взметнулись в третий раз. Старик уже не защищался. Кофи Догме точно врезал весло в седую голову. Чвак! Еще раз.
Чвак! Еще! Ну еще разок!
Весло рассекло багровый воздух и впечаталось в багровое месиво. Минуту назад это было лицо Константина Васильевича Кондратьева. Пенсионера акционерного общества «Заря». Ветерана КПСС, колхозного строительства и Великой Отечественной войны.
Кофи огляделся. В Багдаде все спокойно. На берегах ни души. Бориса не видно даже издали. Он зачерпнул ведерком за бортом и выплеснул воду на разможженную голову в соседней лодке.
Он вылил еще пять ведер, прежде чем смог разобраться, где там эти уши. Оттянул пальцами одно ухо, взял в другую руку нож старика и стал резать. Потихоньку, чтобы не испачкаться.
Потом отрезал второе ухо. Они были еще теплые. Большие. Внутри рос седой пух, похожий на кисточку для бритья.
Вождь достал из джинсов полиэтиленовый пакетик, сунул уши туда. Бросил пакет за пазуху.
Теперь можно было заняться всем остальным. Сперва Кофи попытался пробить дно лодки старика ножом. С виду у этих белых все такое хлипкое.
На поверку дно оказалось довольно прочным. Кофи не сразу обнаружил, что в одном месте в лодку понемногу сочится вода. «Где тонко, там и рвется», — пришла на ум русская поговорка.
Он принялся долбить в этом месте тяжелым якорем. Расширяя отверстие. Не забывая посматривать по сторонам. Вода уже не сочилась, а резво вбегала в суденышко.
Скоро мертвое тело наполовину лежало в воде. Кофи заметил, как лодка старика садится все ниже и ниже по сравнению с его лодкой. Что ж. Он обмотал якорной цепью шею старика. Той же цепью закрепил одно весло… второе… И даже стариковскую удочку.
Самодельная плоскодонка быстро погружалась в пучину Вялье-озера. Она тянула на дно весла и своего создателя. Старика Константина Кондратьева. И даже его удочку. На крючке которой уже битый час болтался здоровенный карась.
Когда свинцовая вода сомкнулась над плоскодонкой, Кофи внимательно осмотрел свою одежду, лодку, весла. И даже удочку. Он нашел несколько пятнышек крови и смыл их озерной водой. Свежая кровь легко смывается.
Затем он медленно направил свое судно к тому месту, где пытался удить рыбу. Наживил мотыля, закинул удочку. Еще раз огляделся.
Встал на колени лицом к гаснущему светилу. Воздел руки.
— Слава тебе, Солнечный бог! — воскликнул молодой вождь на языке племени фон. — С твоей помощью я сделал это!
Прими эту священную жертву мести!
«Я сделал это! — гремело в его голове. — Да, я это сделал!»
Он испытывал небывалый подъем. Радость. Он излучал бешеную энергию. Он был счастлив.
Он встал с колен и уселся в позе смиренного рыбака. Набросил ня плечи куртку. Хотя был разгорячен и ликовал. Вытащил одну за другой пять мелких рыбешек.
Бросил их на плоское дно лодки.
Стемнело так, что поплавок едва был виден. Кофи задрал голову. Там, где недавно висел красный солнечный шар, уже ясно сияла крупная звезда с огненным хвостом.
Разъехались к ушам углы широких коричневых губ. Добрый знак! «Там-тамтата-там, тра-та-тата-тат-гам!», — грохотали барабаны судьбы.
Жертва принята.
39
Борис подгреб к своему другу, когда тот продрог до костей. У Кофи зуб на зуб не попадал.
— Борька, я совсем замерз! — взмолился он. — Я есть хочу. И спать.
— Держи, — Борис протянул флягу. — Сейчас станет тепло. Где дед?
Кофи сделал глоток. Вонючая жидкое гь вмиг обволокла рот, полезла в нос, уши, глаза, пищевод и легкие. Во рту у Кофи словно загорелась бочка с бензином.
Самогон!
Это не водка. Это шестьдесят градусов плюс сивуха. Как нЬ очищай, на чем нЬ настаивай, все равно: отрава есть отрава.
