— Гони машину по этому адресу. Узнай, в какой квартире живет этот тип и вернулся ли он домой. Если не вернулся, установи наблюдение за домом. Мне надо знать, привезет ли он с собой небольшой саквояж, или же вернется с пустыми руками. Возможно, что он подъедет на светлом «москвиче». Номер машины тоже записан на листке.
Аввакум погладил собаку.
Лейтенант все еще с удивлением всматривался в Аввакума.
— Монтер — хоть куда! Не правда ли? — сказал Аввакум, ухмыльнувшись.
Он взял поводок и энергично зашагал к улице Брод.
Остановившись там, где стоял светлый «москвич», он дал псу обнюхать землю, погладил его и, наклонившись, шепнул в ухо: «Ну, Ингус, ищи!»
Пес тихонько заскулил, приник носом к земле, прижал уши и, весь напрягшись, как тетива, пошел по следу.
Они пересекли улицу Настурции, затем другие улицы и вышли на пустынную, без фонарей дорогу, ведущую в Симеоново. Стояла такая непроглядная тьма, что Аввакум не различал даже собаки, хотя она сопела в двух шагах от него.
Гроза внезапно стихла, и лес справа от дороги, казалось, вдруг онемел и заснул.
Вскоре за железнодорожным переездом Ингус свернул вправо, повертелся на месте, и Аввакум почувствовал, как пёс тянет его в какой-то двор. В эту минуту над Витошей блеснула молния, разодрав нависшее над лесом небо. Аввакуму было достаточно этого мгновения, чтобы сориентироваться. Он приметил название улицы, цвет калитки, против которой они стояли, номер на эмалированной табличке. На сетчатке глаза сохранились очертания дома: островерхая альпийская кровля, второй этаж с эркером, опущенные шторы, две сосны спереди. Окна дома были темны, ни один лучик света не проникал из-за штор.
Пошел дождь. Крупные капли, словно бичом, хлестали пересохшую землю.
Аввакум натянул поводок и с трудом оттащил собаку от калитки. Не останавливаясь, он пересек квартал и вышел на бульвар Яворова. Мокрый и грязный, с отяжелевшими ногами, он дотащился до телефона-автомата, позвонил дежурному и вызвал машину.
Приехав домой, он отправил Ингуса с шофером. Не успел он войти к себе в комнату, как зазвонил телефон. Лейтенант Марков сообщил, что владелец «москвича» вернулся с пустыми руками.
— Жаль, — усмехнувшись, заметил Аввакум и спросил: — Ты очень устал? Нет? Тогда приезжай ко мне на чашку кофе!
Пока закипала вода, он успел принять душ, облачиться в халат и набить трубочку.
Лейтенанту было поручено немедленно установить наблюдение за домом с островерхой крышей, узнать, кто в нем живет, когда и какие люди посещали его. Кроме того, сделать выписку из личного дела Светозара Подгорова и проверить, живет ли кто-нибудь еще у него в квартире Аввакум вынул из шкафа бутылку коньяка и две рюмки. Кофейник вскипел.
За окном по-прежнему шел дождь.
13
Утро сияло улыбкой. Светлая радость, казалось, наполнила весь мир, и, может, именно поэтому Аввакум еще острее ощущал охватившую душу тревогу. Новости, которые принес лейтенант Марков, не сулили ничего хорошего. Он узнал, что обе подписи под фальшивым письмом были первоначально набросаны простым карандашом. Подпись доктора была скопирована — в этом не было никакого сомнения. А подпись Ирины? Почему были сделаны незначительные, еле заметные изменения в некоторых буквах?
Все было подстроено очень наивно. Отклонения в написании некоторых букв навязчиво говорили: «Вот видите, некто пытался подделать подпись Ирины Теофиловой, но не совсем удачно». А что мешало этому «некто» скопировать ее подлинную подпись, так же как подпись Петра Тошкова? Ведь у него под рукой были десятки писем, подписанных Ириной.
Было ясно, что автор поддельного письма, умышленно изменив очертания букв в подписи Ирины, хотел тем самым выгородить ее в случае, если подделка обнаружится.
