Тебе не кажется?
— Я думаю, если будете искать там же, где нашли коробку, найдете быстро.
Матросова, 8
Агафон с Налимом в это время уже катили по улице Александра Матросова. К старому другу участковому Наливайко пока решили не заезжать. Дело в том, что Налим неожиданно вспомнил — хорошая мысля приходит опосля! — об одном приятеле, который где-то в мае вернулся из армии и, встретив Налима в городе, приглашал зайти в гости. Парень этот обладал двумя полезными свойствами. Во-первых, он жил в том самом доме 8 по улице Матросова, а во-вторых, был заметной фигурой в кругах парковой шпаны. Налим, в свою очередь, приглашал его записаться в «барсики», намекая на перспективы. Гриша
— так звали этого молодца — сказал, что сначала отдохнет немного, «оттянется», а потом подумает над этим предложением.
Дом 8, во двор которого въехала «девятка», пилотируемая Агафоном, был сооружен в форме приплюснутой буквы «п». Один корпус, длинный, выходил фасадом на улицу, а два, намного короче его, были пристроены к нему с боков. Торцы боковых корпусов почти вплотную примыкали к ограде парка, вдоль которой в два ряда тянулись гаражи зеленого и ржаво-коричневого цвета. Въехать во двор можно было через одну невысокую, метра четыре, арку, по обводу которой некогда были сделаны лепные украшения, ныне безнадежно облупившиеся и обвалившиеся. Дальше надо было обязательно поворачивать или налево, или направо и ехать по растрескавшемуся, мятому и залитому лужами асфальту неширокой проезжей дорожки, мимо мусорных бачков и контейнеров, которые очень редко вывозили, мимо не оштукатуренных со двора кирпичных стен, изрисованных и исписанных мелом и краской из баллончиков, мимо подъездов с давным-давно не крашенными и замызганными дверями. По другую сторону был чахлый, почти без травы, скверик с двумя десятками старых тополей и лип, клумбой, заросшей сорняком, и несколькими скамеечками, где в хорошую погоду посиживали старушки вроде покойной Артемьевны. Сквер вплотную примыкал к ближнему ряду гаражей. В двух местах его рассекали проезды, через которые автолюбители подгоняли свои машины к боксам.
— Да, — хмыкнул Агафон, выворачивая вправо от арки. — Ни за что бы не поверил, что в таком дворе когда-то начальники жили.
— Запустили все на фиг, — заметил Налим, — потому что ничье было. Начальники небось тут все вылизывать заставляли. А как уехали, уступили место рабочему классу, так все и рассыпаться стало. А дом-то крепкий, кстати, стены, знаешь, по полметра. Пушкой не прошибешь. Было бы у меня миллиарда полтора, я бы купил. Заделал бы евроремонт, как в Москве, двор в порядок привел. Первые этажи бы сдал под офисы, а в остальных — двухуровневые квартирки метров по сто, комнат по пять…
— Ну, во-первых, — сказал Агафон, — этот домишко маленько больше двух миллиардов потянет, а может, и на все пять, даже с износом. Во-вторых, у тебя и одного нет. А в-третьих, делать из этого дерьма конфетку нет резона. Квартирки у тебя выйдут шибко дорогие. Те, кому на такие квартирки денег хватит, уж, скорее, сами себе коттедж на природе построят, а остальным просто не по карману будет. Офисы, может, и снимут, но тут место не хлебное. Прогоришь. Так куда пойдем?
— Вон в тот подъезд, на третий этаж, — вздохнул Налим, прощаясь с мечтами. Даже при месячной зарплате в десять миллионов, которую ему платили в «Куропатке», перспективы накопить пять миллиардов были уж очень отдаленными.
Они вошли в тот самый подъезд, по которому в роковое утро металась дворничиха Рая, пытаясь вызвать «Скорую» к старушке Артемьевне. Поднялись на третий этаж, позвонили. На первый звонок дверь не открыли, но в квартире послышался шорох. После второго звонка за дверью сперва мелко прошлепали легкие женские шажки, а потом тяжелые мужские. «Глазок» в двери осветился, потом мигнул затененный прильнувшей к нему мордой, потом опять загорелся. Лязгнул отпираемый замок.
На пороге гостей встретил тот самый качковатый парень с крепкой шеей и бритыми висками, от которого Рае все-таки удалось позвонить в «Скорую помощь». На нем были все те же зеленые спортивные штаны и красная майка Стенфордского университета, который он, надо думать, не кончал.