Сейчас она очень кстати.
Отдышавшись, Кофи сказал:
— Дед? Я его давным-давно не видел.
Как и тебя. Уже руки не гнутся. У тебя сигарет нету? Я от холода полпачки скурил.
— Держи… Во дед дает, во фанат. Деда! — заорал Борис. — Де-ед!
Крик долетел до близкого острова, отразился от кустов и вернулся эхом.
— Может, он сеть осматривает, — сказал Кофи, жадно затягиваясь.
— А что ее осматривать. Ее вытаскивать надо. Ладно, греби за мной.
— Подожди, я сперва еще глоточек, а то руки не гнутся.
— Достал ты со своими руками…
Кофи отхлебнул еще. Уффф! Вот это напиток. Будто кувалдой по лбу!
— Спасибо, — он вернул флягу.
Они провели свои лодки вдоль сети. Ее хорошо видно в темноте благодаря белым поплавкам из пенопласта. Третьей плоскодонки не было видно.
— Во фанатик, — повторил Борис. — Целыми днями готов рыбачить и охотиться. Спрятался от нас в прикормленном месте и дергает сейчас подлещиков одного за другим. Ну и черт с ним. Я и без него шестнадцать штук поймал. Причем мелочь выкидывал! А у тебя как улов?
— Восемь рыб. Только я не знаю, как они называются.
— Ну, это мы завтра разберемся. Погнали домой. Выпьем, пожрем.
— А сеть?
— Пускай стоит. Я надеюсь, спереть некому. Утром проверим.
Через час усталые, но довольные, рыбаки сидели за столом. Бабушка Бориса, Любовь Семеновна, ухватила в печи горшок, вытащила и поставила между друзьями.
Сняла крышку. Кофи завороженно следил за ее действиями.
Повалил пар.
— Гвоздь программы! — объявил Борис. — Картошка из русской печи! Бабуль, а ты с нами разве не махнешь маленькую?
— Сейчас, сейчас, ребятки… Вот только огурчиков еще принесу. И грибков— этого лета маслята.
— Бери, Кофи. Это очень вкусно. — сказал Борис, передавая ложку. — Почти как ямс.
— И маслица, маслица подложи, милок.
— Спасибо большое, — Кофи поднял стопку. — У меня созрел оригинальный тост… За хозяйку этого дома!
Любовь Семеновна выцедила напиток меленькими глотками.
— Ну как самогоночка? — с гордостью спросила она. — Двойная перегонка! Через уголек пропущена, марганцовкой осаждена, на листьях смороды настояна. Чуете смороду, мальцы, а?
Кофи чувствовал страшную вонь. Вспомнилась родная деревня. Соплеменники, ведрами дующие брагу на похоронах великого Нбаби. Если перегнать ямсовую бражку, получится настоящий русский первач.
— Да, — дипломатично кивнул Кофи. — Крепкая штука.
— Отлично, бабуль!
Борис отправил в рот сразу пять соленых маслят и налил по второй.
— Не то, что эта ваша водка городская, — сказала Любовь Семеновна. — Из чего ее делают? Сплошная химия.
Старушка села на своего конька. Стала живописать преимущества сельской жизни. Будущий создатель бенинской химической промышленности коварно спросил:
— А марганцовка разве не химия?
— Какая ж это химия? — удивилась Любовь Семеновна. — Это ж марганцовка!
После третьей стопки Борис почувствовал такую усталость и негу, что готов был прилечь тут же, у стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Кофи наживил мотыля и забросил крючок. Белый поплавок торчал из воды неподалеку от камышового царства. Борис скрылся из виду.
Константин Васильевич уже вовсю ублажал душу. Начал он это с того, что опрокинул в себя двести граммов самогонки.
Без стакана. Прямо из солдатской фляжки, которую когда-то подарил ему сын Васька.
Лепота! А вот и первая поклевка…
Занырял поплавок и у Кофи. Выждав время, которое каждый рыбак определяет интуитивно, как фотограф устанавливает на глаз экспозицию, молодой вождь дернул удилище. Из воды вылетела, отчаянно трепеща, рыбешка.
