С уважением…»
На фотокопии крупным неровным почерком профессора было написано: Plo еs Vi chae A rorae.
Успев взглянуть на этот текст через плечо Аввакума, полковник в отчаянии хлопнул руками.
— Попробуй пойми, что это значит! — простонал он. — Тут сам Навуходоносор не смог бы ничего разобрать, если б воскрес!
— Это текст шифрограммы, — сказал Аввакум. — Что же касается Навуходоносора, то этот вавилонский царь жил в пятом веке до нашей эры.
— Тебе бы все шутить, — бросил полковник. Зачем было вспоминать этого Навуходоносора? Он опустился в кресло и оперся головой на руку. Ему даже курить не хотелось.
Аввакум прошелся несколько раз по комнате, потом взял цветной карандаш в серебряном стакане профессора и что-то написал на снимке.
— Прочтите, — сказал он.
Теперь текст читался так: Flores Vitochae Aurorae. Аввакум восстановил недостающие в нем буквы.
— Хорошо, — сказал полковник. — И с этими буквами и без них шифрограмма одинаково непонятна и разобраться в ней абсолютно невозможно. Ну что все это значит? — Он задал этот вопрос, лишь бы не молчать. Слова могли иметь одно значение, а их условный смысл — его сам черт не разгадает. У него в желудке появилось жжение. Неизвестно почему он вспомнил жену. Она, конечно, его ждет, история с билетами еще не выветрилась из его головы. — Что все-таки могут означать эти слова? — повторил он равнодушным тоном.
— Они могут означать… — Аввакум старался держаться бодро и уверенно. — Они могут означать следующее: либо «Цветы Авроры для Витоши», либо «Цветы для Авроры с Витоши». — Ему удалось восстановить в тексте недостающие буквы, и, может быть, именно это придало ему бодрости.
Ни слова не сказав в ответ, полковник горько усмехнулся.
— Аврора — это значит рассвет, — сказал Аввакум, — заря. Некоторое время царило молчание.
Но вот полковник хлопнул себя по колену. Хлопнул так громко, как будто хотел убить какую-то противную букашку.
— Эврика! — воскликнул он, и его усталое лицо снова прояснилось. — А знаешь, какие у меня догадки?
— Не знаю, — сказал Аввакум.
— Вот послушай! — Полковник встал, причесал роговым гребешком поседевшие волосы, — вероятно, ему хотелось этим жестом несколько унять распиравшее его чувство гордости. — Так вот в чем состоят мои догадки, — продолжал он. — Имеют ли в этом деле значение падежи и падежные формы? По-моему, никакого значения не имеют. Важно другое. Заря, цветы, Витоша. Тот, которому надлежит получить снимки сооружения «Момчил—2», будет стоять где-то на подступах к Витоше с букетом цветов в руках. Когда? На рассвете! Где-нибудь между семью и восемью часами утра. Какое это место? Драгалевцы, Бояна, Княжево — вот она где разгадка-то! Утром я высылаю в эти места наблюдателей, и, уверяю тебя, они вернутся не с пустыми руками!
— Дай бог! — со вздохом ответил Аввакум. Полковник стал торопливо спускаться по лестнице.
14
Аввакума снова начала одолевать дремота, ему казалось, что он опять погружается в зеленоватую, холодную пучину и слышит звонкий, раскатистый смех. Но вдруг все исчезло, все унес вихрь каких-то невыносимых звуков — словно о его голову ударяются осколки льда.
Звонил телефон. Он никогда не дребезжал так громко и настойчиво. Аввакум привстал в кресле, в котором было задремал, включил свет и поднял трубку.
В этот миг что-то стукнуло по дверному стеклу и просвистело у самого его уха, а с противоположной стены посыпались кусочки штукатурки. Он инстинктивно пригнулся, добрался на четвереньках до двери, ведущей на веранду, задернул тяжелые бархатные портьеры и тогда выпрямился.
Стрелявший мог снова выпустить пулю, но теперь вероятность попадания была ничтожна. Он взял нож и выковырял из стены застрявшую пулю. Она оказалась острой, как шило.