— Привет! — сказал он, пожимая руку Налиму. — Хорошо, что зашел. Я тебе позвонить хотел, а потом вспомнил, что телефон посеял.
— Вот, Гриш, знакомься, это Агафон, — представил Налим старшего товарища. Поручкались. Агафон отметил, что лапа у Гриши жмет вполне круто.
Коридорчик, заменявший прихожую, был заставлен коробками с импортным мылом.
— Никак в бизнес пошел, Гриня? — спросил Налим.
— Не, — отмахнулся тот, — это не мое. Пацаны просили подержать маленько, им на складе аренду закрыли. Сто тысяч в день платят.
— У тебя гостья, что ли? — Налим мотнул головой в сторону приоткрытой двери в спальню, где на раздвинутой диван-кровати валялись черные трусики с кружевом.
— Ага, — кивнул Гриша, — ты ее знаешь, наверно. Галька Шевелева, Чипполина.
— Про Чиччолину слышал, — ухмыльнулся Налим, — а Чипполину не помню. Наверно, еще совсем мелкая была. Где она, в сортире, что ли?
— В ванную полезла.
— Понятно, — ухмыльнулся Агафон, — волосы помыть…
На кухне стол был заставлен грязными тарелками, стаканами и бутылками. Окурков лежала полная литровая банка. Вчера, видать, тут хорошо погуляли. Окно, правда, было открыто, а потому перегар и табачный дух уже выветрило.
— А мы к тебе с пивком, — сообщил Налим, выгружая из сумки банки с пивом
«Gosser». — А вот лещ, между прочим.
— Ща освободим пространство. — Гриша похватал пустые бутылки за горлышки, убрал со стола в угол, быстренько перекидал тарелки в раковину, смахнул со стола крошки прямо на пол. Агафон в это время стоял у окошка, глядел вниз во двор.
Окно кухни выходило как раз на гаражи и ограду парка. Тот самый промежуток, где обнаружили труп Ростика, был как на ладони. Просматривался и сквер, и почти весь двор.
Агафон подумал, что если бы у этого Гриши была привычка просыпаться пораньше, да еще при этом в окно смотреть, то он вполне мог бы увидеть отсюда труп. Вмятина посреди стеблей крапивы была и сейчас хорошо заметна. Может, и видел? Но пока не стоит торопиться.
Со стороны арки по двору зацокали каблучки. Агафон увидел двух девушек, одетых в джинсовые безрукавки и кожаные юбочки. Когда подошли чуть ближе, он узнал старых знакомых из близлежащей общаги строителей на Матросова, 12. Лида и Лариса прошли через двор и деловито направились в подъезд, соседствовавший с тем, где находилась Гришина квартира.
Тем временем стол был подготовлен. Сказать «накрыт», пожалуй, слишком сильно. На столе расстелили газету, нарезали вяленого леща, поставили тарелку с черным хлебом, открыли три банки с пивом. Остальные запихали в холодильник.
— Кайф! — порадовался Гриша. — Вчера поквасили часов до трех. Одни приходили, потом другие, потом те возвращались… Литр водяры выхлебал, это точно. Башка была как кирпич — вот-вот расколется. А сейчас — живу!
— Нормально, — заметил Налим, отхлебывая из банки, — я думал, нагреется, а оно не успело.
— На улице нежарко, — прокомментировал Агафон, усаживаясь за стол. — Не июль, блин, а сентябрь какой-то.
— К морю бы скатать, — помечтал Гриша, — а то я, можно сказать, всю службу мечтал в речке искупнуться, а тут приехал, е-мое, холодрыга, за все лето пару раз окунулся. Белый весь, не загорел ни фига.
— На море заработать надо, — философски заметил Агафон, — и раньше надо было рубликов пятьсот припасти, и теперь без денег там не хрен делать. Ты где служил-то? Не в Чечне?
— Нет, обошлось. На Северном флоте, в Североморске. Мне повезло, справка была насчет сотрясения мозгов. Я по ней, блин, несколько призывов откосил. А в последний раз она меня не выручила — на перекомиссию послали. И то ведь можно было отбрехаться. Мать, зараза, денег пожалела. Хотела с рук сбыть побыстрее, чтобы я ее хахалю кости не поломал. Я ее, веришь ли, после того, как приехал, раза три всего и видел. У него живет, наглухо. И то знаешь, зачем сюда приходила? Посмотреть, не пропил ли чего из вещей. А чего пропивать-то? Дерьмо одно.