Лейтенант Марков установил, что двадцать восьмого августа ни Христина Чавова, ни Ирина Теофилова не уходили с работы между десятью и одиннадцатью часами. Следовательно, Ирина невиновна, ибо не могла же она быть одновременно и в управлении и в кабинете Венцеслава! Алиби Ирины разбивало в пух и прах все умозаключения Аввакума. Но под конец лейтенант подчеркнул и такую небольшую подробность: между десятью и одиннадцатью часами Ирина Теофилова выходила из канцелярии, чтобы принять душ. Услышав это, Аввакум развел руками и лицо его омрачилось.
— Ставлю тысячу против одного, — сказал он, — что в душевой есть еще один выход на другую площадку, откуда спускается узкая винтовая лестница. С этой лестницы можно попасть на любой этаж и выйти к черному ходу, а также в подвал здания.
Отправив лейтенанта немедленно проверить свое предположение, Аввакум, чтобы скоротать время, пошел на кухню сыграть с хозяйкой партию в домино.
Лейтенант не заставил долго себя ждать.
— Можно подумать, что вы сами обошли все здание или же изучили план! — сказал он со смехом. — Та дверь, о которой вы говорили, и есть настоящая. Она без замка и запирается изнутри на крючок. Другая дверь, судя по штукатурке, сделана недавно и запирается на ключ и на задвижку. Внутри установлен только один душ.
Аввакум призадумался. Время подходило к одиннадцати, пора было идти к полковнику с докладом.
— Не сводите глаз с обеих квартир, — сказал он со вздохом. — что вы разузнали о доме с островерхой крышей?
Лейтенант смущенно пожал плечами.
— Да, на это вам не хватило времени, — сказал Аввакум с виноватой улыбкой. — Извините. Я вызову вас после обеда.
Голос его звучал тихо и глухо.
Алиби Ирины не стоило и выеденного яйца. В десять часов она вышла из канцелярии, сказав Чавовой, что «сбегает» наверх, чтобы принять душ. То же самое она сообщила уборщице и, возможно, еще кому-нибудь. Она поднимается в душевую, открывает краны, спускается другим ходом по черной лестнице во двор и выходит на улицу Димо Хаджидимова, откуда до склада не более пятнадцати минут хода. Если поторопиться, то можно дойти и за десять минут! Когда с Венцеславом было покончено, она тем же путем вернулась обратно. Умывшись и смочив волосы теплой водой, она как ни в чем ни бывало появилась в канцелярии.
Меньше чем за сутки Аввакум успел достаточно глубоко проникнуть во многие детали преступления. У него в уме уже сложилась вполне стройная гипотеза, но он пока остерегался предложить ее полковнику в качестве основы для разработки плана действий.
Ведь он еще не определил несколько неизвестных. В его распоряжении оставалось семьдесят три часа — трое суток, — чтобы раскрыть до конца заговор, изобличить истинных виновников и спасти жизнь невиновного человека.
Во второй половине дня должны были состояться похороны Венцеслава. Аввакум позвонил Ирине на работу, но Чавова ответила ему, что Ирина нездорова и осталась дома. Тогда он вызвал служебную машину и, отпустив шофера, сам сел за руль.
Он рассчитывал застать ее в комнате, но ошибся. Она сидела под шелковицей и читала. «Наверное, какой-нибудь роман, — подумал Аввакум. — Пытается отвлечься, ведь сейчас хоронят Венцеслава».
На Ирине было скромное ситцевое платье с веселым узором. На ее миловидном задумчивом лице глаза смотрели, как всегда, смело и открыто.
Сидя на траве, поджав под себя ноги, она протянула ему руку и улыбнулась беззаботной и радостной улыбкой.
— Ты пришел кстати, — сказала она, привлекая его к себе. — Садись рядом! Я уже устала читать.
Аввакум подсел к ней, их плечи касались друг друга, а ее волосы щекотали его лицо. Подул ветерок, старая шелковица шумно вздохнула, тонкая юбка Ирины надулась парусом. Где-то рядом насвистывал дрозд. Было так хорошо…
У Аввакума потемнело в глазах. Его охватило неодолимое желание обнять ее, крепко сжать это нежное тело, такое близкое и доступное. Только большим усилием воли ему удалось сохранить невозмутимый вид.
— Что ты читаешь? — спросил он, откидываясь на траву.
В бездонной сини неба плыло белое облачко с кудрявыми, посеребренными солнцем краями, Дрозд продолжал насвистывать в кустах.
