А вокруг разрастался хохот... Потому что этот невообразимый блондин стоял абсолютно голый - его белые плавки оказались того рода, что продаются в качестве "сюрприза" и в морской воде просто тают. Так что на всеобщее детальное обозрение был выставлен весь его потайной пороховой погреб...
- Русский... русский... "Новый русский", - раздавались веселящиеся, самодовольные голоса...
Мужчина в "съеденных" морской водой плавках все ещё ничего не понимал, стоя под перекрестием десятков любопытных, злорадных взглядов. Он стоял как, положим, натурщик в мастерской художника. Как анатомический "препарат", по которому студентам медвуза очень удобно изучать строение человеческого тела и особенности мужской особи.
А когда он понял, над кем и почему смеются, вздрогнул, попробовал обеими ладонями прижать упругую, обильную, восхитительную плоть, выпирающую наружу, - и побежал, крепко стуча по палубе мокрыми пятками, забыв, видимо, что где-то же здесь, поблизости, должно лежать его полотенце или даже халат.
Кофе? Японец? Я забыла о них совершенно, хотя продолжала держать блюдце с чашечкой в руках, и даже отпивала, и даже что-то отвечала своему вежливо-приставучему самурайчику. Но перед моими глазами всё клубилась могучая паховая поросль высокого, широкоплечего блондина или, как его обозначила праздная палубная публика, - "нового русского", и как из упругих даже на взгляд, кудрявых клубов этой мужской, звериной шерсти выпячивается полновесная, добротная деталь, особенность, доблесть, отрада для женских рук, губ и... И, помимо моей воли, мое воображение рисовало тот момент, когда соблазнительно-восхитительный кинжал высокого блондина сыщет достойную жертву для того, чтобы нанести истомленным, ждущим глубинам точный, могучий, полыхающий сладкой негой удар...
И как же поступает женщина, когда в эту, столь странную, взвинчивающую минуту рядом с ней находится услужливо-уступчивый, безупречно вежливый японец из мира бизнеса с непременной плоской упаковочкой презервативов во внутреннем кармане пиджака? Такая женщина, подлинная женщина, как я? Она в свою очередь улыбается японцу и тоже очень вежливо, но отчетливо говорит ему:
- Пойду прилягу...
- Усталость? - радуется японец, намекая, конечно же, на то, какой он, выходит, бравый, если сумел так уморить довольно крупную, длинноногую женскую особь...
- Да... увы, - врет длинноногая американка, у которой в роду были и актеры, и жонглеры.
И уходит... прочь от чистоплотного, ни в чем не виноватого японца, который, судя по наклейкам и "лейблам" на его вещах, весьма преуспевает где-то на своем, отвоеванном у других, месте...
В своей каюте я первым делом, как всякая нормальная женщина, приникаю к зеркалу и произвожу смотр своей наличности - внимательно, придирчиво разглядываю лицо, шею, плечи, грудь, живот и немножко приостанавливаю взгляд на своем потайном "гнездышке", которое дымится темно-каштаново и молодо, очень молодо, хотя мне уже не восемнадцать, а двадцать восемь. Ни в чем не могу упрекнуть и свои ножки, достаточно длинные и стройные для того, чтобы сделать карьеру манекенщицы. Я это знаю точно - в свои шестнадцать бегала с подружками на конкурс и получила приз и предложение от фирмы купальников... Но при этом требовалось регулярно тренироваться, надрываться, а я по гороскопу Водолей и, вероятно поэтому, не способна к постоянным, изматывающим усилиям. К тому же предложение от фирмы купальников я получила в тот момент, когда только-только распробовала вкус блаженной, бесценной сексуальной зависимости от мужчины, всего каких-то пять дней назад у меня, девочки-недотроги, профессорской дочки, ученицы частного дорогого колледжа, рыжеволосый капитан юношеской хоккейной команды Фрэнк Джордан своей капитанской, решительной, абсолютно несгибаемой "клюшкой" порвал мою драгоценную, заношенную девственную плеву, хотя все мои ближайшие подружки уже давно существовали без нее.
