К тому же предвидя как минимум десять лет зоны… Прекрасно, восхитительно! Поправляюсь на тюремных харчах, взахлеб смотрю зарубежные детективы, общаюсь с красивыми
женщинами…
Конечно, все это я сказал про себя — горько и насмешливо. Смеяться над сестрой, познавшей все прелести заключения, — глупо и недостойно.
— Все о'кей. Почему не пришла Ольга?
Фимка выплеснула очередную порцию слез.
— Она… уехала.
— Ольга уехала? Куда, к кому?
Я почувствовал неладное. Жена раньше никуда не уезжала, в санаторий палкой не выгонишь. Предпочитала сидеть дома, распиливая на мелкие части невоспитанного муженька. А теперь, когда ему шюхо, когда он сидит за решеткой, уехала… Непонятно…
— Не темни, Фимка! Что у вас произошло?
Фимка помедлила. То ли собираясь с силами для важного сообщения, то ли не зная, как поступить.
— Отец запретил говорить тебе, но я… не могу не сказать… Месяц тому назад Ольга не возвратилась с работы… Вот и все… Никита заявил в милицию… У матери был сердечный приступ… Только ты, братик, не волнуйся, может быть, ничего страшного не произошло… К примеру, отправили Ольгу в неожиданную командировку, и она не смогла позвонить, предупредить… Ведь и такое
может случиться…
Сказочки для детей дошкольного возраста! Сотрудников префектуры в командировки не отправляют, они работают от и до, ни на минуту не задерживаясь за рабочими столами… Да и за каким лешим отправлять делопроизводительниц и секретарш за пределы города?
Неужели Ольгу похитили Тишкины бандиты? Вот это вполне вероятно. Для них похищение жены подследственного — дополнительная гарантия его молчания. Взяли в заложницы Любашу, теперь — Ольгу… И пусть я не люблю замороженную свою жену, но относиться равнодушно к ее судьбе просто не имею права.
На следующий день — очередной вызов к следователю.
Как мне показалось, Вошкин на этот раз более солидно подготовился к нелегкому допросу. На лице — доброжелательность, смешанная с самоуверенностью.
— Продолжим?
— Я уже неоднократно заявлял, повторяю еще раз: продолжение последует только после того, как я буду твердо уверен в безопасности Серегиной… Сегодня могу добавить: и жены тоже…
— Жены? — удивился Вошкин. — Что с ней случилось?
— Месяц тому назад не возвратилась с работы. В милицию заявлено.
— Впервые слышу… Разберусь… В отношении Серегиной мне кое-что удалось узнать. Короче, она — в безопасности.
— Вы нашли ее? Освободили? Почему же тогда она не навестила меня?
Вошкин поднялся из-за стола, прошелся по комнате… Какую он сейчас играет роль? Неподкупного следователя? Жесткого судьи? Зря старается — я его уже вычислил, знаю ему цену.
Может быть, он просто тянет время, лихорадочно обдумывая свой следующий ход… В одном я твердо уверен: если Любашу освободят, она немедленно примчится на свидание… А ее нет…
— Приходится быть откровенным до конца… Держитесь за стул, Николай Иванович. Короче, прокурор согласился с моими доводами, и вы освобождены под подписку. Будете отмечаться в отделении милиции, приходить ко мне на допросы, давать необходимые показания… Но жить можете дома… Остальное — ваши проблемы. С пропажей жены я разберусь и при первой же встрече поставлю вас в известность.
— Спасибо, — пролепетал я, плохо владея языком и губами. — Был уверен в вашей помощи…
— Какая помощь, о чем вы говорите, — Вошкин замахал |руками, как ветряная мельница крыльями. — Сделано все по справедливости… Кстати, у меня плохо заводится двигатель, не согласитесь посмотреть, подрегулировать? Больше мне обратиться не к кому…
Я, конечно, согласился.
