Что будет дальше, папа знал прекрасно: циничное изъятие документов, мстительное опечатывание компьютеров и прочая прелая ботва, стопарящая работу фонда аж на целехонький месяц. Ничего круче менты предъявить не могли, хотя давно мечтали спеть Михаилу Хазарову песенку «Столыпинский вагон, квадратные колеса, вся жизнь, как перегон – по краешку откоса...»
Но месяц-другой Михаил Хазаров готов был пострадать-потерпеть, свет клином на «Венком-капитале» не сошелся.
– Алина, – без всякой паники сказал верховный папа девушке-награде за лишения в юности, застегивая жилетку на все пуговицы, – Социалистическое возмездие, о котором столько зудели плешаки, свершилось! – нажав на телевизионном пульте только ему известную комбинацию в сторону картины с бедовым казаком, папа ухватил певицу за тонкую рученьку и галантно поволок в открывшийся за отъехавшей картиной суперсекретный проход.
Это было не коллекторное подземелье из «Парижских тайн» и не севастопольские известняковые катакомбы. Картина, по-машинному ворча, уехала с частью стены, и далее был обыкновенный служебный коридор с дежурными желтками освещения. И никого, хотя за дверьми вроде бы жужжит оргтехника – значит, все же тут кто-то обитает. Папа дернул замешкавшуюся спутницу, чтоб ее не расплющила возвращающая на место стена. И не давая опомниться, увлек за собой.
Поворот. Они затарахтели обувью по пожарной лестнице. Только эта гремучая лестница не относилась к фонду «Венком-капитал», а вроде бы имела связь с проживающей в этом же здании но выглядывающей окнами на другую улицу сторонней фирме. Что-то с долевым строительством. Алина не помнила название.
На втором этаже Михаил Геннадьевич сунул девчонке звонкую связку ключей и подтолкнул в незнакомый коридор.
– Двадцать седьмой кабинет! Оттуда прямой выход в гараж. Возьмешь бежевую «Хонду» и жди меня у «Сыроежки» на углу Варшавского проспекта!
Алина хлопнула настежь распахнутыми глазами-озерами и послушалась. Еще бы она не послушалась пафосного Михаила свет Хазарова в эту грозную и трагическую минуту.
А генеральный папа, ни чуть не запыхавшись, скатился дальше вниз до первого этажа. И даже еще немного дальше – в подвал.
Под сыто булькающими окутанными стекловатой трубами в ореоле липнущих к коже летучих подвальных блох он прошел пятьдесят метров строго на север по праху подвального дна и поднялся по трем ступенькам, ограниченным железными ржавыми перилами. Теперь пригодился и ключик на цепочке с шеи Михаила свет Хазарова.
Дверь легко поддалась, и верховный папа очутился в душном облаке мыльных паров среди вращающих полные барабаны пестрого шмотья стиральных машин. Гул и грохот, как среди токарных станков. Знакомый гул и грохот – на хитрый случай папа отработал вероятный соскок, как «Курс молодого бойца». В следующем зале огромные транспортеры уходили под потолок и увозили на себе подвешенные на проволочные плечики запятнанные разной бытовой гадостью чесучевые брюки, лафсановые пиджаки, вискозные платья, длиннополые плащи и крепдешиновые юбки, а возвращали уже чистенькими и любовно завернутыми в полиэтилен.
Но вместо благообразной приемщицы прачечной на служебном стуле сидел веселый бритоголовый мордоворот и целился в господина Хазарова из «Макарова». Конечно, макар – пукалка туберкулезная, но с трех шагов из нее и кролик не промажет. Вот тут папа пожалел, что не вытащил из подплечной кобуры свой пропуск-мандат заранее. А ряха у мордоворота именно такая, что не остается сомнений, пальнет отморозок в папу без зазрения чистой совести, сделай тот шаг вправо, шаг влево, или прыжок на месте.
– Михаил Геннадьевич, вы проходите, не стесняйтесь, – впрочем вполне миролюбиво пригласил бугай генерального папу.