Да тут же и сорвалась с крючка. Плюхнулась в свинцовую воду Вялье-озера.
Недодержал Кофи рыбешку у наживки, поспешил. Не дал заглотить приманку целиком. В Зеленой реке рыбы более темпераментны.
Он нацепил нового мотыля и решил повторить. Хотя заниматься этим совершенно не хотелось. Кофи знал, что будет сыт независимо от улова. Но зачем удить рыбу, если не для утоления голода?
Эти белые полны причуд. Катя Кондратьева улеглась позавчера с ним в постель.
Зачем, спрашивается? Чтобы мучить его и себя. О, как она хотела, как истекала соком! Он прекрасно помнит ее насквозь мокрые трусики.
Опять поклевка. Теперь он не ошибется. Кофи выдернул ерша. Кое-как содрал рыбку с крючка, сильно при этом уколол два пальца сразу и в сердцах забросил рыбку далеко в озеро.
Порыв ветра унес часть косматых туч.
Солнце уже касалось нижними своими протуберанцами верхушек деревьев на дальнем берегу.
У ног старика Кондратьева на дне лодки разевали рты плотва, два окуня и подлещик. Старик чувствовал усталость. Годы брали свое. Неожиданное солнечное тепло легло на плечи. От самогона, рыбалки и солнца сделалось так уютно, так покойно, что Константин Васильевич сладко зевнул и подпер голову большими, разбухшими от тяжелой работы руками.
Житель тропической Африки видит вдвое дальше любого белого. Безо всякого бинокля Кофи догадался, что старик задремал. То взмахивал удочкой, насаживал мотыля, снимал добычу, а теперь вдруг замер.
Что, клевать перестало? Нет, у Кофи поплавок то и дело дергается, только Кофи плевать на него хотел. Он не понимает этого развлечения — ловить просто так, не для еды.
Кофи расстегнул на груди пуговицу и впервые после отъезда из Губигу достал то, что дал Каплу. Черную пластину, покрытую черными же полосами.
Как увидеть черное на черном? Никак.
Наличие черных полос ощущается. Смотришь и понимаешь, что полосы есть. Так опытный музыкант безошибочно сыграет мелодию, даже если белые клавиши рояля перекрасить в черный цвет. Кофи поднес амулет к носу. Большие ноздри раскрылись навстречу.
Легкий запах тлена. Запах смерти. Так пахнет, когда покойник пролежал в комнате одни сутки. Кофи Догме поднял голову.
Не моргая стал смотреть на солнце.
— Помоги, Солнечный бог! — воскликнул на родном языке и взялся за весла.
38
Костю Кондратьева и Пашку Петрухина принимают в комсомол. Тридцать шестой год. Райцентр. Небольшой зал районного комитета коммунистического союза молодежи. Пашку, отличника, спрашивают о трех источниках и трех составных частях марксизма.
В отутюженных гимнастерках и белых сорочках сидит приемная комиссия. На кандидатах пока алые галстуки. Пашка уверенно отвечает: и про немецкую классическую философию, и про английскую буржуазную политэкономию, и про французский утопический социализм.
Пашке вручают билет, значок, жмут руку. Пашка в пионерском салюте чеканит:
«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
Наступает Костина очередь. Ему предлагают сформулировать триединую задачу построения коммунизма в Советском Союзе.
Костя четко начинает отвечать. Первая часть задачи: создать материально-техническую базу коммунизма. Вторая: воспитать человека нового типа. На основе морального кодекса строителя коммунизма.
Третья…
Костя молчит. Вопрос легкий. Всех кандидатов заранее предупреждают, какие кому будут вопросы. Что-то с памятью… Заклинило. Костя безудержно краснеет. Члены комиссии смотрят сурово. Ждут.
В зале райкома — тягостное молчание.
Отличник Пашка Петрухин пытается чтото сартикулировать, подсказать, но Костя ничего не разбирает по его губам.
Мир рушится, а пионер Костя из Васнецовки пытается его спасти. "Я сейчас вспомню, я же знал! Раз знал — значит, есть что вспоминать! — шепчут упрямые губы. — Дайте миру шанс! Я вспомню!
