Показалась трансформаторная будка цвета хаки. За ней – отворот на смежную «трассу». Скопление многолетних кустов, везде где можно – вдоль дорожек, перед сеткой. И еще один охранник в сером…
Он вывернул внезапно, из-за будки. Явно спешил, потому что шел размашисто, целеустремленно. Мы едва не столкнулись. Он оторопел, испугался. Да и вообще он был какой-то не такой охранник. Нижняя часть лица отсвечивала стальной щетиной, рубашка кое-как заправлена, мокрая, штаны – на вырост, гармошкой. И глаза не от мира сего…
Помнится, они дернулись одновременно: мой Шурик и этот – со щетиной. Но последний опередил – Шурику требовалось время избавиться от моего локтя. Сшиблись… Я отшатнулась, но орать не стала: я-то тут при чем? Ну не поделили что-то парни… Шурик явно попал в отстающие. Рука еще шла на защиту, а кулак незнакомца уже впечатывал сокрушающий удар в висок. Охранник мотнул головой, попятился. Короткий всплеск мата, новый удар, третий, четвертый… Достаточно. Сделав мутные глаза, Шурик сел на мокрый бетон, завалился – на бок, подвернул под живот правую руку. Успокоился. По бетону зацарапали капли. Дождик опять пошел…
– А почему?.. – спросила я, как дура непроходимая. Хотя почему как?
Незнакомец не ответил. Скользнув по мне рассеянным взглядом, перебежал дорожку и нырнул в кусты, закрывающие сеть. Шальная мысль – острее молнии – вонзилась в мое темечко…
– Эй, а как же я?
Он и этот вопрос оставил без ответа. Он вообще изволил пропасть. Кусты были, сетка была, а товарища… не было.
Да что же я стою-то? Не могу без руководящей и направляющей?.. Я устремилась за ним. И завизжала от боли, присев на корточки, когда первая же сосновая шишка воткнулась в пятку. Но я догадалась! Без подсказки!.. Помчалась обратно, упала на колени и стала – нет, не молиться – стаскивать ботинки со своего Шурика. О, как это было медленно! Сердце бесилось. Что я делала? Остервенело рвала вместе с ногой, не догадываясь распустить шнурки и снять, как это делают нормальные люди. Кое-как, через пень-колоду, я своего добилась, вскочила в эти страшные бутсы (переживешь, во всех ты, душечка, нарядах хороша…) и, стараясь не отрывать их высоко от земли, засеменила в кусты.
Незнакомец сидел на корточках и хитро манипулировал проволокой, проходящей у самой земли. Определенно, знал, что делал. Услышав хруст веток, обернулся. Щетинистые губы искривила гримаса.
– Тебе чего?
– А ты чего? – огрызнулась я.
Он сплюнул себе под ноги.
– Ч-черт, навязалась…
– Крути, крути, – просипела я, садясь рядом. – Потом поговорим.
Его пальцы, помедлив, продолжили работу. Затем произошло нечто неординарное. Небольшой участок сетки как по волшебству отъехал в сторону – точно дверца. Мелькнуло туловище – уперевшись в землю, незнакомец ногами послал себя в отверстие и скрылся в ложбинке, пролегающей по ту сторону. Вот это номер! Ветер перемен засвистел у меня в ушах. Свобода!.. Это круто. Я нырнула следом. Головой вперед (а почему головой? – А потому что глупая!). Не притормозив, пролетела обрыв и покатилась дальше, теряя на ходу всё что было: бутсы, шальные мысли… Если бы он не поймал меня там, внизу, за шиворот, я бы с гарантией укокошилась. Но он схватил меня, встряхнул, бросился поднимать разлетевшиеся ботинки. Швырнул их мне под ноги.
– Живо, кретинка… Ох, навязалась на мою голову…
Меня штормило. Чего он там говорил?.. Лихорадочно натянув бутсы, я распрямилась и вдруг поймала злобный взгляд, созерцающий меня, как досадную, упавшую с неба обузу.
– Что, гражданочка, упоительны в России вечера?
Я икнула. Рецидивчик.
– А уже вечер, да?
– Да еще какой упоительный. Жить хочешь, не отставай, поняла?