Тогда Михаил Геннадьевич сделал самое каменное из своих лиц и пошел навстречу судьбе. А хам со стула даже не поднялся. Но воспользоваться его опрометчивой небрежностью не пришлось, потому что с двух боков в засаде за сэкондхендовским шмотьем обнаружились еще два укомплектованных огнестрельными причандалами бойца. Однако мочить папу бойцам вроде велено не было. Другую игру в крестики-нолики кто-то с папой затеял.
– Проходите, садитесь, – как швейцар, открыл изнутри барьер перед господином Хазаровым правый ковбой и пропустил в зал для клиентов. Правда, прежде облапил, как бабу, и лишил мужского достоинства девятого калибра.
Все здесь было так, как и должно было быть. Рекламные буклетики на столике и задранный ценник услуг на стене. Папа это знал, потому что прачечная тоже принадлежала ему. Правда, через подставного штриха. Но вот невинных клиентов и сотрудниц в белых халатах в зале явно не хватало. Или простые граждане перестали пачкаться? Или сейчас обед?
Господин Хазаров оглянулся. Тот гиперборей, что возвышался на месте приемщицы, дулом Макарова пригласил папу сесть за журнальный столик. Папа скрипнул зубами, но предупредительно сел.
Дальнейшее слегка напоминало подготовку сцены к спектаклю. Двое чужих мордатых камердинеров внесли с улицы в холл прачечной блестящее вишневым лаком дачное кресло-качалку. Следующий камердинер небрежно смахнул со столика рекламные проспекты, но не хамски на папу, а на пол. Следующий поставил поднос с сахарницей, полной кубиков льда, тремя гранеными бокалами и отвинченной бутылкой «Белой Лошади». Специальными щипчиками выделил каждому бокалу по три ледяных кубика и залил жидким золотом из бутылки на три пальца.
Последний камердинер принес и возложил сюда же на столик раскормленного и ко всему равнодушного, будто обожрался на неделю вперед, белого ангорского кота с плоской породистой мордой. Кот тут же слепил веки и отключился.
Наконец в прачечную вошел, опираясь на тросточку, дедушка, сухой, будто лавровый лист. Цокая подпоркой, дедушка без помощи камердинеров кое-как дошкандыбал и успокоился в кресле-качалке. И закачался вместе с ним, будто ради такого дешевого кайфа сюда и явился.
Так длилось три минуты. Дедушка молчал, и Михаил Хазаров молчал. И свита дедушкина молчала, подпирая стены. Но тут в последний раз цикнула сквозь зубы дверь, и двое очередных опричников под ручки ввели в зал с улицы не упирающуюся перекошенную Алину.
Один Аника-воин галантно подставил стул, и Алина присела, улыбаясь так обворожительно, будто от этого зависела ее жизнь.
– Вот теперь все в сборе, – проснулся дедушка и высохшей куриной лапой дотянулся до своей порции виски, – Чин-чин! – и шумно заполоскал десны напитком.
Из посторонних горил в поле зрения остались только двое – справа и слева. А остальные церемонно испарились. Михаил Геннадьевич из соображений, что не вежливо отказываться от угощения, глотнул из своего бокала. Алина решила тоже не отказывать себе в сомнительном удовольствии. Пригубила и полезла в сумочку за сигаретами. Правый камердинер очень убедительно отрицательно покачал головой, типа при дедушке не курят. Ладно, Алина отложила сумочку.
Дедушка отставил высосанный бокал и опустил грабельку на спину кота. Кот не дернулся, не открыл глаза, только послушно замурлыкал.
– Теперь можно и поговорить по душам, – слегка ожил после виски сморчок-старичок, – Меня кличут Вензелем, слыхали про такого?
Папа конечно же уже знал, в чьи загребущие лапы попал. Но все едино, услышав это имя, глубже втянул в себя губы, и это не ускользнуло ни от Алины, ни от дедушки. Так дела не делаются, но Хазаров не ровня Вензелю, чтоб соблюдать этикет. Вот Вензель взял и насрал на понятия, а Хазаров сидит, как миленький, рубаху на груди не рвет.