— Так ты только на то, что тебе пацаны отстегивают, живешь? — спросил Налим.
— Ну а что? Нормально выходит. Сто штук в день, за полмесяца вперед полтора «лимона» дали. Еще осталось до фига, а им уже за вторую половину пора платить.
— А если задержат?
— Не задержат. Им тогда вообще на базаре места не будет.
— Крутой ты, смотрю! — покачал головой Агафон.
— Ты в парке-то часто бываешь? — спросил Налим.
— Да бываю помаленьку. Скучно уже там, конечно. Нашего возраста там, считай, теперь и нет, одна мелочь. Детский сад, даже морду начистить некому, жалко. Сивый сидит, Дрозд сидит, Лерка замуж вышла, Мася в дурке, Сидор в армии на контракт остался, Ларика убили, про остальных не знаю. Из молодых там сейчас Колян в цене, крутизну катает, только так лохово, что смотреть стыдно. Месиловки и те пошли какие-то туфтовые. На днях тут пятеро с Лавровки на танцы пришли и стали пальцы веером кидать, так наши и завяли… Представляешь? Я хотел поговорить, а мне шипят: «Ты что? Это ж Лавровка… Жить надоело?» Наших человек двадцать было, а они пятерых боятся, прикинь?
— Лавровка — контора серьезная, — заметил Агафон. — Иногда не грех и побояться. У вас тут, я слыхал, кого-то вообще без головы оставили?
— Ты про того чувака, что у нас во дворе нашли? Это не Лавровка. Скорее, какие-нибудь чурки счеты сводят. У них, я слышал, если мстят, то разделывают, как этого.
В это время щелкнула задвижка, запиравшая дверь ванной комнаты, и оттуда вышла высокая девица в темно-зеленом махровом халате почти до пят и шлепанцах на босу ногу. На голову Галя намотала полотенце.
— Ой, мальчики! Здра-асьте! — пропела она.
— С легким паром, — поприветствовал ее Агафон, — позвольте вам стульчик предложить.
— Спасибо, — стрельнув глазками на мужика, который был заметно постарше Гриши и Налима, да и намного матерее, произнесла Галя, присаживаясь к столу.
— Пива не желаете? — Агафон открыл холодильник, достал банку, сдернул крышку за колечко.
Галя пригубила, отщипнула кусочек леща пальчиками с зеленым маникюром, демонстративно зажмурилась и сообщила:
— Я балдю…
Из окошка со двора донесся скрип открывающейся двери подъезда, какое-то пружинистое бряцание и знакомый цокот каблучков. Долетела перекличка нескольких звонких, перебивающих друг друга девичьих голосков:
— Уй, ну куда ты покатила? К арке надо!
— А вокруг дома объезжать не лень? За угол и через тот двор.
— Во дура, там же сейчас грязь непролазная!
Глуховатый голос, принадлежавший, как показалось Агафону, пожилому мужчине, произнес:
— Давайте лучше к арке. А то туфельки попачкаете…
— Там сейчас тоже лужа… — Агафон узнал последний девичий голос. Это был голос одной из юных малярих, Ларисы.
— Обрубка своего выгуливать повезли, — хмыкнула Галя, заметив, что Агафон прислушивается к шуму со двора, — тимуровки траханые.
— Не понял… — удивленно произнес Агафон, встал и выглянул в окно.
Три девушки — две из них были Терехина и Зуева, а третья, постарше и порослее, незнакомая — спорили, куда катить импортную инвалидную коляску, в которой сидел вовсе не пожилой, хотя и совершенно седой парень.
Агафон вообще-то был не самым жалостливым мужиком. Он с детства привык бить в драке, не жалея силушки, и особо не задумывался над последствиями ударов. Бомж, которого он до смерти забил, когда милиционером служил, был не единственным человеком, которого он отправил на тот свет. Когда-то, еще под командой Курбаши, ему довелось удушить клиента веревочной удавкой. Тот судорожно дергался, хрипел, стонал, пока витой шнур все туже перетягивал шею, но Агафон, усевшись жертве на спину и придавив обреченному руки к бокам коленями, не чувствовал жалости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Я думаю, если будете искать там же, где нашли коробку, найдете быстро.