- Хорошо я тебя? - спросил рыжий, веснушчатый Фрэнк, сверкая голубыми, наглыми, прекрасными глазами победителя и главаря.
- Замечательно! - искренне ответила я.
Так вот, в те дни мне было не до карьеры манекенщицы. Мы с Фрэнком еле-еле дожидались вечерних сумерек, чтобы пробраться в заброшенную конюшню, и там, смеясь оттого, вроде, что сено колется, торопились раздеться догола... До сих пор запах старого конюшенного сена и лошадиного навоза возбуждает во мне свирепое сексуальное желание... До сих пор...
Но я что-то слишком далеко ушла от каюты на русском теплоходе, который плыл в Японию из Гонконга. От уютной каюты, где, слава Богу, было подходящее зеркало, которое позволило мне тщательно осмотреть свое тело и лишний раз убедиться - природа не пожалела на меня усилий, а также не зря я пользуюсь патентованной косметикой: смотрюсь лет на двадцать, не больше. Ну, конечно же, не последнюю роль здесь играют мои густые, светлые, с золотой искрой волосы. Когда я быстро иду - они летят за мной по ветру, как легкая накидка, чуть-чуть отставая... ничего не скажу - очень-очень эффектно.
Для чего смотрюсь в зеркало с тщательностью контролера-ревизора? Для того, чтобы лишний раз убедиться в одном - я создана для любви, только для любви, как иные женщины - для поддержания огня в домашнем очаге, для приготовления салата "виктория", для работы с газонокосилкой, для родов и последующего глубинного интереса к качеству детского кала на текущий момент...
Нет, нет, я вовсе не отрицаю значимости вполне одомашненных, "кухонных" женщин, как и женщин деловых, которые нравятся себе в костюме и с короткой стрижкой, толкующих о "маркетинге" и прочих серьезных, великих вещах. Я не отрицаю и величие материнства. Смешно было бы все это отрицать, если все человечество держится на женщинах-добровольцах, которые хотят иметь детей, а следовательно, поступают весьма патриотично, постоянно пополняя ряды солдат, юристов, полицейских, новых матерей, всякого рода общественных деятелей, официантов, часовых дел мастеров и так далее.
Я лично? Но я же, кажется, уже сказала, что составила план: до тридцати лет - только секс, а там видно будет. Хотя бы потому, что мне противно медицинское вранье - будто роды удивительно облагораживают женщину и добавляют ей красоты.
Могу поверить - мученическая жизнь женщине до родов, когда она превращается в огромную сардельку, когда её лицо заляпывают желтые пятна, когда у неё (это мне рассказывала подружка по колледжу Ирэн, которая рожала уже трижды) возникает, фффу-у! - геморрой от того, что на нижние органы давит плод, - так вот, мученическая жизнь женщине обеспечена.
Не привлекаю в качестве аргумента сам процесс родов - как это больно, страшно, а подчас и опасно... Но облагораживание мученичеством - это ведь не нечто, что так и бросается в глаза. А вот потери, которые несет после родов бедная юная женщина, очень часто невосполнимы... У той же Ирэн обвисла грудь, прорезались первые морщинки. Да и талия заметно сдала...
...Повертевшись у зеркала, голенькая, как только что рожденная из белокружевной пены за кормой, я подвела итог: "Во мне ещё столько прелести, я ещё такая красоточка, что... вполне... вполне..." И, надев свое белое шифоновое платье, в котором меньше веса, чем в носовом платке, сунув свои прелестные узкие ножки в белые босоножки на тонком каблуке, в последний раз сравнив правую и левую бровь - ровно ли покрасила их, и быстренько побрив ноги, я вышла на палубу, на ветер, под солнце... И, делая вид, будто мне как-то немного меланхолично, а в общем-то ничего не интересует, прошлась туда-сюда. Но нигде, нигде... Продефилировала по палубе с другого боку, поднялась на нос теплохода, постояла рядом с флагштоком, на котором бился под встречным ветром какой-то полотняный квадрат... Но нигде, нигде...
Вернулась в каюту, подновила линию по контуру губ... опять вышла...