3
Процедура освобождения под подписку длилась несколько дней. На первых порах никто меня не вызывал, я ничего не подписывал. Вошкин, похоже, позабыл о моем существовании… Впрочем, вряд ли — ему напоминал обо мне двигатель «жигуленка»… Подозреваю, что неожиданная свобода тесно связана с возникшей неисправностью личной машины…
Я поделился своей радостью с сокамерниками. Попробуй помолчать, когда тебя так и распирает надежда на скорое свидание с родными. Я не мог ни есть, ни спать, носился по камере из угла в угол, забирался на нары и тут же спрыгивал на пол. То и дело поглядывал на двери — не откроются ли они, не выкрикнет ли с порога вертухай: «Чернов, на выход с вещами!»
— Как выйдешь, придешь домой, сразу позвони Зинке, — втолковывал мне цыган. — Записывать не надо — вдруг шмон! — запомни номер телефона, — он прошептал мне его на ухо, будто из-за запертой двери мог подслушать вертухай. — Запомнил?… Скажи Зинке, пусть все продаст — машины, золото, квартиру, а меня отсюда вытащит… Скажешь?… И еще… пусть добьется личного свидания… Соскучился я по женщине — страх! Что, она не понимает? Придет — я ей покажу! По стене размажу, моргалы попорчу, — хорохорился цыган, но мы все знали: он любит жену ничего ей не сделает. — Сколько будет стоить личное свидание — пусть не жадничает. Выйду — заработаю. Не хватит наличности, пускай обратится к моим братьям, те помогут… Так и скажи, не перепутай!
Каждый из сидящих в камере высказал свои просьбы. Их было так много, что они перепутались в голове, одно забивало другое… Итак, цыган — продать все, но выручить — раз, личное свидание — два… Петька-Зануда: переслать нюхалку — раз, не скувиться, дождаться его освобождения, узнает — раздерет пополам… Васька-Кривой — передать брательнику: путь навестит — раз, в передаче засунуть в макаронину записку, сообщить, кто заложил, — два.
И так далее… и тому подобное…
Наконец меня вызвали. Состоялась последняя, заключительная беседа со следователем… Допросов, конечно, предстоит немало, но тогда я предстану перед Вошкиным полусвободным гражданином, а сейчас — подследственный.
— Подпишите, — не вдаваясь в детали, бросил передо мной бланк Сергей Сергеевич. — Не хотите ли что-либо добавить к ранее сказанному? Ведь я вашу просьбу в отношении Серегиной выполнил…
— Ничего толком вы не сделали, — нагло выпалил я. — По-прежнему я не знаю, где находится жена, свободна ли она или томится в каком-нибудь подвале? Неизвестна и судьба… Любаши… Выражение: находятся в безопасности, простите, обычная трепотня. В безопасности можно находиться и в больнице, прощаясь с жизнью, и в заключении… Нет, Сергей Сергеевич, ничего нового вы мне не сказали. Наша договоренность остается в силе: вы представляете мне на обозрение Серёгину, после — Ольгу, тогда я выдаю интересующую вас информацию…
Подобная сделка, видно, не очень-то устраивала Вошкина, но я упрямо стою на своем. Рынок у нас или не рынок? Ваш на баш — рыночный принцип, закон бизнеса, кредо коммерсантов
— Ладно, — наконец решился следователь. — Я слишком уважаю вашу семью, чтобы отказать… Пусть даже меня накажут за лишнюю гуманность. Вы и ваш отец так много для меня сделали…
Господи, ну почему юристы всех мастей страдают словоблудием? Там, где достаточно нескольких фраз, коротких и ясных, они разводят такие турусы на колесах, что в голове шарики за ролики заходят. Предложи мне пойти работать юристом — откажусь. Ибо не приспособлен к многословию, лишен этого дара…
— …благодаря вам и дачка у меня — загляденье, и машина несмотря на возраст, бегает, будто недавно родилась… Как же я могу молчать?… Ситуация сложилась такая, — он наконец перешел к делу. — Банду мы накрыли, блокировали квартиру, где она окопалась, предложили добровольно сдаться. В ответ — молчание. Решили взять силой. Ворвались, а там — никого. Если и считать женщины, раненной ножом в грудь… Остальные ушли через чердак, по крышам…
— Кто? — спросил я, а губы меня почти не слушались.