Аввакум улыбнулся — этой штукой ничего не стоило и голову ему продырявить. Факт. Завтра, когда Прекрасная фея будет кланяться со сцены публике, он уже не смог бы ей похлопать. Не пришлось бы больше вспоминать и глубокий омут возле виноградника деда Седефчо, и серебряные пузыри. Впрочем, серебряных пузырей никогда не было, это просто его воображение… А почему, собственно, в него стреляли?
Тот, кто радовался своему хитроумию, стал себя вести слишком беспокойно. Он уже не посасывает с беззаботным видом свою трубочку, пропало у него желание пускаться в пляс. Он слоняется вокруг дома, где живет Аввакум, заставляет кого-то звонить ему по телефону, нацеливает на его голову бесшумный пистолет.
Аввакум посмотрел на часы — близилась полночь.
В камине еще тлели угли; подбросив дров, он пододвинул к очагу кресло, набил трубку и закурил.
На улице шумел дождь.
В самом деле, почему в него стреляли? Ведь многое из того, что относится к этому делу, было ему неизвестно. Ну а то, что он знал, — какой от этого прок? Знал это и полковник, и лейтенант, и даже озябший сержант. Хорошо, что ему дали рюмку коньяку. Но ведь по ним не стреляют? Если бы стреляли, ему бы уже сообщили об этом. В них наверняка никто не стрелял. А если стреляют в него, значит, полагают, что ему известно нечто очень важное, то, чего не знают другие.
В камине потрескивало пламя. Он протянул ноги поближе к огню. Даже ради такого вот удовольствия — сидеть и слушать, как потрескивает пламя в камине, — даже ради этого острая пуля не должна была его пронзить.
Но все-таки что же он знал такое, что неизвестно другим?
Размышляя так, Аввакум просидел примерно полчаса.
Затем его охватила жажда бурной деятельности. Он вынул пленку из кинокамеры и побежал через кухню в чуланчик, где устроил себе небольшую лабораторию. Двадцать минут спустя он уже наматывал пленку на бобину проектора. Когда он нажал на пусковые кнопки, на противоположной стене заулыбалось лицо Прекрасной феи.
Он прокрутил эту пленку несколько раз, то замедляя, то совсем останавливая ее. Глаза у него горели, как в лихорадке.
Потом он оделся, взял электрический фонарик, туристский топорик и вышел.
На улице по-прежнему была непогода — шел дождь со снегом.
Чуть пригнувшись и вглядываясь в темноту, он направился к последнему дому на их улице.
Утром, когда он раздвинул портьеры на двери, ведущей на веранду, он увидел белую от снега улицу — шел настоящий зимний снег.
Ровно в восемь часов пришел лейтенант Петров. Аввакум налил ему чашку кофе, затем подошел к двери, поближе к свету, и стал знакомиться с результатами лабораторных исследований, доставленных лейтенантом.
Итак, за дверную ручку последним брался бывший кок. Хари последним касался спинки «чуда-кресла», а на пуговице со звездочкой виден отпечаток пальца профессора.
— Лейтенант Петров, — обратился к своему помощнику Аввакум, — вы обещали, если я не ошибаюсь, вернуть эту пуговицу ее владельцу, художнику. Не так ли? Я думаю, что офицер обязан дорожить своим словом, если даже оно было дано такому мелочному и прижимистому человеку, каким, к сожалению, оказался наш художник. Вчера вы были не в меру любезны, и поэтому сейчас вам придется совершить непредусмотренную прогулку. Возьмите в лаборатории эту знаменитую пуговицу и возвратите ее лично Хари, извинитесь перед ним за вчерашний случай и предупредите, что похороны его дяди состоятся не сегодня, а завтра в десять часов утра. А вот это письмо, — он взял со стола заклеенный конверт, — будьте добры, передайте лично полковнику Манову. — Он помолчал немного. — До пяти часов вечера вы совершенно свободны и можете употребить это время даже на танцы, как подобает молодому человеку. А в пять часов десять минут мы встретимся с вами у входа в Зоологический сад. Запомнили?
Лейтенант ушел.
Аввакум постоял немного у стеклянной двери, задумчиво наблюдая за снежинками. Затем развел в камине большой огонь, набил табаком трубку, вытащил рукопись об античных памятниках и мозаиках и принялся работать.