Чего я хотела? Вроде бы немногого - ещё раз увидеть "нового русского", того, в белых плавках, которые он по незнанию приобрел в магазине "сюрпризов".
Нет, конечно же, вру. Мне захотелось, очень захотелось, чтобы он, увидев меня, немножко удивился бы моей, скажу так, приятной внешности... А дальше... дальше будет видно... В глубине души я не сомневалась - и этот человек, как и десятки до него, падет к моим ногам и будет, хоть на время, но безраздельно мой. Мне ведь тоже никакой мужчина пока не нужен надолго и тем более навсегда. Для меня пока мир тем и интересен, что полон этих живых и тоже жаждущих игрушек - мужчин.
Однако и этот мой "выход в свет" оказался безуспешным. Нигде высокого блондина не наблюдалось. Время подошло к обеду. По трансляции объявили, что ресторан ждет гостей, и я пошла. И шла медленно, осторожно оглядываясь, но нигде, нигде... И каким же ненужным, надоедливым показался мне мой самурайчик, аккуратист и педант, хоть он в сущности никаких неудобств мне не создавал. Но требовал однако небольшого, а внимания. И, видимо, по праву "первой ночи" сел со мной за один столик, что не было запланировано. В конце концов он, впрочем, догадался своим изощренным японским подсознанием, что ему лучше освободить меня от своего присутствия, - и ушел, безупречно вежливо откланявшись. А я осталась в ресторане делать вид, что никак не могу допить крошечную чашечку кофе и игрушечную рюмочку ликера.
Напрасно. Высокий блондин так и не возник. Где же он обедает? Здесь есть ещё буфеты... Пошла посмотреть... Но и там его не было. Не утратила усердия и вечером - ходила, ходила... Нигде... Словно его вообще нет на этом белоснежном лайнере, набитом разнокалиберной публикой, словно он утопился от стыда, бросившись в море...
Проходя по палубе, я ловила обрывки разговоров западной публики и своих соотечественников-американцев:
- О, это такое смешное зрелище - эти "новые русские"...
- У "новых русских" денег много, а вкуса никакого...
- Нам, предпринимателям, выгодны эти "новые русские" - они сметают с прилавков дорогие меха, не торгуясь...
- Эти "новые русские" - обыкновенные дикари... Как и "старые", впрочем...
- Говорят, "новые русские" просто грабители и бандиты...
Я ловила обрывки этих разговоров, как оказалось, не зря. Во-первых, мне всегда противно объединившееся большинство против кого-то в единственном числе. Всякая, даже словесная охота на человека у меня вызывает отвращение. Во-вторых, симпатия моя к "новому русскому" росла и росла. Авантюристка по натуре, я с удовольствием узнавала, что "новые русские" - криминал. Тем интереснее познакомиться, и поближе, с таким.
...Всю ночь мне не спалось. В каюте сгустилась духота. Вентилятор, казалось, жужжал не столь напористо, как обычно, и нагонял на мое лицо тепловатый, влажный, исключительно сексапильный ветер. По трансляции передали, что начинается шторм в три балла. Но я не из тех женщин, на которых шторм действует угнетающе. Видимо, и тут природа пошла мне навстречу. Хуже было то, что передо мной ярко, как в кино, продолжал стоять высокий "новый русский" со всеми своими роскошно-зазывными мускулами, загорелый, в белых плавках и без них... Меня неудержимо влекла его беспомощность там, под взрывами смеха, на палубе, его наивность, с какой он, видимо, решил, что покупает очень престижную вещь... А обилие великолепной, интимной русской плоти, которая мне виделась так отчетливо, как будто я смотрела голограмму, взвинтило меня настолько, что от одного нетерпеливого желания обладать этим сказочным, волшебных богатством я стонала, как истязаемая бегемотиха... Или тигрица... Или львица...
Но так или иначе я стонала, и ныла, и, схватив подушку, прижимала ею изо всех сил свою беснующуюся в одиночестве, недоумевающую интимную дырочку. О, боги, духи, шаманы, шарлатаны, дайте, дайте мне этого "нового русского"! Иначе я погибну, истеку соком жизни, превращусь в одну из жутких, дряблых, унылых старух!