— Что читаю? — Ирина положила руки на колени и звонко, как вызванная к лоске школьница, ответила: — О химических свойствах водорода и о многоуважаемом водородном ионе в частности! Очень интересно! — И она весело рассмеялась.
— А наш общий друг, наверное, уже покоится в земле, — сказал Аввакум.
Он смотрел на белое облачко и жмурился от солнца.
— Наверно, — тихо ответила Ирина. Она наклонилась и сорвала травинку. — Я хотела пойти на похороны, но утром проснулась с ужасной головной болью. Очень сожалею.
— О чем? — спросил Аввакум. — О головной боли или о Венцеславе?
— Не надо подшучивать над мертвыми, — сказала она, приложив пальцы к его губам.
Аввакум взглянул на нее — над верхней губой Ирины выступили мелкие капельки пота.
Наступило молчание.
— Ирина, — спросил Аввакум, — какие у тебя планы на будущее? О чем ты, например, мечтаешь?
Он взял ее руку и стал перебирать пальцы.
— Мечты мои самые скромные, — ответила Ирина. Глубоко вздохнув, она вытерла капельки пота над верхней губой и тряхнула головой. В глазах ее появился прежний блеск. — В сущности у меня лишь одна мечта — ни от кого не зависеть.
— Слишком обще, — с усмешкой сказал Аввакум. Она молчала, потом сорвала травинку.
— Что значит — ни от кого не зависеть? — продолжал Аввакум.
— Очень многое, — порывисто дыша, заговорила она. — Лишь бы попасть в университет, тогда все дальнейшее будет зависеть только от меня.
Ветер уносил облачко на восток.
— Ирина, — спросил Аввакум, — почему рука у тебя такая влажная? И почему холодная?
— Наверное, от того, что у меня болит голова, — сказала Ирина, вздрогнув и отдернула руку.
Она склонилась, и Аввакум почувствовал на губах ее теплое дыхание. Он мог обнять и целовать ее, но руки повисли как плети. От прежнего страстного желания не осталось и следа. Одна лишь жалость, мучительная и тяжелая, давила грудь.
— Сегодня ты похож на сборник вопросов, — сказала она с усмешкой. — Позволь и мне задать тебе один вопрос: чья это машина?
— Музея, — ответил Аввакум. Она еще ниже склонилась над ним.
— Хочешь, чтоб мы прокатились вместе?
— Я за тем и приехал.
Оглянувшись по сторонам, она прильнула к его губам, потом вскочила и побежала в комнату переодеваться.
Аввакум уже сидел за рулем, когда вышла Ирина, Она была во всем белом — белое платье, белые сандалеты и даже лента в волосах белая. Он сразу заметил, что сандалеты у нее без носков, а губы накрашены ярко-красной губной помадой.
«Займемся для начала губной помадой», — подумал он, услужливо открывая дверцу машины. Белое одеяние Ирины еще более опечалило его.
Он повел машину к Орханийскому шоссе, а когда миновали мост через Искыр, нажал на газ и стрелка спидометра заколебалась где-то возле цифры девяносто. Он знал, что каждая минута дорога, но не увлекался скоростью. Все ходы были рассчитаны далеко вперед, и торопливость могла только повредить. Но еще в тот момент, когда он пересекал улицу Брод, чтобы выехать на Пловдивское шоссе, ему показалось, что какая-то синяя «волга» увязалась за ними и следует по пятам, то приближаясь, то отдаляясь, но не упуская их из виду. «Если „волга“ будет выжимать девяносто — картина ясна», — подумал Аввакум и прибавил газу. Синяя машина тотчас осталась далеко позади.
Он спросил свою спутницу:
— Ну как — хорошо?
Встречный ветер с шумом бился в стекла, и она, наверное, не расслышала вопроса. Ирина сидела, прикрыв глаза, и молчала.
«Знала бы она, что едет на любовную прогулку со своим палачом!» — мрачно усмехнулся про себя Аввакум.
Он глянул в наружное зеркало, и брови его сдвинулись: в глубине вогнутого кружка, как огромный жук, маячила синяя «волга».
Аввакум сбавил газ. Они проехали Йорданкино и приближались к партизанскому памятнику над источником. Выехав на небольшую площадку перед мемориальной плитой, Аввакум круто свернул влево и резко затормозил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22