В полдень Аввакум отправился в Русский клуб обедать. Потом зашел в Академию наук и два часа просидел в библиотеке. Ровно в пять часов десять минут он встретился у входа в Зоологический сад с лейтенантом Петровым.
Пожав друг другу руки, они шли некоторое время молча. Падал густой пушистый снег.
— Лейтенант, — тихо сказал Аввакум, — возьмите пять машин с радиопередатчиками и поставьте их у входа в Городской музыкальный театр через десять минут после начала спектакля. А сейчас ступайте в . кассу театра и возьмите два билета — их заказал для меня секретарь академии. Один билет оставьте себе, а другой передадите мне за две минуты до начала представления. Запомнили?
Лейтенант кивнул.
— И еще, — продолжал Аввакум. — Возьмите пятерых сотрудников. Они должны будут находиться в машинах. Снабдите их фотоаппаратами и журналистскими удостоверениями. После начала второго действия они должны войти в зрительный зал… Все.
Аввакум помахал ему рукой и неторопливо побрел в парк.
Нежный Дезире пал на колени перед Спящей красавицей и смиренно, с благоговением и беспредельной любовью коснулся губами ее уст.
В этот миг музыка возвестила приход весны.
Спящая красавица пробудилась. Пробудилось от долгого сна и сонное царство короля Флорестана.
В антракте Аввакум предупредил лейтенанта:
— Пусть ваши люди зорко следят за первым рядом. Там сидят трое человек с букетами. Надо запомнить, у кого какие цветы. По окончании , спектакля пусть машины едут следом за ними и поддерживают непрерывную связь с вами. Вы же до особого распоряжения будете двигаться следом за мною.
Затем он передал записку Прекрасной фее: «Хари сожалеет, что не может проводить вас домой — у него очень важное и неотложное дело. Он попросил меня выполнить эту миссию. Я буду ждать у вашей уборной».
После этого он поспешил в зал.
Спящая красавица и нежный Дезире исполняли солнечный гимн всепобеждающей любви. Крылатые цветы, добрые феи, очарованные зрелищем, радостно приветствовали их. Все очень счастливы. Спящая красавица и Дезире темпераментно танцуют свадебный танец.
Такси подъехало очень кстати — они как раз выходили из театра. Аввакум махнул рукой, и машина остановилась.
По дороге Аввакум говорил о том, как замечательно она сегодня танцевала, и о том, что он просто возненавидел этого Дезире, а когда тот поцеловал ее, у него было непреодолимое желание свернуть ему шею.
Эти слова очень рассмешили Прекрасную фею и, положив на его руку свою, она слегка пожала ее. Когда машина подъехала к ее дому, она попросила его взять три ее букета и отнести их к ней в комнату — у нее озябли руки и сама она не в состоянии нести цветы. Аввакум поспешил ответить, что он с удовольствием выполнит ее просьбу. При этом он рассчитался с шофером такси и отпустил его. Хотя Аввакума просили проводить ее только до дому, она нисколько не удивилась этому.
Может быть, она просто не обратила на это внимания.
В то время когда она, роясь в своей сумке, искала ключ от квартиры, Аввакум воскликнул:
— Какую же я сделал глупость! Зачем было отпускать такси! У меня было такое чувство, будто я приехал домой, поэтому я и отпустил его.
— И правда, — сказала Прекрасная фея. — Какая досада! Но дело поправимое, у меня есть телефон. Позвоните на стоянку и вызовите другое.
— Благодарю, — кивнул Аввакум.
В доме было тепло и уютно, пахло духами. Кровать была застлана золотистым покрывалом.
— Давайте цветы сюда. — Мария распахнула дверь ванной комнаты. Аввакум положил букеты на умывальник и спросил:
— Что вы с ними делаете, с этими цветами?
— Ничего, — ответила Прекрасная фея, снимая пальто. — Ничего, — повторила она. — Я к цветам равнодушна и берегу их для Хари — он их потом складывает по-своему и рисует натюрморты. Однажды я выбросила один букет, и Хари был очень огорчен.
Она подошла к зеркалу и стала поправлять прическу.