Третья задача построения коммунизма в СССР состоит в том, чтобы…"
Константин Васильевич вздрогнул от стука. Словно задел бортом другую лодку.
Скрючившись на лодочной банке, не очень удобно спать. Двухсот граммов тут недостаточно. Некрепок такой сон.
Он открыл глаза и увидел багровый закат.
— Нет! — крикнул он и поднял руки. — Нет!!!
На фоне багрового неба стоял рослый плечистый негр с веслом в руках. Старик успел увидеть, как весло обрушивается на него.
Успел услышать хруст костей собственных рук. Весло взмыло вверх и тут же рассекло воздух опять. Старик повалился на дно лодки. К плотве, окуням и подлещику.
Весло взметнулись в третий раз. Старик уже не защищался. Кофи Догме точно врезал весло в седую голову. Чвак! Еще раз.
Чвак! Еще! Ну еще разок!
Весло рассекло багровый воздух и впечаталось в багровое месиво. Минуту назад это было лицо Константина Васильевича Кондратьева. Пенсионера акционерного общества «Заря». Ветерана КПСС, колхозного строительства и Великой Отечественной войны.
Кофи огляделся. В Багдаде все спокойно. На берегах ни души. Бориса не видно даже издали. Он зачерпнул ведерком за бортом и выплеснул воду на разможженную голову в соседней лодке.
Он вылил еще пять ведер, прежде чем смог разобраться, где там эти уши. Оттянул пальцами одно ухо, взял в другую руку нож старика и стал резать. Потихоньку, чтобы не испачкаться.
Потом отрезал второе ухо. Они были еще теплые. Большие. Внутри рос седой пух, похожий на кисточку для бритья.
Вождь достал из джинсов полиэтиленовый пакетик, сунул уши туда. Бросил пакет за пазуху.
Теперь можно было заняться всем остальным. Сперва Кофи попытался пробить дно лодки старика ножом. С виду у этих белых все такое хлипкое.
На поверку дно оказалось довольно прочным. Кофи не сразу обнаружил, что в одном месте в лодку понемногу сочится вода. «Где тонко, там и рвется», — пришла на ум русская поговорка.
Он принялся долбить в этом месте тяжелым якорем. Расширяя отверстие. Не забывая посматривать по сторонам. Вода уже не сочилась, а резво вбегала в суденышко.
Скоро мертвое тело наполовину лежало в воде. Кофи заметил, как лодка старика садится все ниже и ниже по сравнению с его лодкой. Что ж. Он обмотал якорной цепью шею старика. Той же цепью закрепил одно весло… второе… И даже стариковскую удочку.
Самодельная плоскодонка быстро погружалась в пучину Вялье-озера. Она тянула на дно весла и своего создателя. Старика Константина Кондратьева. И даже его удочку. На крючке которой уже битый час болтался здоровенный карась.
Когда свинцовая вода сомкнулась над плоскодонкой, Кофи внимательно осмотрел свою одежду, лодку, весла. И даже удочку. Он нашел несколько пятнышек крови и смыл их озерной водой. Свежая кровь легко смывается.
Затем он медленно направил свое судно к тому месту, где пытался удить рыбу. Наживил мотыля, закинул удочку. Еще раз огляделся.
Встал на колени лицом к гаснущему светилу. Воздел руки.
— Слава тебе, Солнечный бог! — воскликнул молодой вождь на языке племени фон. — С твоей помощью я сделал это!
Прими эту священную жертву мести!
«Я сделал это! — гремело в его голове. — Да, я это сделал!»
Он испытывал небывалый подъем. Радость. Он излучал бешеную энергию. Он был счастлив.
Он встал с колен и уселся в позе смиренного рыбака. Набросил ня плечи куртку. Хотя был разгорячен и ликовал. Вытащил одну за другой пять мелких рыбешек.
Бросил их на плоское дно лодки.
Стемнело так, что поплавок едва был виден. Кофи задрал голову. Там, где недавно висел красный солнечный шар, уже ясно сияла крупная звезда с огненным хвостом.
Разъехались к ушам углы широких коричневых губ. Добрый знак! «Там-тамтата-там, тра-та-тата-тат-гам!», — грохотали барабаны судьбы.