– Широко извиняюсь за бардак в вашем офисе, – ерзнул, стараясь удобней разместить косточки в кресле, сморчок, – Но приглашать вас на встречу обыкновенным порядком заняло бы дольше времени. А как говорится: когда хочется писать – быстрее просыпаешься. «Венком-капиталу» вашему ничего серьезного не грозит, просто изымут документы, типа копают под одного из ваших клиентов. Ваши адвокаты завтра подадут в установленном порядке жалобу. Если мы договоримся, венкомовские документы будут вам возвращены с извинениями. Да и других проблем поубавится, а то я слыхал, вам уже без бронежилета и в «Дворянском собрании» не появиться?
«Ну вот и конец загадки,» – подумал папа, – «А то покушавшийся не выдержал, когда Толстый Толян сел ему на рожу. Издох раньше, чем раскололся, кто заказчик. А может, и правда не знал, вербовался в слепую?» А михаил ведь думал и на тех, и на этих. Но никак не на Вензеля. Вензель вообще из высокого далека себя никак не проявлял. Михаил подозревал даже Шрама, что тот ради орденов домашний театр устроил.
Папа сидел с лицом каменным, как Стена плача. Его сейчас не волновала судьба документов «Венком-капитала». Его не взволновало, что Вензель почти внагляк взял на себя эксцесс в «Дворянском собрании». Типа не всерьез собирался жизни лишить, а пошугал, чтоб Хазаров знал свое место – именно это договорил Вензель уже не словами, а одними глазами. Плевать. Папа гадал, останется ли он сегодня живой, или Вензель – человек с крайне черной славой в мире папы – выжмет из Михаила свет Геннадьевича то, за чем явился, и даст команду камердинерам произвести влажную уборку помещения.
– Я таки хочу предложить сотрудничество, – проскрипел дедушка, ковыряясь пальцами в кошачьем пухе, – Знаете, чем нынче занимается бывший второй секретарь Ленинградского обкома? Издает в Калифорнии специализированный журнал. Что-то вроде «Химии и жизни», только для специалистов. Тираж – пять тысяч экземпляров. Но бывшему второму секретарю хватает, потому что за экземпляр он спрашивает двести американских долларов. И ведь платят. Еще и с руками отрывают! – дедушка только на секунду запнулся, а уже шустрый камердинер, вытряхнув из бокалов на пол обмылки оплывшего льда, учредил три порции «Белой Лошади» со свежим льдом.
– Это я за то говорю, что нынче очень интересные деньги с Запада можно получить за некоторые наши технологии. Типа, как изготовить пенку для рта или одноразовые котлеты из осиновых опилок. Естественно в оборонку лезть не стоит, но на любом заводе рацпредложений столько в шкафу заперто, что в Детройте производительность впятеро увеличить можно.
В перспективы сбыта на загнивающий Запад российских технологий Михаил Геннадьевич верил. У него самого годика четыре тому был случай на эту тему. Доценты с кандидатами одного захудалого НИИ решили срубить быструю деньгу и предложили таможне разработать для нее приборчик, позволяющий унюхивать инородные тела внутри цистерн с жидким грузом. Михаилу пришлось спешно отправлять в НИИ бригаду, чтоб пошугала неведающих, что творят, изобретателей. А вот верить ли тому, что Вензель зовет в долю? Нафига козе баян?
Повинуясь приглашению, Михаил Хазаров взял бокал и выпил. При всем напряге руки папы не дрожали ни грамма. Папа задействовал режим «Айсберг» и собрался таять очень осторожными порциями.
– Мне нравится ваша хватка, и я хочу работать с вами рука об руку по жизни, – клацнул вставной челюстью ископаемый ящер, – Бум вместе работать?
– Будем, – ответил Михаил Хазаров, потому что не ответить было нельзя. И отказаться было никак не можно. В этот момент Михаил молил и черта, и Бога, чтоб Алина правильно прочитала расклад и не распустила язык не в ту сторону.