— Так по какому номеру вызвать такси? — озабоченно спросил Аввакум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
На фотокопии крупным неровным почерком профессора было написано: Plo еs Vi chae A rorae.
Успев взглянуть на этот текст через плечо Аввакума, полковник в отчаянии хлопнул руками.
— Попробуй пойми, что это значит! — простонал он. — Тут сам Навуходоносор не смог бы ничего разобрать, если б воскрес!
— Это текст шифрограммы, — сказал Аввакум. — Что же касается Навуходоносора, то этот вавилонский царь жил в пятом веке до нашей эры.
— Тебе бы все шутить, — бросил полковник. Зачем было вспоминать этого Навуходоносора? Он опустился в кресло и оперся головой на руку. Ему даже курить не хотелось.
Аввакум прошелся несколько раз по комнате, потом взял цветной карандаш в серебряном стакане профессора и что-то написал на снимке.
— Прочтите, — сказал он.
Теперь текст читался так: Flores Vitochae Aurorae. Аввакум восстановил недостающие в нем буквы.
— Хорошо, — сказал полковник. — И с этими буквами и без них шифрограмма одинаково непонятна и разобраться в ней абсолютно невозможно. Ну что все это значит? — Он задал этот вопрос, лишь бы не молчать. Слова могли иметь одно значение, а их условный смысл — его сам черт не разгадает. У него в желудке появилось жжение. Неизвестно почему он вспомнил жену. Она, конечно, его ждет, история с билетами еще не выветрилась из его головы. — Что все-таки могут означать эти слова? — повторил он равнодушным тоном.
— Они могут означать… — Аввакум старался держаться бодро и уверенно. — Они могут означать следующее: либо «Цветы Авроры для Витоши», либо «Цветы для Авроры с Витоши». — Ему удалось восстановить в тексте недостающие буквы, и, может быть, именно это придало ему бодрости.
Ни слова не сказав в ответ, полковник горько усмехнулся.
— Аврора — это значит рассвет, — сказал Аввакум, — заря. Некоторое время царило молчание.
Но вот полковник хлопнул себя по колену. Хлопнул так громко, как будто хотел убить какую-то противную букашку.
— Эврика! — воскликнул он, и его усталое лицо снова прояснилось. — А знаешь, какие у меня догадки?
— Не знаю, — сказал Аввакум.
— Вот послушай! — Полковник встал, причесал роговым гребешком поседевшие волосы, — вероятно, ему хотелось этим жестом несколько унять распиравшее его чувство гордости. — Так вот в чем состоят мои догадки, — продолжал он. — Имеют ли в этом деле значение падежи и падежные формы? По-моему, никакого значения не имеют. Важно другое. Заря, цветы, Витоша. Тот, которому надлежит получить снимки сооружения «Момчил—2», будет стоять где-то на подступах к Витоше с букетом цветов в руках. Когда? На рассвете! Где-нибудь между семью и восемью часами утра. Какое это место? Драгалевцы, Бояна, Княжево — вот она где разгадка-то! Утром я высылаю в эти места наблюдателей, и, уверяю тебя, они вернутся не с пустыми руками!
— Дай бог! — со вздохом ответил Аввакум. Полковник стал торопливо спускаться по лестнице.
14
Аввакума снова начала одолевать дремота, ему казалось, что он опять погружается в зеленоватую, холодную пучину и слышит звонкий, раскатистый смех. Но вдруг все исчезло, все унес вихрь каких-то невыносимых звуков — словно о его голову ударяются осколки льда.
Звонил телефон. Он никогда не дребезжал так громко и настойчиво. Аввакум привстал в кресле, в котором было задремал, включил свет и поднял трубку.
В этот миг что-то стукнуло по дверному стеклу и просвистело у самого его уха, а с противоположной стены посыпались кусочки штукатурки. Он инстинктивно пригнулся, добрался на четвереньках до двери, ведущей на веранду, задернул тяжелые бархатные портьеры и тогда выпрямился.
Стрелявший мог снова выпустить пулю, но теперь вероятность попадания была ничтожна. Он взял нож и выковырял из стены застрявшую пулю. Она оказалась острой, как шило.