— Нет, нет, успокойтесь, не жена — ее бандиты, видимо, увели с собой…
Успокоил, называется… Значит, Любаша…
— Где находится раненая? В какой больнице? Как она себя чувствует?
Вошкин назвал больницу, выразил соболезнование, порадовал: пострадавшая чувствует себя неплохо, врачи заявили, ч рана не представляет опасности для жизни, нужно лишь время и активное лечение,
4
Освободили меня перед самым обедом. Примчался я домой, бросил в угол узелок с вещами — все продукты, конечно, оставил сокамерникам, плюс — постельное белье и куртку, переданные мне Фимкой. Непонятное освобождение, словесные кульбиты Вошкина, предстоящий ремонт треклятого его «жигуленка» — все отступало на задний план, освободив место тревоге о Любаше. Допустят ли меня к ней, в каком она состоянии, смогу ли я переговорить с ней — вот что сейчас беспокоит меня.
Я наспех выпил стакан воды, обследовал холодильник Пусто. Тещи дома нет — носится, небось, по своим любимым магазинам. Быстро построил бутерброд с колбасой — поем на ходу — и бросился на улицу. Уже возле дверей меня остановил тревожный телефонный звонок… Кто может звонить, кому сказали о моем освобождении? Впрочем, есть еще теща, любительница телефонных разговоров.
В трубке до боли, до ненависти знакомый голос… Тихон!
— Поздравляю с освобождением, Коля… Нужно встретиться.
Внешне — просьба о встрече, вежливая и объяснимая. На самом деле — приказ. Я достаточно изучил своего шефа, чтобы отличить одно от другого. И не подчиниться нельзя: под угрозой не только моя жизнь, откажись я — доберутся до больничной палаты.
— Где, когда?
— Знаю, сейчас тебе некогда — торопишься к Любаше. Беги, пообщайся, заодно передай приветик… Но в пять часов вечера ожидаю тебя в парке МВО, знаешь, на Краснокурсантской. От бауманского метро на трамвае… Прогуляйся по центральной аллее, я увижу и подойду.
До чего же осторожен, бандюга! Проследит со стороны, с кем я иду, нет ли «сопровождающих». Обнаружит неладное ~ — скроется. Милиция захотела, как это выразился Вошкин, «заблокировать» логово! Такого заблокируешь!
К Любаше я все же прорвался. Правда, для этого мне пришлось навестить главврача больницы, придумать душераздирающую историю, согласно которой мать девушки находится на смертном одре, ее отец, ветеран, лежит в другой больнице, больше позаботиться о ней некому. Попросили соседа, то есть меня. Как можно отказать людям, попавшим в беду?
Все это я поведал почти шепотом, с долгими паузами и горестными вздохами.
Лично я подобному представлению никогда бы не поверил, осмеял бы бездарного исполнителя и велел дюжим санитарам выставить его за двери. Главврач, немолодая женщина поверила. Мало того, сопроводила страдающего «соседа» к дверям палаты.
Через несколько секунд я уже сидел возле кровати Любаши. Она нисколько не изменилась, разве что сильно побледнела. говорила невнятно, короткими всхлипами, словно проталкивала каждый звук через решето пробитых легких. Я напряженно вслушивался в эти всхлипы-признания, и в голове выстраивались события, пережитые моей дорогой подружкой……Машину, в которой ее везли двое похитителей, омоновцы так и не догнали. Попрыгав по кочкам летного поля, она вырвалась на другое шоссе, через несколько километров свернула на проселочную дорогу… Поворотов было так много, и они были настолько одинаковы, что Любаша, несмотря на все старания, потеряла ориентировку… Да и зачем ей запоминать маршрут, эти сведения никому не передашь, а ей самой не вырваться из рук бандитов. Вели себя похитители на редкость вежливо и корректно. Они не угрожали ей расправой, не лапали ее, не пили водки и не матерились. Больше помалкивали, то и дело оглядываясь назад. Обычные ребята, веселые и задорные, опасающиеся наказания за допущенную шалость. Этакую легкую, почти невесомую шалость — похищение человека.
Любаша понимала, что веселье преступников напускное. Вызвано оно удачным побегом от опасности. В любой момент он может смениться звериной жестокостью.