Кстати, когда русский убегал босиком - я успела заметить, что его пятки, мягко говоря, не отличались чистотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
- Русский... русский... "Новый русский", - раздавались веселящиеся, самодовольные голоса...
Мужчина в "съеденных" морской водой плавках все ещё ничего не понимал, стоя под перекрестием десятков любопытных, злорадных взглядов. Он стоял как, положим, натурщик в мастерской художника. Как анатомический "препарат", по которому студентам медвуза очень удобно изучать строение человеческого тела и особенности мужской особи.
А когда он понял, над кем и почему смеются, вздрогнул, попробовал обеими ладонями прижать упругую, обильную, восхитительную плоть, выпирающую наружу, - и побежал, крепко стуча по палубе мокрыми пятками, забыв, видимо, что где-то же здесь, поблизости, должно лежать его полотенце или даже халат.
Кофе? Японец? Я забыла о них совершенно, хотя продолжала держать блюдце с чашечкой в руках, и даже отпивала, и даже что-то отвечала своему вежливо-приставучему самурайчику. Но перед моими глазами всё клубилась могучая паховая поросль высокого, широкоплечего блондина или, как его обозначила праздная палубная публика, - "нового русского", и как из упругих даже на взгляд, кудрявых клубов этой мужской, звериной шерсти выпячивается полновесная, добротная деталь, особенность, доблесть, отрада для женских рук, губ и... И, помимо моей воли, мое воображение рисовало тот момент, когда соблазнительно-восхитительный кинжал высокого блондина сыщет достойную жертву для того, чтобы нанести истомленным, ждущим глубинам точный, могучий, полыхающий сладкой негой удар...
И как же поступает женщина, когда в эту, столь странную, взвинчивающую минуту рядом с ней находится услужливо-уступчивый, безупречно вежливый японец из мира бизнеса с непременной плоской упаковочкой презервативов во внутреннем кармане пиджака? Такая женщина, подлинная женщина, как я? Она в свою очередь улыбается японцу и тоже очень вежливо, но отчетливо говорит ему:
- Пойду прилягу...
- Усталость? - радуется японец, намекая, конечно же, на то, какой он, выходит, бравый, если сумел так уморить довольно крупную, длинноногую женскую особь...
- Да... увы, - врет длинноногая американка, у которой в роду были и актеры, и жонглеры.
И уходит... прочь от чистоплотного, ни в чем не виноватого японца, который, судя по наклейкам и "лейблам" на его вещах, весьма преуспевает где-то на своем, отвоеванном у других, месте...
В своей каюте я первым делом, как всякая нормальная женщина, приникаю к зеркалу и произвожу смотр своей наличности - внимательно, придирчиво разглядываю лицо, шею, плечи, грудь, живот и немножко приостанавливаю взгляд на своем потайном "гнездышке", которое дымится темно-каштаново и молодо, очень молодо, хотя мне уже не восемнадцать, а двадцать восемь. Ни в чем не могу упрекнуть и свои ножки, достаточно длинные и стройные для того, чтобы сделать карьеру манекенщицы. Я это знаю точно - в свои шестнадцать бегала с подружками на конкурс и получила приз и предложение от фирмы купальников... Но при этом требовалось регулярно тренироваться, надрываться, а я по гороскопу Водолей и, вероятно поэтому, не способна к постоянным, изматывающим усилиям. К тому же предложение от фирмы купальников я получила в тот момент, когда только-только распробовала вкус блаженной, бесценной сексуальной зависимости от мужчины, всего каких-то пять дней назад у меня, девочки-недотроги, профессорской дочки, ученицы частного дорогого колледжа, рыжеволосый капитан юношеской хоккейной команды Фрэнк Джордан своей капитанской, решительной, абсолютно несгибаемой "клюшкой" порвал мою драгоценную, заношенную девственную плеву, хотя все мои ближайшие подружки уже давно существовали без нее.
- Хорошо я тебя? - спросил рыжий, веснушчатый Фрэнк, сверкая голубыми, наглыми, прекрасными глазами победителя и главаря.
- Замечательно! - искренне ответила я.