Аввакум улыбнулся — этой штукой ничего не стоило и голову ему продырявить. Факт. Завтра, когда Прекрасная фея будет кланяться со сцены публике, он уже не смог бы ей похлопать. Не пришлось бы больше вспоминать и глубокий омут возле виноградника деда Седефчо, и серебряные пузыри. Впрочем, серебряных пузырей никогда не было, это просто его воображение… А почему, собственно, в него стреляли?
Тот, кто радовался своему хитроумию, стал себя вести слишком беспокойно. Он уже не посасывает с беззаботным видом свою трубочку, пропало у него желание пускаться в пляс. Он слоняется вокруг дома, где живет Аввакум, заставляет кого-то звонить ему по телефону, нацеливает на его голову бесшумный пистолет.
Аввакум посмотрел на часы — близилась полночь.
В камине еще тлели угли; подбросив дров, он пододвинул к очагу кресло, набил трубку и закурил.
На улице шумел дождь.
В самом деле, почему в него стреляли? Ведь многое из того, что относится к этому делу, было ему неизвестно. Ну а то, что он знал, — какой от этого прок? Знал это и полковник, и лейтенант, и даже озябший сержант. Хорошо, что ему дали рюмку коньяку. Но ведь по ним не стреляют? Если бы стреляли, ему бы уже сообщили об этом. В них наверняка никто не стрелял. А если стреляют в него, значит, полагают, что ему известно нечто очень важное, то, чего не знают другие.
В камине потрескивало пламя. Он протянул ноги поближе к огню. Даже ради такого вот удовольствия — сидеть и слушать, как потрескивает пламя в камине, — даже ради этого острая пуля не должна была его пронзить.
Но все-таки что же он знал такое, что неизвестно другим?
Размышляя так, Аввакум просидел примерно полчаса.
Затем его охватила жажда бурной деятельности. Он вынул пленку из кинокамеры и побежал через кухню в чуланчик, где устроил себе небольшую лабораторию. Двадцать минут спустя он уже наматывал пленку на бобину проектора. Когда он нажал на пусковые кнопки, на противоположной стене заулыбалось лицо Прекрасной феи.
Он прокрутил эту пленку несколько раз, то замедляя, то совсем останавливая ее. Глаза у него горели, как в лихорадке.
Потом он оделся, взял электрический фонарик, туристский топорик и вышел.
На улице по-прежнему была непогода — шел дождь со снегом.
Чуть пригнувшись и вглядываясь в темноту, он направился к последнему дому на их улице.
Утром, когда он раздвинул портьеры на двери, ведущей на веранду, он увидел белую от снега улицу — шел настоящий зимний снег.
Ровно в восемь часов пришел лейтенант Петров. Аввакум налил ему чашку кофе, затем подошел к двери, поближе к свету, и стал знакомиться с результатами лабораторных исследований, доставленных лейтенантом.
Итак, за дверную ручку последним брался бывший кок. Хари последним касался спинки «чуда-кресла», а на пуговице со звездочкой виден отпечаток пальца профессора.
— Лейтенант Петров, — обратился к своему помощнику Аввакум, — вы обещали, если я не ошибаюсь, вернуть эту пуговицу ее владельцу, художнику. Не так ли? Я думаю, что офицер обязан дорожить своим словом, если даже оно было дано такому мелочному и прижимистому человеку, каким, к сожалению, оказался наш художник. Вчера вы были не в меру любезны, и поэтому сейчас вам придется совершить непредусмотренную прогулку. Возьмите в лаборатории эту знаменитую пуговицу и возвратите ее лично Хари, извинитесь перед ним за вчерашний случай и предупредите, что похороны его дяди состоятся не сегодня, а завтра в десять часов утра. А вот это письмо, — он взял со стола заклеенный конверт, — будьте добры, передайте лично полковнику Манову. — Он помолчал немного. — До пяти часов вечера вы совершенно свободны и можете употребить это время даже на танцы, как подобает молодому человеку. А в пять часов десять минут мы встретимся с вами у входа в Зоологический сад. Запомнили?
Лейтенант ушел.
Аввакум постоял немного у стеклянной двери, задумчиво наблюдая за снежинками. Затем развел в камине большой огонь, набил табаком трубку, вытащил рукопись об античных памятниках и мозаиках и принялся работать.