Как это ни странно, но Любаша видела единственную возможность, способную избавить ее от бандитской расправы, Тихон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
женщинами…
Конечно, все это я сказал про себя — горько и насмешливо. Смеяться над сестрой, познавшей все прелести заключения, — глупо и недостойно.
— Все о'кей. Почему не пришла Ольга?
Фимка выплеснула очередную порцию слез.
— Она… уехала.
— Ольга уехала? Куда, к кому?
Я почувствовал неладное. Жена раньше никуда не уезжала, в санаторий палкой не выгонишь. Предпочитала сидеть дома, распиливая на мелкие части невоспитанного муженька. А теперь, когда ему шюхо, когда он сидит за решеткой, уехала… Непонятно…
— Не темни, Фимка! Что у вас произошло?
Фимка помедлила. То ли собираясь с силами для важного сообщения, то ли не зная, как поступить.
— Отец запретил говорить тебе, но я… не могу не сказать… Месяц тому назад Ольга не возвратилась с работы… Вот и все… Никита заявил в милицию… У матери был сердечный приступ… Только ты, братик, не волнуйся, может быть, ничего страшного не произошло… К примеру, отправили Ольгу в неожиданную командировку, и она не смогла позвонить, предупредить… Ведь и такое
может случиться…
Сказочки для детей дошкольного возраста! Сотрудников префектуры в командировки не отправляют, они работают от и до, ни на минуту не задерживаясь за рабочими столами… Да и за каким лешим отправлять делопроизводительниц и секретарш за пределы города?
Неужели Ольгу похитили Тишкины бандиты? Вот это вполне вероятно. Для них похищение жены подследственного — дополнительная гарантия его молчания. Взяли в заложницы Любашу, теперь — Ольгу… И пусть я не люблю замороженную свою жену, но относиться равнодушно к ее судьбе просто не имею права.
На следующий день — очередной вызов к следователю.
Как мне показалось, Вошкин на этот раз более солидно подготовился к нелегкому допросу. На лице — доброжелательность, смешанная с самоуверенностью.
— Продолжим?
— Я уже неоднократно заявлял, повторяю еще раз: продолжение последует только после того, как я буду твердо уверен в безопасности Серегиной… Сегодня могу добавить: и жены тоже…
— Жены? — удивился Вошкин. — Что с ней случилось?
— Месяц тому назад не возвратилась с работы. В милицию заявлено.
— Впервые слышу… Разберусь… В отношении Серегиной мне кое-что удалось узнать. Короче, она — в безопасности.
— Вы нашли ее? Освободили? Почему же тогда она не навестила меня?
Вошкин поднялся из-за стола, прошелся по комнате… Какую он сейчас играет роль? Неподкупного следователя? Жесткого судьи? Зря старается — я его уже вычислил, знаю ему цену.
Может быть, он просто тянет время, лихорадочно обдумывая свой следующий ход… В одном я твердо уверен: если Любашу освободят, она немедленно примчится на свидание… А ее нет…
— Приходится быть откровенным до конца… Держитесь за стул, Николай Иванович. Короче, прокурор согласился с моими доводами, и вы освобождены под подписку. Будете отмечаться в отделении милиции, приходить ко мне на допросы, давать необходимые показания… Но жить можете дома… Остальное — ваши проблемы. С пропажей жены я разберусь и при первой же встрече поставлю вас в известность.
— Спасибо, — пролепетал я, плохо владея языком и губами. — Был уверен в вашей помощи…
— Какая помощь, о чем вы говорите, — Вошкин замахал |руками, как ветряная мельница крыльями. — Сделано все по справедливости… Кстати, у меня плохо заводится двигатель, не согласитесь посмотреть, подрегулировать? Больше мне обратиться не к кому…
Я, конечно, согласился.
3
Процедура освобождения под подписку длилась несколько дней. На первых порах никто меня не вызывал, я ничего не подписывал. Вошкин, похоже, позабыл о моем существовании… Впрочем, вряд ли — ему напоминал обо мне двигатель «жигуленка»… Подозреваю, что неожиданная свобода тесно связана с возникшей неисправностью личной машины…
Я поделился своей радостью с сокамерниками. Попробуй помолчать, когда тебя так и распирает надежда на скорое свидание с родными. Я не мог ни есть, ни спать, носился по камере из угла в угол, забирался на нары и тут же спрыгивал на пол. То и дело поглядывал на двери — не откроются ли они, не выкрикнет ли с порога вертухай: «Чернов, на выход с вещами!»