Матросова, 8
Агафон с Налимом в это время уже катили по улице Александра Матросова. К старому другу участковому Наливайко пока решили не заезжать. Дело в том, что Налим неожиданно вспомнил — хорошая мысля приходит опосля! — об одном приятеле, который где-то в мае вернулся из армии и, встретив Налима в городе, приглашал зайти в гости. Парень этот обладал двумя полезными свойствами. Во-первых, он жил в том самом доме 8 по улице Матросова, а во-вторых, был заметной фигурой в кругах парковой шпаны. Налим, в свою очередь, приглашал его записаться в «барсики», намекая на перспективы. Гриша
— так звали этого молодца — сказал, что сначала отдохнет немного, «оттянется», а потом подумает над этим предложением.
Дом 8, во двор которого въехала «девятка», пилотируемая Агафоном, был сооружен в форме приплюснутой буквы «п». Один корпус, длинный, выходил фасадом на улицу, а два, намного короче его, были пристроены к нему с боков. Торцы боковых корпусов почти вплотную примыкали к ограде парка, вдоль которой в два ряда тянулись гаражи зеленого и ржаво-коричневого цвета. Въехать во двор можно было через одну невысокую, метра четыре, арку, по обводу которой некогда были сделаны лепные украшения, ныне безнадежно облупившиеся и обвалившиеся. Дальше надо было обязательно поворачивать или налево, или направо и ехать по растрескавшемуся, мятому и залитому лужами асфальту неширокой проезжей дорожки, мимо мусорных бачков и контейнеров, которые очень редко вывозили, мимо не оштукатуренных со двора кирпичных стен, изрисованных и исписанных мелом и краской из баллончиков, мимо подъездов с давным-давно не крашенными и замызганными дверями. По другую сторону был чахлый, почти без травы, скверик с двумя десятками старых тополей и лип, клумбой, заросшей сорняком, и несколькими скамеечками, где в хорошую погоду посиживали старушки вроде покойной Артемьевны. Сквер вплотную примыкал к ближнему ряду гаражей. В двух местах его рассекали проезды, через которые автолюбители подгоняли свои машины к боксам.
— Да, — хмыкнул Агафон, выворачивая вправо от арки. — Ни за что бы не поверил, что в таком дворе когда-то начальники жили.
— Запустили все на фиг, — заметил Налим, — потому что ничье было. Начальники небось тут все вылизывать заставляли. А как уехали, уступили место рабочему классу, так все и рассыпаться стало. А дом-то крепкий, кстати, стены, знаешь, по полметра. Пушкой не прошибешь. Было бы у меня миллиарда полтора, я бы купил. Заделал бы евроремонт, как в Москве, двор в порядок привел. Первые этажи бы сдал под офисы, а в остальных — двухуровневые квартирки метров по сто, комнат по пять…
— Ну, во-первых, — сказал Агафон, — этот домишко маленько больше двух миллиардов потянет, а может, и на все пять, даже с износом. Во-вторых, у тебя и одного нет. А в-третьих, делать из этого дерьма конфетку нет резона. Квартирки у тебя выйдут шибко дорогие. Те, кому на такие квартирки денег хватит, уж, скорее, сами себе коттедж на природе построят, а остальным просто не по карману будет. Офисы, может, и снимут, но тут место не хлебное. Прогоришь. Так куда пойдем?
— Вон в тот подъезд, на третий этаж, — вздохнул Налим, прощаясь с мечтами. Даже при месячной зарплате в десять миллионов, которую ему платили в «Куропатке», перспективы накопить пять миллиардов были уж очень отдаленными.
Они вошли в тот самый подъезд, по которому в роковое утро металась дворничиха Рая, пытаясь вызвать «Скорую» к старушке Артемьевне. Поднялись на третий этаж, позвонили. На первый звонок дверь не открыли, но в квартире послышался шорох. После второго звонка за дверью сперва мелко прошлепали легкие женские шажки, а потом тяжелые мужские. «Глазок» в двери осветился, потом мигнул затененный прильнувшей к нему мордой, потом опять загорелся. Лязгнул отпираемый замок.
На пороге гостей встретил тот самый качковатый парень с крепкой шеей и бритыми висками, от которого Рае все-таки удалось позвонить в «Скорую помощь». На нем были все те же зеленые спортивные штаны и красная майка Стенфордского университета, который он, надо думать, не кончал.