– Будем!? – обрадовался, будто допускал возможность услышать другой ответ, Вензель и вонзил коготки в спину кота так, что кот даже зашипел. Впрочем, не открывая глаз, – Ну а если будем, то вы должны узнать незыблимое мое правило. Я сотрудничаю только с беззаветно порядочными людьми. Вот вы, например, Михаил Геннадьевич Хазаров, директор «Венком-капитала», соучредитель многих фирм, и вдруг содержите три подпольных цеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Но месяц-другой Михаил Хазаров готов был пострадать-потерпеть, свет клином на «Венком-капитале» не сошелся.
– Алина, – без всякой паники сказал верховный папа девушке-награде за лишения в юности, застегивая жилетку на все пуговицы, – Социалистическое возмездие, о котором столько зудели плешаки, свершилось! – нажав на телевизионном пульте только ему известную комбинацию в сторону картины с бедовым казаком, папа ухватил певицу за тонкую рученьку и галантно поволок в открывшийся за отъехавшей картиной суперсекретный проход.
Это было не коллекторное подземелье из «Парижских тайн» и не севастопольские известняковые катакомбы. Картина, по-машинному ворча, уехала с частью стены, и далее был обыкновенный служебный коридор с дежурными желтками освещения. И никого, хотя за дверьми вроде бы жужжит оргтехника – значит, все же тут кто-то обитает. Папа дернул замешкавшуюся спутницу, чтоб ее не расплющила возвращающая на место стена. И не давая опомниться, увлек за собой.
Поворот. Они затарахтели обувью по пожарной лестнице. Только эта гремучая лестница не относилась к фонду «Венком-капитал», а вроде бы имела связь с проживающей в этом же здании но выглядывающей окнами на другую улицу сторонней фирме. Что-то с долевым строительством. Алина не помнила название.
На втором этаже Михаил Геннадьевич сунул девчонке звонкую связку ключей и подтолкнул в незнакомый коридор.
– Двадцать седьмой кабинет! Оттуда прямой выход в гараж. Возьмешь бежевую «Хонду» и жди меня у «Сыроежки» на углу Варшавского проспекта!
Алина хлопнула настежь распахнутыми глазами-озерами и послушалась. Еще бы она не послушалась пафосного Михаила свет Хазарова в эту грозную и трагическую минуту.
А генеральный папа, ни чуть не запыхавшись, скатился дальше вниз до первого этажа. И даже еще немного дальше – в подвал.
Под сыто булькающими окутанными стекловатой трубами в ореоле липнущих к коже летучих подвальных блох он прошел пятьдесят метров строго на север по праху подвального дна и поднялся по трем ступенькам, ограниченным железными ржавыми перилами. Теперь пригодился и ключик на цепочке с шеи Михаила свет Хазарова.
Дверь легко поддалась, и верховный папа очутился в душном облаке мыльных паров среди вращающих полные барабаны пестрого шмотья стиральных машин. Гул и грохот, как среди токарных станков. Знакомый гул и грохот – на хитрый случай папа отработал вероятный соскок, как «Курс молодого бойца». В следующем зале огромные транспортеры уходили под потолок и увозили на себе подвешенные на проволочные плечики запятнанные разной бытовой гадостью чесучевые брюки, лафсановые пиджаки, вискозные платья, длиннополые плащи и крепдешиновые юбки, а возвращали уже чистенькими и любовно завернутыми в полиэтилен.
Но вместо благообразной приемщицы прачечной на служебном стуле сидел веселый бритоголовый мордоворот и целился в господина Хазарова из «Макарова». Конечно, макар – пукалка туберкулезная, но с трех шагов из нее и кролик не промажет. Вот тут папа пожалел, что не вытащил из подплечной кобуры свой пропуск-мандат заранее. А ряха у мордоворота именно такая, что не остается сомнений, пальнет отморозок в папу без зазрения чистой совести, сделай тот шаг вправо, шаг влево, или прыжок на месте.
– Михаил Геннадьевич, вы проходите, не стесняйтесь, – впрочем вполне миролюбиво пригласил бугай генерального папу.
Тогда Михаил Геннадьевич сделал самое каменное из своих лиц и пошел навстречу судьбе. А хам со стула даже не поднялся. Но воспользоваться его опрометчивой небрежностью не пришлось, потому что с двух боков в засаде за сэкондхендовским шмотьем обнаружились еще два укомплектованных огнестрельными причандалами бойца. Однако мочить папу бойцам вроде велено не было. Другую игру в крестики-нолики кто-то с папой затеял.