Так вот, в те дни мне было не до карьеры манекенщицы. Мы с Фрэнком еле-еле дожидались вечерних сумерек, чтобы пробраться в заброшенную конюшню, и там, смеясь оттого, вроде, что сено колется, торопились раздеться догола... До сих пор запах старого конюшенного сена и лошадиного навоза возбуждает во мне свирепое сексуальное желание... До сих пор...
Но я что-то слишком далеко ушла от каюты на русском теплоходе, который плыл в Японию из Гонконга. От уютной каюты, где, слава Богу, было подходящее зеркало, которое позволило мне тщательно осмотреть свое тело и лишний раз убедиться - природа не пожалела на меня усилий, а также не зря я пользуюсь патентованной косметикой: смотрюсь лет на двадцать, не больше. Ну, конечно же, не последнюю роль здесь играют мои густые, светлые, с золотой искрой волосы. Когда я быстро иду - они летят за мной по ветру, как легкая накидка, чуть-чуть отставая... ничего не скажу - очень-очень эффектно.
Для чего смотрюсь в зеркало с тщательностью контролера-ревизора? Для того, чтобы лишний раз убедиться в одном - я создана для любви, только для любви, как иные женщины - для поддержания огня в домашнем очаге, для приготовления салата "виктория", для работы с газонокосилкой, для родов и последующего глубинного интереса к качеству детского кала на текущий момент...
Нет, нет, я вовсе не отрицаю значимости вполне одомашненных, "кухонных" женщин, как и женщин деловых, которые нравятся себе в костюме и с короткой стрижкой, толкующих о "маркетинге" и прочих серьезных, великих вещах. Я не отрицаю и величие материнства. Смешно было бы все это отрицать, если все человечество держится на женщинах-добровольцах, которые хотят иметь детей, а следовательно, поступают весьма патриотично, постоянно пополняя ряды солдат, юристов, полицейских, новых матерей, всякого рода общественных деятелей, официантов, часовых дел мастеров и так далее.
Я лично? Но я же, кажется, уже сказала, что составила план: до тридцати лет - только секс, а там видно будет. Хотя бы потому, что мне противно медицинское вранье - будто роды удивительно облагораживают женщину и добавляют ей красоты.
Могу поверить - мученическая жизнь женщине до родов, когда она превращается в огромную сардельку, когда её лицо заляпывают желтые пятна, когда у неё (это мне рассказывала подружка по колледжу Ирэн, которая рожала уже трижды) возникает, фффу-у! - геморрой от того, что на нижние органы давит плод, - так вот, мученическая жизнь женщине обеспечена.
Не привлекаю в качестве аргумента сам процесс родов - как это больно, страшно, а подчас и опасно... Но облагораживание мученичеством - это ведь не нечто, что так и бросается в глаза. А вот потери, которые несет после родов бедная юная женщина, очень часто невосполнимы... У той же Ирэн обвисла грудь, прорезались первые морщинки. Да и талия заметно сдала...
...Повертевшись у зеркала, голенькая, как только что рожденная из белокружевной пены за кормой, я подвела итог: "Во мне ещё столько прелести, я ещё такая красоточка, что... вполне... вполне..." И, надев свое белое шифоновое платье, в котором меньше веса, чем в носовом платке, сунув свои прелестные узкие ножки в белые босоножки на тонком каблуке, в последний раз сравнив правую и левую бровь - ровно ли покрасила их, и быстренько побрив ноги, я вышла на палубу, на ветер, под солнце... И, делая вид, будто мне как-то немного меланхолично, а в общем-то ничего не интересует, прошлась туда-сюда. Но нигде, нигде... Продефилировала по палубе с другого боку, поднялась на нос теплохода, постояла рядом с флагштоком, на котором бился под встречным ветром какой-то полотняный квадрат... Но нигде, нигде...
Вернулась в каюту, подновила линию по контуру губ... опять вышла...
Чего я хотела? Вроде бы немногого - ещё раз увидеть "нового русского", того, в белых плавках, которые он по незнанию приобрел в магазине "сюрпризов".