— Как выйдешь, придешь домой, сразу позвони Зинке, — втолковывал мне цыган. — Записывать не надо — вдруг шмон! — запомни номер телефона, — он прошептал мне его на ухо, будто из-за запертой двери мог подслушать вертухай. — Запомнил?… Скажи Зинке, пусть все продаст — машины, золото, квартиру, а меня отсюда вытащит… Скажешь?… И еще… пусть добьется личного свидания… Соскучился я по женщине — страх! Что, она не понимает? Придет — я ей покажу! По стене размажу, моргалы попорчу, — хорохорился цыган, но мы все знали: он любит жену ничего ей не сделает. — Сколько будет стоить личное свидание — пусть не жадничает. Выйду — заработаю. Не хватит наличности, пускай обратится к моим братьям, те помогут… Так и скажи, не перепутай!
Каждый из сидящих в камере высказал свои просьбы. Их было так много, что они перепутались в голове, одно забивало другое… Итак, цыган — продать все, но выручить — раз, личное свидание — два… Петька-Зануда: переслать нюхалку — раз, не скувиться, дождаться его освобождения, узнает — раздерет пополам… Васька-Кривой — передать брательнику: путь навестит — раз, в передаче засунуть в макаронину записку, сообщить, кто заложил, — два.
И так далее… и тому подобное…
Наконец меня вызвали. Состоялась последняя, заключительная беседа со следователем… Допросов, конечно, предстоит немало, но тогда я предстану перед Вошкиным полусвободным гражданином, а сейчас — подследственный.
— Подпишите, — не вдаваясь в детали, бросил передо мной бланк Сергей Сергеевич. — Не хотите ли что-либо добавить к ранее сказанному? Ведь я вашу просьбу в отношении Серегиной выполнил…
— Ничего толком вы не сделали, — нагло выпалил я. — По-прежнему я не знаю, где находится жена, свободна ли она или томится в каком-нибудь подвале? Неизвестна и судьба… Любаши… Выражение: находятся в безопасности, простите, обычная трепотня. В безопасности можно находиться и в больнице, прощаясь с жизнью, и в заключении… Нет, Сергей Сергеевич, ничего нового вы мне не сказали. Наша договоренность остается в силе: вы представляете мне на обозрение Серёгину, после — Ольгу, тогда я выдаю интересующую вас информацию…
Подобная сделка, видно, не очень-то устраивала Вошкина, но я упрямо стою на своем. Рынок у нас или не рынок? Ваш на баш — рыночный принцип, закон бизнеса, кредо коммерсантов
— Ладно, — наконец решился следователь. — Я слишком уважаю вашу семью, чтобы отказать… Пусть даже меня накажут за лишнюю гуманность. Вы и ваш отец так много для меня сделали…
Господи, ну почему юристы всех мастей страдают словоблудием? Там, где достаточно нескольких фраз, коротких и ясных, они разводят такие турусы на колесах, что в голове шарики за ролики заходят. Предложи мне пойти работать юристом — откажусь. Ибо не приспособлен к многословию, лишен этого дара…
— …благодаря вам и дачка у меня — загляденье, и машина несмотря на возраст, бегает, будто недавно родилась… Как же я могу молчать?… Ситуация сложилась такая, — он наконец перешел к делу. — Банду мы накрыли, блокировали квартиру, где она окопалась, предложили добровольно сдаться. В ответ — молчание. Решили взять силой. Ворвались, а там — никого. Если и считать женщины, раненной ножом в грудь… Остальные ушли через чердак, по крышам…
— Кто? — спросил я, а губы меня почти не слушались.
— Нет, нет, успокойтесь, не жена — ее бандиты, видимо, увели с собой…
Успокоил, называется… Значит, Любаша…
— Где находится раненая? В какой больнице? Как она себя чувствует?