И грубо потянул меня за рукав из лощинки. А потом, уже на бегу, продираясь через заросли малины, отрывисто бросил:
– Снаружи периметра – внешняя охрана… Если сцапают – конец. Так что молись. Нам нужно пробежать метров триста… Поддай же газу, женщина…
– Эй, послушай… а как… как тебя зовут-то? – задыхаясь, выстрелила я что-то не то.
– А тебе какое дело? – зло буркнул он. – Ну, Туманов…
– Это имя такое?..
– Да заткнись лучше…
Да ради бога. Кусты кончились. Мы влетели в густой лес, похожий на сказочный, и со всего размаху погрузились в самое таинство красивой, неприветливой, тяжелой и (о боже, меня храни) такой загадочной сибирской тайги…
Туманов П.И.
Он знал, куда бежать. И про первый этап знал, и про второй. Он все помнил (об этом, товарищ, не помнить нельзя). Давно ли было?
Какое счастье, что он не стал белобилетником!
В том карауле Туманов дежурил в комнате начкара на пульте связи. Часа в три ночи, когда борьба между бодрствованием и сном успешно завершалась в пользу последнего, замигала лампочка под номером восемь.
– Докладывай, – зевнул он.
– Это проснулся часовой восьмого поста второй смены ефрейтор Лузин, – деловито и практически без матов доложил искаженный техникой голос. – На посту и вблизи поста накапливается неприятель.
– А так все нормально? – поинтересовался Туманов.
– А так все ништяк, – сказал Лузин. – Но неприятель накапливается.
– Он у тебя в штанах накапливается.
– В штанах, – согласился Лузин. – Ты бы видел, что тут делается. Такой грудастый неприятель… Слушай, Пашка, – Лузин перешел на вкрадчивый шепот. – Поворотись и глянь, че делает начкар.
Туманов обернулся. Караул устал. В соседней комнате царила тишина. Бойцы дрыхли по разным углам. Начальник караула лейтенант Нахлебцев – туповатый выпускник НВВКУ по кличке «Сынуля» или «Бегемот обыкновенный» – в собранном виде, но без фуражки пребывал на кровати и тоже давил на массу. На лице покачивалась в такт храпу «Роман-газета». «А. Проханов, «Дерево в центре Кабула» – извещала обложка.
– Ничего не делает, – признался Туманов. – Спит.
– Отлично, – обрадовался Лузин. – Пашка, вырубай периметр… Послесарить надо.
Туманов испугался:
– Ты че, охренел? Это же дисбат готовый…
– Пашка, я тебя прошу, – заныл часовой. – Такое дело, раз в жизни бывает, пойми. Я умею, я спец… Пашка, я технарь по радио окончил, я эти цепи как свои пять пальцев знаю. Да там все трижды три, элементарно… Давай, не ломайся…
– Не буду, – буркнул Туманов.
– Ну пожалуйста… Пашка, отрубай, а? Учти, с меня «чипок» и курево до конца недели. И всего за пять минут страха. Разве мало?
И три года дисбата, подумал Туманов. А то и зона. Но «чипок» – это, с другой стороны, манило. «Чипком» в солдатском обиходе называли гарнизонное кафе, где старая ворчунья тетя Фрося и молодая хромоножка Женечка кормили доходяг из батальона разными сладостями.
– Не мало, – сломался он. – Но, во-первых, два «чипка». Во-вторых, я же не электронный вундеркинд, как ты. Откуда я знаю, как это делается.
– А все элементарно просто, – оживился Лузин. – Запоминай. Выруби тревогу – это сверху, пятый тумблер во втором от начкара ряду – раз. Отключи посты, нехай спят, не хрен названивать – два. Обесточь линию на выход к дежурному по части – проскочим, они там все в отключке. Три. И сиди на стреме – четыре. Молись, чтоб не было проверяющих, – пять. Через десять минут вертай энергию на исходную.
– Через пять, – буркнул Туманов. Лузин хихикнул. – Ладно, через восемь, – и отключился.
После завтрака он выловил Лузина в курилке. Сообщник блудливо частил глазками, пускал колечками дым и здорово походил на переевшего барсука. Завидя Туманова, расхохотался как ненормальный.