– Проходите, садитесь, – как швейцар, открыл изнутри барьер перед господином Хазаровым правый ковбой и пропустил в зал для клиентов. Правда, прежде облапил, как бабу, и лишил мужского достоинства девятого калибра.
Все здесь было так, как и должно было быть. Рекламные буклетики на столике и задранный ценник услуг на стене. Папа это знал, потому что прачечная тоже принадлежала ему. Правда, через подставного штриха. Но вот невинных клиентов и сотрудниц в белых халатах в зале явно не хватало. Или простые граждане перестали пачкаться? Или сейчас обед?
Господин Хазаров оглянулся. Тот гиперборей, что возвышался на месте приемщицы, дулом Макарова пригласил папу сесть за журнальный столик. Папа скрипнул зубами, но предупредительно сел.
Дальнейшее слегка напоминало подготовку сцены к спектаклю. Двое чужих мордатых камердинеров внесли с улицы в холл прачечной блестящее вишневым лаком дачное кресло-качалку. Следующий камердинер небрежно смахнул со столика рекламные проспекты, но не хамски на папу, а на пол. Следующий поставил поднос с сахарницей, полной кубиков льда, тремя гранеными бокалами и отвинченной бутылкой «Белой Лошади». Специальными щипчиками выделил каждому бокалу по три ледяных кубика и залил жидким золотом из бутылки на три пальца.
Последний камердинер принес и возложил сюда же на столик раскормленного и ко всему равнодушного, будто обожрался на неделю вперед, белого ангорского кота с плоской породистой мордой. Кот тут же слепил веки и отключился.
Наконец в прачечную вошел, опираясь на тросточку, дедушка, сухой, будто лавровый лист. Цокая подпоркой, дедушка без помощи камердинеров кое-как дошкандыбал и успокоился в кресле-качалке. И закачался вместе с ним, будто ради такого дешевого кайфа сюда и явился.
Так длилось три минуты. Дедушка молчал, и Михаил Хазаров молчал. И свита дедушкина молчала, подпирая стены. Но тут в последний раз цикнула сквозь зубы дверь, и двое очередных опричников под ручки ввели в зал с улицы не упирающуюся перекошенную Алину.
Один Аника-воин галантно подставил стул, и Алина присела, улыбаясь так обворожительно, будто от этого зависела ее жизнь.
– Вот теперь все в сборе, – проснулся дедушка и высохшей куриной лапой дотянулся до своей порции виски, – Чин-чин! – и шумно заполоскал десны напитком.
Из посторонних горил в поле зрения остались только двое – справа и слева. А остальные церемонно испарились. Михаил Геннадьевич из соображений, что не вежливо отказываться от угощения, глотнул из своего бокала. Алина решила тоже не отказывать себе в сомнительном удовольствии. Пригубила и полезла в сумочку за сигаретами. Правый камердинер очень убедительно отрицательно покачал головой, типа при дедушке не курят. Ладно, Алина отложила сумочку.
Дедушка отставил высосанный бокал и опустил грабельку на спину кота. Кот не дернулся, не открыл глаза, только послушно замурлыкал.
– Теперь можно и поговорить по душам, – слегка ожил после виски сморчок-старичок, – Меня кличут Вензелем, слыхали про такого?
Папа конечно же уже знал, в чьи загребущие лапы попал. Но все едино, услышав это имя, глубже втянул в себя губы, и это не ускользнуло ни от Алины, ни от дедушки. Так дела не делаются, но Хазаров не ровня Вензелю, чтоб соблюдать этикет. Вот Вензель взял и насрал на понятия, а Хазаров сидит, как миленький, рубаху на груди не рвет.