— Привет! — сказал он, пожимая руку Налиму. — Хорошо, что зашел. Я тебе позвонить хотел, а потом вспомнил, что телефон посеял.
— Вот, Гриш, знакомься, это Агафон, — представил Налим старшего товарища. Поручкались. Агафон отметил, что лапа у Гриши жмет вполне круто.
Коридорчик, заменявший прихожую, был заставлен коробками с импортным мылом.
— Никак в бизнес пошел, Гриня? — спросил Налим.
— Не, — отмахнулся тот, — это не мое. Пацаны просили подержать маленько, им на складе аренду закрыли. Сто тысяч в день платят.
— У тебя гостья, что ли? — Налим мотнул головой в сторону приоткрытой двери в спальню, где на раздвинутой диван-кровати валялись черные трусики с кружевом.
— Ага, — кивнул Гриша, — ты ее знаешь, наверно. Галька Шевелева, Чипполина.
— Про Чиччолину слышал, — ухмыльнулся Налим, — а Чипполину не помню. Наверно, еще совсем мелкая была. Где она, в сортире, что ли?
— В ванную полезла.
— Понятно, — ухмыльнулся Агафон, — волосы помыть…
На кухне стол был заставлен грязными тарелками, стаканами и бутылками. Окурков лежала полная литровая банка. Вчера, видать, тут хорошо погуляли. Окно, правда, было открыто, а потому перегар и табачный дух уже выветрило.
— А мы к тебе с пивком, — сообщил Налим, выгружая из сумки банки с пивом
«Gosser». — А вот лещ, между прочим.
— Ща освободим пространство. — Гриша похватал пустые бутылки за горлышки, убрал со стола в угол, быстренько перекидал тарелки в раковину, смахнул со стола крошки прямо на пол. Агафон в это время стоял у окошка, глядел вниз во двор.
Окно кухни выходило как раз на гаражи и ограду парка. Тот самый промежуток, где обнаружили труп Ростика, был как на ладони. Просматривался и сквер, и почти весь двор.
Агафон подумал, что если бы у этого Гриши была привычка просыпаться пораньше, да еще при этом в окно смотреть, то он вполне мог бы увидеть отсюда труп. Вмятина посреди стеблей крапивы была и сейчас хорошо заметна. Может, и видел? Но пока не стоит торопиться.
Со стороны арки по двору зацокали каблучки. Агафон увидел двух девушек, одетых в джинсовые безрукавки и кожаные юбочки. Когда подошли чуть ближе, он узнал старых знакомых из близлежащей общаги строителей на Матросова, 12. Лида и Лариса прошли через двор и деловито направились в подъезд, соседствовавший с тем, где находилась Гришина квартира.
Тем временем стол был подготовлен. Сказать «накрыт», пожалуй, слишком сильно. На столе расстелили газету, нарезали вяленого леща, поставили тарелку с черным хлебом, открыли три банки с пивом. Остальные запихали в холодильник.
— Кайф! — порадовался Гриша. — Вчера поквасили часов до трех. Одни приходили, потом другие, потом те возвращались… Литр водяры выхлебал, это точно. Башка была как кирпич — вот-вот расколется. А сейчас — живу!
— Нормально, — заметил Налим, отхлебывая из банки, — я думал, нагреется, а оно не успело.
— На улице нежарко, — прокомментировал Агафон, усаживаясь за стол. — Не июль, блин, а сентябрь какой-то.
— К морю бы скатать, — помечтал Гриша, — а то я, можно сказать, всю службу мечтал в речке искупнуться, а тут приехал, е-мое, холодрыга, за все лето пару раз окунулся. Белый весь, не загорел ни фига.
— На море заработать надо, — философски заметил Агафон, — и раньше надо было рубликов пятьсот припасти, и теперь без денег там не хрен делать. Ты где служил-то? Не в Чечне?
— Нет, обошлось. На Северном флоте, в Североморске. Мне повезло, справка была насчет сотрясения мозгов. Я по ней, блин, несколько призывов откосил. А в последний раз она меня не выручила — на перекомиссию послали. И то ведь можно было отбрехаться. Мать, зараза, денег пожалела. Хотела с рук сбыть побыстрее, чтобы я ее хахалю кости не поломал. Я ее, веришь ли, после того, как приехал, раза три всего и видел. У него живет, наглухо. И то знаешь, зачем сюда приходила? Посмотреть, не пропил ли чего из вещей. А чего пропивать-то? Дерьмо одно.