Нет, конечно же, вру. Мне захотелось, очень захотелось, чтобы он, увидев меня, немножко удивился бы моей, скажу так, приятной внешности... А дальше... дальше будет видно... В глубине души я не сомневалась - и этот человек, как и десятки до него, падет к моим ногам и будет, хоть на время, но безраздельно мой. Мне ведь тоже никакой мужчина пока не нужен надолго и тем более навсегда. Для меня пока мир тем и интересен, что полон этих живых и тоже жаждущих игрушек - мужчин.
Однако и этот мой "выход в свет" оказался безуспешным. Нигде высокого блондина не наблюдалось. Время подошло к обеду. По трансляции объявили, что ресторан ждет гостей, и я пошла. И шла медленно, осторожно оглядываясь, но нигде, нигде... И каким же ненужным, надоедливым показался мне мой самурайчик, аккуратист и педант, хоть он в сущности никаких неудобств мне не создавал. Но требовал однако небольшого, а внимания. И, видимо, по праву "первой ночи" сел со мной за один столик, что не было запланировано. В конце концов он, впрочем, догадался своим изощренным японским подсознанием, что ему лучше освободить меня от своего присутствия, - и ушел, безупречно вежливо откланявшись. А я осталась в ресторане делать вид, что никак не могу допить крошечную чашечку кофе и игрушечную рюмочку ликера.
Напрасно. Высокий блондин так и не возник. Где же он обедает? Здесь есть ещё буфеты... Пошла посмотреть... Но и там его не было. Не утратила усердия и вечером - ходила, ходила... Нигде... Словно его вообще нет на этом белоснежном лайнере, набитом разнокалиберной публикой, словно он утопился от стыда, бросившись в море...
Проходя по палубе, я ловила обрывки разговоров западной публики и своих соотечественников-американцев:
- О, это такое смешное зрелище - эти "новые русские"...
- У "новых русских" денег много, а вкуса никакого...
- Нам, предпринимателям, выгодны эти "новые русские" - они сметают с прилавков дорогие меха, не торгуясь...
- Эти "новые русские" - обыкновенные дикари... Как и "старые", впрочем...
- Говорят, "новые русские" просто грабители и бандиты...
Я ловила обрывки этих разговоров, как оказалось, не зря. Во-первых, мне всегда противно объединившееся большинство против кого-то в единственном числе. Всякая, даже словесная охота на человека у меня вызывает отвращение. Во-вторых, симпатия моя к "новому русскому" росла и росла. Авантюристка по натуре, я с удовольствием узнавала, что "новые русские" - криминал. Тем интереснее познакомиться, и поближе, с таким.
...Всю ночь мне не спалось. В каюте сгустилась духота. Вентилятор, казалось, жужжал не столь напористо, как обычно, и нагонял на мое лицо тепловатый, влажный, исключительно сексапильный ветер. По трансляции передали, что начинается шторм в три балла. Но я не из тех женщин, на которых шторм действует угнетающе. Видимо, и тут природа пошла мне навстречу. Хуже было то, что передо мной ярко, как в кино, продолжал стоять высокий "новый русский" со всеми своими роскошно-зазывными мускулами, загорелый, в белых плавках и без них... Меня неудержимо влекла его беспомощность там, под взрывами смеха, на палубе, его наивность, с какой он, видимо, решил, что покупает очень престижную вещь... А обилие великолепной, интимной русской плоти, которая мне виделась так отчетливо, как будто я смотрела голограмму, взвинтило меня настолько, что от одного нетерпеливого желания обладать этим сказочным, волшебных богатством я стонала, как истязаемая бегемотиха... Или тигрица... Или львица...
Но так или иначе я стонала, и ныла, и, схватив подушку, прижимала ею изо всех сил свою беснующуюся в одиночестве, недоумевающую интимную дырочку. О, боги, духи, шаманы, шарлатаны, дайте, дайте мне этого "нового русского"! Иначе я погибну, истеку соком жизни, превращусь в одну из жутких, дряблых, унылых старух!
Кстати, когда русский убегал босиком - я успела заметить, что его пятки, мягко говоря, не отличались чистотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22