– Широко извиняюсь за бардак в вашем офисе, – ерзнул, стараясь удобней разместить косточки в кресле, сморчок, – Но приглашать вас на встречу обыкновенным порядком заняло бы дольше времени. А как говорится: когда хочется писать – быстрее просыпаешься. «Венком-капиталу» вашему ничего серьезного не грозит, просто изымут документы, типа копают под одного из ваших клиентов. Ваши адвокаты завтра подадут в установленном порядке жалобу. Если мы договоримся, венкомовские документы будут вам возвращены с извинениями. Да и других проблем поубавится, а то я слыхал, вам уже без бронежилета и в «Дворянском собрании» не появиться?
«Ну вот и конец загадки,» – подумал папа, – «А то покушавшийся не выдержал, когда Толстый Толян сел ему на рожу. Издох раньше, чем раскололся, кто заказчик. А может, и правда не знал, вербовался в слепую?» А михаил ведь думал и на тех, и на этих. Но никак не на Вензеля. Вензель вообще из высокого далека себя никак не проявлял. Михаил подозревал даже Шрама, что тот ради орденов домашний театр устроил.
Папа сидел с лицом каменным, как Стена плача. Его сейчас не волновала судьба документов «Венком-капитала». Его не взволновало, что Вензель почти внагляк взял на себя эксцесс в «Дворянском собрании». Типа не всерьез собирался жизни лишить, а пошугал, чтоб Хазаров знал свое место – именно это договорил Вензель уже не словами, а одними глазами. Плевать. Папа гадал, останется ли он сегодня живой, или Вензель – человек с крайне черной славой в мире папы – выжмет из Михаила свет Геннадьевича то, за чем явился, и даст команду камердинерам произвести влажную уборку помещения.
– Я таки хочу предложить сотрудничество, – проскрипел дедушка, ковыряясь пальцами в кошачьем пухе, – Знаете, чем нынче занимается бывший второй секретарь Ленинградского обкома? Издает в Калифорнии специализированный журнал. Что-то вроде «Химии и жизни», только для специалистов. Тираж – пять тысяч экземпляров. Но бывшему второму секретарю хватает, потому что за экземпляр он спрашивает двести американских долларов. И ведь платят. Еще и с руками отрывают! – дедушка только на секунду запнулся, а уже шустрый камердинер, вытряхнув из бокалов на пол обмылки оплывшего льда, учредил три порции «Белой Лошади» со свежим льдом.
– Это я за то говорю, что нынче очень интересные деньги с Запада можно получить за некоторые наши технологии. Типа, как изготовить пенку для рта или одноразовые котлеты из осиновых опилок. Естественно в оборонку лезть не стоит, но на любом заводе рацпредложений столько в шкафу заперто, что в Детройте производительность впятеро увеличить можно.
В перспективы сбыта на загнивающий Запад российских технологий Михаил Геннадьевич верил. У него самого годика четыре тому был случай на эту тему. Доценты с кандидатами одного захудалого НИИ решили срубить быструю деньгу и предложили таможне разработать для нее приборчик, позволяющий унюхивать инородные тела внутри цистерн с жидким грузом. Михаилу пришлось спешно отправлять в НИИ бригаду, чтоб пошугала неведающих, что творят, изобретателей. А вот верить ли тому, что Вензель зовет в долю? Нафига козе баян?
Повинуясь приглашению, Михаил Хазаров взял бокал и выпил. При всем напряге руки папы не дрожали ни грамма. Папа задействовал режим «Айсберг» и собрался таять очень осторожными порциями.
– Мне нравится ваша хватка, и я хочу работать с вами рука об руку по жизни, – клацнул вставной челюстью ископаемый ящер, – Бум вместе работать?
– Будем, – ответил Михаил Хазаров, потому что не ответить было нельзя. И отказаться было никак не можно. В этот момент Михаил молил и черта, и Бога, чтоб Алина правильно прочитала расклад и не распустила язык не в ту сторону.
– Будем!? – обрадовался, будто допускал возможность услышать другой ответ, Вензель и вонзил коготки в спину кота так, что кот даже зашипел. Впрочем, не открывая глаз, – Ну а если будем, то вы должны узнать незыблимое мое правило. Я сотрудничаю только с беззаветно порядочными людьми. Вот вы, например, Михаил Геннадьевич Хазаров, директор «Венком-капитала», соучредитель многих фирм, и вдруг содержите три подпольных цеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42