А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Раньше я думала, что уехать будет невозможно. Я просто не видела, каким образом сделать это. Я полагала, что не хочу этого, и довольно долго просто не хотела уезжать. А потом я так устала, понимаешь? Все стало таким запутанным...
Она, казалось, задремала на несколько минут. Кэлли внимательно смотрел на нее. Рот ее выглядел каким-то помятым, под глазами тяжелые круги – следствие переизбытка сна. Кэлли заинтересовал блеск паутины шрамов, которую он увидел на ее руках и ногах. Глаза Нины внезапно открылись и, остановившись на Кэлли, смягчились.
– Один человек пошел к врачу, – сказала она. – Он был в очень подавленном состоянии. Ты знаешь... он был... он чувствовал себя ужасно все время, только чернота и отчаяние. Вот такая история. – Кэлли кивнул. – И вот он рассказал врачу, как он себя чувствует. А врач и говорит: «Здесь в городе есть цирк. Я слышал, что у них там потрясающий клоун, ужасно потешный, любого заставит хохотать. Почему бы вам не сходить в этот цирк, не посмотреть на клоуна, он бы вас развеселил». А тот человек отвечает: «Я и есть этот клоун».
Кэлли подождал немного, а потом спросил:
– Почему ты мне это рассказала?
– Это самая печальная история, которую я когда-либо слышала, – пожала плечами Нина.
* * *
Кэлли принес пива к телефонному аппарату. Доусон сказал:
– Ты знаешь, сколько стоит оплата звонка из Штатов?
– Понятия не имею, – ответил Кэлли. – Ну и что мы имеем?
– Ральф Портер существует. Галерея Ральфа Портера тоже существует. Картины он в самом деле и ввозит и вывозит. Но он – это просто имя для вывески. Часть денег приходит от этаких мало кому известных темных лошадок, все они богаты, а многие влиятельны.
– Как именно влиятельны?
– Ну, старые деньги, новые деньги, деньги, взятые в долг, левые деньги... Не так много партнеров, но все нужные.
– Из этого будет прок, – сказал Кэлли. – Передай Протеро, что я вылетаю домой завтра, когда точно, пока не знаю. Это должно его успокоить.
– Я что-то сомневаюсь, – сказал Доусон. – А какая там погода?
– Имел я тебя с твоей погодой, – сказал Кэлли.
– А здесь все еще дождь.
* * *
Самолет Кэлли вылетал в половине первого на следующий день, а до тех пор у него почти не было дел, так что оставалось проводить время с Ниной. Подобно мужу, уже запланировавшему уход от жены, но пока еще досиживающему за столом до конца рождественского торжества. Подобно путешественнику, опоздавшему на поезд и вот вступившему в близость с какой-то незнакомкой на железнодорожной станции. По пути обратно после звонка Доусону Кэлли купил немного еды, и нечто зловеще хозяйственное было в том, что он купил ровно столько, сколько должно было хватить, чтобы два раза поесть. Нина стояла рядом с ним, пока он готовил им запоздавший обед. В какой-то момент она сделала так, что их бедра слегка столкнулись, и Кэлли... Кэлли слегка обвил рукой ее талию и тут же отвел ее, чтобы взять помидоры и нарезать их.
Что-то в этот момент обеспокоило ее: возможно, она ощутила какой-то холодок. Его нужда в ней исчезла, и вместе с ней исчез почти весь пылкий интерес, почти все вожделение. Нина вышла из кухни и села на диван.
– Так когда мы поедем? – спросила она.
– Завтра, – ответил он. – Вечером. А где-то в полдень я должен забрать билеты.
Эта маленькая деталь делала ситуацию реальной для нее, и Нина снова поверила ему. Они поедут, потому что они оба хотят этого. И будущее, лежащее перед ними, – это он и она вдвоем, а прошлое станет какой-то незнакомой страной.
Всю вторую половину дня и ранним вечером она пыталась справиться с колебаниями своего настроения. Она украдкой бросала на него взгляды и в какой-то миг, изучая его лицо, стала выискивать признак того, что его мысли блуждают где-то еще. Но уже в следующее мгновение принялась мысленно помещать рядом его и свои черты в тяжелом альбоме с фотографиями, который она составила в уме.
Робин и Нина в лондонском парке: она бросает толстые ломти хлеба прямо в огромную стаю уток, а он обвивает рукой ее плечи. Нина и Робин бродят по «Булыжнику», и их плащи сдувает набок ветер, и дымка водяных брызг поднимается по сторонам. Робин и Нина веселятся на пикнике во время поездки на автомобиле по Франции. Нина и Робин гуляют по Фиджеаку, раннее утро, они направляются за теплыми булочками. Робин и Нина в его лондонской квартире, они вернулись из всех этих путешествий и разглядывают разные другие фото в альбоме...