Вошкин назвал больницу, выразил соболезнование, порадовал: пострадавшая чувствует себя неплохо, врачи заявили, ч рана не представляет опасности для жизни, нужно лишь время и активное лечение,
4
Освободили меня перед самым обедом. Примчался я домой, бросил в угол узелок с вещами — все продукты, конечно, оставил сокамерникам, плюс — постельное белье и куртку, переданные мне Фимкой. Непонятное освобождение, словесные кульбиты Вошкина, предстоящий ремонт треклятого его «жигуленка» — все отступало на задний план, освободив место тревоге о Любаше. Допустят ли меня к ней, в каком она состоянии, смогу ли я переговорить с ней — вот что сейчас беспокоит меня.
Я наспех выпил стакан воды, обследовал холодильник Пусто. Тещи дома нет — носится, небось, по своим любимым магазинам. Быстро построил бутерброд с колбасой — поем на ходу — и бросился на улицу. Уже возле дверей меня остановил тревожный телефонный звонок… Кто может звонить, кому сказали о моем освобождении? Впрочем, есть еще теща, любительница телефонных разговоров.
В трубке до боли, до ненависти знакомый голос… Тихон!
— Поздравляю с освобождением, Коля… Нужно встретиться.
Внешне — просьба о встрече, вежливая и объяснимая. На самом деле — приказ. Я достаточно изучил своего шефа, чтобы отличить одно от другого. И не подчиниться нельзя: под угрозой не только моя жизнь, откажись я — доберутся до больничной палаты.
— Где, когда?
— Знаю, сейчас тебе некогда — торопишься к Любаше. Беги, пообщайся, заодно передай приветик… Но в пять часов вечера ожидаю тебя в парке МВО, знаешь, на Краснокурсантской. От бауманского метро на трамвае… Прогуляйся по центральной аллее, я увижу и подойду.
До чего же осторожен, бандюга! Проследит со стороны, с кем я иду, нет ли «сопровождающих». Обнаружит неладное ~ — скроется. Милиция захотела, как это выразился Вошкин, «заблокировать» логово! Такого заблокируешь!
К Любаше я все же прорвался. Правда, для этого мне пришлось навестить главврача больницы, придумать душераздирающую историю, согласно которой мать девушки находится на смертном одре, ее отец, ветеран, лежит в другой больнице, больше позаботиться о ней некому. Попросили соседа, то есть меня. Как можно отказать людям, попавшим в беду?
Все это я поведал почти шепотом, с долгими паузами и горестными вздохами.
Лично я подобному представлению никогда бы не поверил, осмеял бы бездарного исполнителя и велел дюжим санитарам выставить его за двери. Главврач, немолодая женщина поверила. Мало того, сопроводила страдающего «соседа» к дверям палаты.
Через несколько секунд я уже сидел возле кровати Любаши. Она нисколько не изменилась, разве что сильно побледнела. говорила невнятно, короткими всхлипами, словно проталкивала каждый звук через решето пробитых легких. Я напряженно вслушивался в эти всхлипы-признания, и в голове выстраивались события, пережитые моей дорогой подружкой……Машину, в которой ее везли двое похитителей, омоновцы так и не догнали. Попрыгав по кочкам летного поля, она вырвалась на другое шоссе, через несколько километров свернула на проселочную дорогу… Поворотов было так много, и они были настолько одинаковы, что Любаша, несмотря на все старания, потеряла ориентировку… Да и зачем ей запоминать маршрут, эти сведения никому не передашь, а ей самой не вырваться из рук бандитов. Вели себя похитители на редкость вежливо и корректно. Они не угрожали ей расправой, не лапали ее, не пили водки и не матерились. Больше помалкивали, то и дело оглядываясь назад. Обычные ребята, веселые и задорные, опасающиеся наказания за допущенную шалость. Этакую легкую, почти невесомую шалость — похищение человека.
Любаша понимала, что веселье преступников напускное. Вызвано оно удачным побегом от опасности. В любой момент он может смениться звериной жестокостью.
Как это ни странно, но Любаша видела единственную возможность, способную избавить ее от бандитской расправы, Тихон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33