– У нее есть подруга, – заявил он, отсмеявшись. – В следующий раз приедут обе. На велосипеде. Так что просись на восьмой пост… Пашка, да не делай ты шары оловянные. Все пучком, мы никому не скажем. Как мы можем сказать? Прикинь сам – где знают трое, там знает и комбат…
Оказалось, что эта идея – проколупать дыру в параллельный мир – родилась у Лузина не сегодня и не вдруг, а очень давно – в прошлом месяце, после того как рота выдвигалась на посадку картофеля в Володарку – на север, за перевал Туун-Карым. Там-то Лузин, большой любитель прекрасного, и втянулся в военно-полевой роман под названием «Свинарка и балбес», вылившийся, к удивлению посвященных, в обоюдное согласие. И даже в ночной бросок одной влюбленной девушки к запретным землям, хранимым Тринадцатым управлением Минобороны. Что было, кстати, и не глупо, ибо по ночам, как известно, спят комары и начкары. Переброшенным через сетку секатором Лузин надкусал проволоку и состряпал нечто вроде откидного оконца, при повороте которого, замыкая разорванные контакты, синхронно вытягивался запараллеленный сети провод, и сигнал тревоги, не покидая оконца, какое-то время кружил по близлежащим ячейкам, а потом благополучно улетал в атмосферу, не нарушая чинно текущий уклад караульной жизни.
– Если через много лет благодарные потомки обнаружат сие творение, они поставят памятник неизвестному солдату, сумевшему сделать ЭТО, – похвастался гений Лузин.
Но это вряд ли. Заступив через сутки на восьмой пост, Туманов щепетильно исследовал вышеупомянутый объект и был вынужден признать, что стать обладателями уникальных знаний о том, как объегорить караульный устав, потомки смогут лишь по чистой случайности. Во-первых, латунная проволока, которой Лузин заметал место стыка, была практически невидима и целостности забора не нарушала. Во-вторых, позиция выбрана почти идеально. С одной стороны – многолетний шиповник, с другой – обрывистая лощинка, по которой не больно-то походишь. Иными словами, это было соломоново решение и «Колумбово яйцо» в одном флаконе – и смелый выход, и мудрая в простоте акция. Туманов теперь боялся только одного – как бы нынешние устроители этой безумной «здравницы» в ходе восстановительных работ не обнаружили пробой и не поставили заплату. Очень боялся. Ведь серьезный же народ! Но пронесло, не заметили, ф-фу…
А что касаемо девочек… То да. Приходила к нему на пост одна. Раз семнадцать. Он даже гнездышко свил под разлапистой елью вблизи переговорника. Ротный так и не отгадал загадку, почему рядовой Туманов, вместо того чтобы корпеть над дембельским альбомом, до последнего дня рвется охранять восьмое сооружение – самое отдаленное, глуховатое и малопосещаемое. А чего тут гадать, коли в части за два года ни одной увольнительной (специфика такая), и живи, народ, как знаешь? Логика, товарищ капитан. Природа-мать.
Чувство вины, впрочем, осталось. Полгода приходили к нему домой слезные послания из далекой алтайской деревушки от девочки Кати. Он отвечал как мог. Клялся в любви, сетовал на занятость. А когда уже не мог отвечать, то перестал. Жизнь завертела, совесть успокоилась. Да и какая тут совесть, если через три месяца он опять надел безликий мундир и встал на защиту граждан страны, ограничив свои взаимоотношения с совестью лишь строго дозированным минимумом?
Колючку они переползли. Сначала он приподнял, потом она. Припустили дальше. И вот оно – сраженное молнией древо, гигантский выворотень с корнями. Вот он – глубокий овраг, пасть земли с обрывистыми ярами. Вот она – трава, растущая космами…
– Вниз, – скомандовал он.
Съехал на пару метров, помахал руками, как балансиром, и подхватил ее, оробевшую, за хрустящую корочку талии. Нельзя падать. Покатится эта тетенька голыми ножками по сучкам и корягам – ему же ее и лечить. А открывать лазарет самое время…
Скоростной спуск с горы они одолели. Он держал ее за руку – не то обгонит. Перепрыгивая через корни деревьев, змеями плетущиеся по откосу, через бороздчатые трещины в земле, выпали на дно. Ломая кустарник, Туманов потащил ее направо, на закат, где деревья, переходя из строевых в низенькие и лапчатые, густо спускались в овраг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48