Жертва принята.
39
Борис подгреб к своему другу, когда тот продрог до костей. У Кофи зуб на зуб не попадал.
— Борька, я совсем замерз! — взмолился он. — Я есть хочу. И спать.
— Держи, — Борис протянул флягу. — Сейчас станет тепло. Где дед?
Кофи сделал глоток. Вонючая жидкое гь вмиг обволокла рот, полезла в нос, уши, глаза, пищевод и легкие. Во рту у Кофи словно загорелась бочка с бензином.
Самогон!
Это не водка. Это шестьдесят градусов плюс сивуха. Как нЬ очищай, на чем нЬ настаивай, все равно: отрава есть отрава.
Сейчас она очень кстати.
Отдышавшись, Кофи сказал:
— Дед? Я его давным-давно не видел.
Как и тебя. Уже руки не гнутся. У тебя сигарет нету? Я от холода полпачки скурил.
— Держи… Во дед дает, во фанат. Деда! — заорал Борис. — Де-ед!
Крик долетел до близкого острова, отразился от кустов и вернулся эхом.
— Может, он сеть осматривает, — сказал Кофи, жадно затягиваясь.
— А что ее осматривать. Ее вытаскивать надо. Ладно, греби за мной.
— Подожди, я сперва еще глоточек, а то руки не гнутся.
— Достал ты со своими руками…
Кофи отхлебнул еще. Уффф! Вот это напиток. Будто кувалдой по лбу!
— Спасибо, — он вернул флягу.
Они провели свои лодки вдоль сети. Ее хорошо видно в темноте благодаря белым поплавкам из пенопласта. Третьей плоскодонки не было видно.
— Во фанатик, — повторил Борис. — Целыми днями готов рыбачить и охотиться. Спрятался от нас в прикормленном месте и дергает сейчас подлещиков одного за другим. Ну и черт с ним. Я и без него шестнадцать штук поймал. Причем мелочь выкидывал! А у тебя как улов?
— Восемь рыб. Только я не знаю, как они называются.
— Ну, это мы завтра разберемся. Погнали домой. Выпьем, пожрем.
— А сеть?
— Пускай стоит. Я надеюсь, спереть некому. Утром проверим.
Через час усталые, но довольные, рыбаки сидели за столом. Бабушка Бориса, Любовь Семеновна, ухватила в печи горшок, вытащила и поставила между друзьями.
Сняла крышку. Кофи завороженно следил за ее действиями.
Повалил пар.
— Гвоздь программы! — объявил Борис. — Картошка из русской печи! Бабуль, а ты с нами разве не махнешь маленькую?
— Сейчас, сейчас, ребятки… Вот только огурчиков еще принесу. И грибков— этого лета маслята.
— Бери, Кофи. Это очень вкусно. — сказал Борис, передавая ложку. — Почти как ямс.
— И маслица, маслица подложи, милок.
— Спасибо большое, — Кофи поднял стопку. — У меня созрел оригинальный тост… За хозяйку этого дома!
Любовь Семеновна выцедила напиток меленькими глотками.
— Ну как самогоночка? — с гордостью спросила она. — Двойная перегонка! Через уголек пропущена, марганцовкой осаждена, на листьях смороды настояна. Чуете смороду, мальцы, а?
Кофи чувствовал страшную вонь. Вспомнилась родная деревня. Соплеменники, ведрами дующие брагу на похоронах великого Нбаби. Если перегнать ямсовую бражку, получится настоящий русский первач.
— Да, — дипломатично кивнул Кофи. — Крепкая штука.
— Отлично, бабуль!
Борис отправил в рот сразу пять соленых маслят и налил по второй.
— Не то, что эта ваша водка городская, — сказала Любовь Семеновна. — Из чего ее делают? Сплошная химия.
Старушка села на своего конька. Стала живописать преимущества сельской жизни. Будущий создатель бенинской химической промышленности коварно спросил:
— А марганцовка разве не химия?
— Какая ж это химия? — удивилась Любовь Семеновна. — Это ж марганцовка!
После третьей стопки Борис почувствовал такую усталость и негу, что готов был прилечь тут же, у стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32