— Так ты только на то, что тебе пацаны отстегивают, живешь? — спросил Налим.
— Ну а что? Нормально выходит. Сто штук в день, за полмесяца вперед полтора «лимона» дали. Еще осталось до фига, а им уже за вторую половину пора платить.
— А если задержат?
— Не задержат. Им тогда вообще на базаре места не будет.
— Крутой ты, смотрю! — покачал головой Агафон.
— Ты в парке-то часто бываешь? — спросил Налим.
— Да бываю помаленьку. Скучно уже там, конечно. Нашего возраста там, считай, теперь и нет, одна мелочь. Детский сад, даже морду начистить некому, жалко. Сивый сидит, Дрозд сидит, Лерка замуж вышла, Мася в дурке, Сидор в армии на контракт остался, Ларика убили, про остальных не знаю. Из молодых там сейчас Колян в цене, крутизну катает, только так лохово, что смотреть стыдно. Месиловки и те пошли какие-то туфтовые. На днях тут пятеро с Лавровки на танцы пришли и стали пальцы веером кидать, так наши и завяли… Представляешь? Я хотел поговорить, а мне шипят: «Ты что? Это ж Лавровка… Жить надоело?» Наших человек двадцать было, а они пятерых боятся, прикинь?
— Лавровка — контора серьезная, — заметил Агафон. — Иногда не грех и побояться. У вас тут, я слыхал, кого-то вообще без головы оставили?
— Ты про того чувака, что у нас во дворе нашли? Это не Лавровка. Скорее, какие-нибудь чурки счеты сводят. У них, я слышал, если мстят, то разделывают, как этого.
В это время щелкнула задвижка, запиравшая дверь ванной комнаты, и оттуда вышла высокая девица в темно-зеленом махровом халате почти до пят и шлепанцах на босу ногу. На голову Галя намотала полотенце.
— Ой, мальчики! Здра-асьте! — пропела она.
— С легким паром, — поприветствовал ее Агафон, — позвольте вам стульчик предложить.
— Спасибо, — стрельнув глазками на мужика, который был заметно постарше Гриши и Налима, да и намного матерее, произнесла Галя, присаживаясь к столу.
— Пива не желаете? — Агафон открыл холодильник, достал банку, сдернул крышку за колечко.
Галя пригубила, отщипнула кусочек леща пальчиками с зеленым маникюром, демонстративно зажмурилась и сообщила:
— Я балдю…
Из окошка со двора донесся скрип открывающейся двери подъезда, какое-то пружинистое бряцание и знакомый цокот каблучков. Долетела перекличка нескольких звонких, перебивающих друг друга девичьих голосков:
— Уй, ну куда ты покатила? К арке надо!
— А вокруг дома объезжать не лень? За угол и через тот двор.
— Во дура, там же сейчас грязь непролазная!
Глуховатый голос, принадлежавший, как показалось Агафону, пожилому мужчине, произнес:
— Давайте лучше к арке. А то туфельки попачкаете…
— Там сейчас тоже лужа… — Агафон узнал последний девичий голос. Это был голос одной из юных малярих, Ларисы.
— Обрубка своего выгуливать повезли, — хмыкнула Галя, заметив, что Агафон прислушивается к шуму со двора, — тимуровки траханые.
— Не понял… — удивленно произнес Агафон, встал и выглянул в окно.
Три девушки — две из них были Терехина и Зуева, а третья, постарше и порослее, незнакомая — спорили, куда катить импортную инвалидную коляску, в которой сидел вовсе не пожилой, хотя и совершенно седой парень.
Агафон вообще-то был не самым жалостливым мужиком. Он с детства привык бить в драке, не жалея силушки, и особо не задумывался над последствиями ударов. Бомж, которого он до смерти забил, когда милиционером служил, был не единственным человеком, которого он отправил на тот свет. Когда-то, еще под командой Курбаши, ему довелось удушить клиента веревочной удавкой. Тот судорожно дергался, хрипел, стонал, пока витой шнур все туже перетягивал шею, но Агафон, усевшись жертве на спину и придавив обреченному руки к бокам коленями, не чувствовал жалости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79