В полдень Аввакум отправился в Русский клуб обедать. Потом зашел в Академию наук и два часа просидел в библиотеке. Ровно в пять часов десять минут он встретился у входа в Зоологический сад с лейтенантом Петровым.
Пожав друг другу руки, они шли некоторое время молча. Падал густой пушистый снег.
— Лейтенант, — тихо сказал Аввакум, — возьмите пять машин с радиопередатчиками и поставьте их у входа в Городской музыкальный театр через десять минут после начала спектакля. А сейчас ступайте в . кассу театра и возьмите два билета — их заказал для меня секретарь академии. Один билет оставьте себе, а другой передадите мне за две минуты до начала представления. Запомнили?
Лейтенант кивнул.
— И еще, — продолжал Аввакум. — Возьмите пятерых сотрудников. Они должны будут находиться в машинах. Снабдите их фотоаппаратами и журналистскими удостоверениями. После начала второго действия они должны войти в зрительный зал… Все.
Аввакум помахал ему рукой и неторопливо побрел в парк.
Нежный Дезире пал на колени перед Спящей красавицей и смиренно, с благоговением и беспредельной любовью коснулся губами ее уст.
В этот миг музыка возвестила приход весны.
Спящая красавица пробудилась. Пробудилось от долгого сна и сонное царство короля Флорестана.
В антракте Аввакум предупредил лейтенанта:
— Пусть ваши люди зорко следят за первым рядом. Там сидят трое человек с букетами. Надо запомнить, у кого какие цветы. По окончании , спектакля пусть машины едут следом за ними и поддерживают непрерывную связь с вами. Вы же до особого распоряжения будете двигаться следом за мною.
Затем он передал записку Прекрасной фее: «Хари сожалеет, что не может проводить вас домой — у него очень важное и неотложное дело. Он попросил меня выполнить эту миссию. Я буду ждать у вашей уборной».
После этого он поспешил в зал.
Спящая красавица и нежный Дезире исполняли солнечный гимн всепобеждающей любви. Крылатые цветы, добрые феи, очарованные зрелищем, радостно приветствовали их. Все очень счастливы. Спящая красавица и Дезире темпераментно танцуют свадебный танец.
Такси подъехало очень кстати — они как раз выходили из театра. Аввакум махнул рукой, и машина остановилась.
По дороге Аввакум говорил о том, как замечательно она сегодня танцевала, и о том, что он просто возненавидел этого Дезире, а когда тот поцеловал ее, у него было непреодолимое желание свернуть ему шею.
Эти слова очень рассмешили Прекрасную фею и, положив на его руку свою, она слегка пожала ее. Когда машина подъехала к ее дому, она попросила его взять три ее букета и отнести их к ней в комнату — у нее озябли руки и сама она не в состоянии нести цветы. Аввакум поспешил ответить, что он с удовольствием выполнит ее просьбу. При этом он рассчитался с шофером такси и отпустил его. Хотя Аввакума просили проводить ее только до дому, она нисколько не удивилась этому.
Может быть, она просто не обратила на это внимания.
В то время когда она, роясь в своей сумке, искала ключ от квартиры, Аввакум воскликнул:
— Какую же я сделал глупость! Зачем было отпускать такси! У меня было такое чувство, будто я приехал домой, поэтому я и отпустил его.
— И правда, — сказала Прекрасная фея. — Какая досада! Но дело поправимое, у меня есть телефон. Позвоните на стоянку и вызовите другое.
— Благодарю, — кивнул Аввакум.
В доме было тепло и уютно, пахло духами. Кровать была застлана золотистым покрывалом.
— Давайте цветы сюда. — Мария распахнула дверь ванной комнаты. Аввакум положил букеты на умывальник и спросил:
— Что вы с ними делаете, с этими цветами?
— Ничего, — ответила Прекрасная фея, снимая пальто. — Ничего, — повторила она. — Я к цветам равнодушна и берегу их для Хари — он их потом складывает по-своему и рисует натюрморты. Однажды я выбросила один букет, и Хари был очень огорчен.
Она подошла к зеркалу и стала поправлять прическу.
— Так по какому номеру вызвать такси? — озабоченно спросил Аввакум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22