Они съели то, что он приготовил, и выпили немного вина. И пока вечер расплывался в пятнах сумерек, она все просила и просила его рассказывать ей разные истории, которые подходили к придуманным ею фотографиям. И он рассказывал их, стараясь не выдать свои чувства вины и раздражения, которые она боялась услышать в его голосе.
* * *
Светлое небо, отчетливые силуэты гор. Шестеро человек неторопливо идут к «джипу», стоящему у дома Кемпа. Айра Санчес брел на привязи, слегка покачиваясь, чтобы удержать равновесие. Его руки были связаны за спиной, а петля из веревки, на которой его вели, накинута на шею. Генри Глинвуд открыл заднюю дверцу «джипа».
– Дайте мне повидаться с Кемпом. – Санчес, повернувшись, с треском врезался коленом в кузов «джипа». Глинвуд взглянул на него, но не ответил. – Дайте мне по крайней мере поговорить с ним. – Сознание Айры прокручивало разные возможности.
«...Не знал, что она была... она просила меня взять ее с собой. Они никогда не говорила... сказала, что ей нужно пойти в книжный магазин, поэтому...»
Остальные четверо мужчин забросили Айру назад, словно куль с пшеницей. Один из них сел на место водителя, рядом с Глинвудом.
– Только потому, что я возил ее? – спросил Айра.
– Все это чепуха, Санчес, – взглянул назад Глинвуд. – Тебя видели с ними обоими. Служащий из регистратуры в его гостинице говорит, что ты привел ее туда и забрал оттуда. Ты его знаешь. Кому-то понадобилось подслушивать телефоны в доме. Кому? Кэлли. Мы знаем это и знаем почему. Кто-то поставил это туда. Кто? Правильно – это ты.
Глинвуд похлопал по руке водителя, и они двинулись к воротам.
– Почему я не могу поговорить с Кемпом?
– Он не желает разговаривать с тобой. Я это сделаю. Я дам ему знать, что ты расскажешь, хорошо? А теперь заткнись.
– Ты неправильно все делаешь, ты знаешь это?
– Заткнись.
Водитель притормозил, дожидаясь, пока привратник распахнет для них ворота.
– Дайте мне поговорить с ним. – Капельки слюны стекали изо рта Санчеса.
Глинвуд повернулся на своем сиденье и сказал одному из сидевших сзади:
– Ты только сделай так, чтобы он молчал, хорошо? Поставь ногу на его проклятую морду.
* * *
Небо, как бы присыпанное пудрой, сине-фиолетовое, горы, запачканные сумерками. Нина все думала и думала об этих рассказах, прокручивая в голове сцену за сценой. Реальность это или выдумка? Она поднялась с дивана и быстро сорвала все с себя, став бледной колонной во мраке комнаты. Потом направилась в спальню. Кэлли двинулся за ней. Ей казалось, что она может проверить правдивость Кэлли на самой себе, как термометр, подстерегающий вспышку жара, как камертон, ловящий верную ноту...
Он слегка барабанил кончиками пальцев по ее губам и горлу, по ее напрягшимся грудям и чуть выше этих рубчиков паутины шрамов, которая оплела ее бедра.
...Ты забудешь о береге, но никогда не забудешь о море... Она не верила ни слову из этого. Когда Кэлли попытался взобраться на нее, она оттолкнула его на спину и сама вскарабкалась сверху, заставляя его войти в себя. Покрыв его своим телом, она лежала неподвижно, ошеломленная печалью. Шли минуты, и Кэлли просто поддерживал ее тяжесть. Ее глаза блестели в полумраке, его очертания сливались с ее... Они лежали без движения, но в то же время были возбужденны и настороженны, подобно пресмыкающимся, которые кажутся неподвижными во время спаривания.
...Ты стоишь там и ничего, ничего перед тобой нет, кроме моря... Конечно, это было правдой, и она верила в это, как ученик верит своему учителю. Кэлли почувствовал, что эта натянутость ушла, и он перевернул ее на спину, ее руки и ноги раскинулись, как у человека в минуту падения. Она что-то говорила, почти кричала: то ли «сделай больно», то ли «не делай больно», то ли «больно», то ли «не больно»... А он вспарывал ее, как плугом, и не прислушивался.
* * *
Горы выглядели почти тенями, а небо было темно-голубым от всходящей луны. Фары «джипа» освещали стволы низких деревьев, кустарник и скалы, да еще темный холмик в той точке, где сходились лучи фар. Глинвуд убрал носок ботинка, и очертания холмика немного изменились.
– Поднимите его, – произнес Глинвуд, и двое мужчин подняли Айру, завалившегося на бок, и словно протянули его Глинвуду, как окровавленный дар. А Глинвуд сказал: – Ну, давай-ка поглядим, что мы имеем. Он пообещал тебе деньги, как только он купит Дега. Ну это все дерьмо и бред. Не важно, тебя в это посвящать не обязательно. И тебе этого оказалось вполне достаточно, да? Ты инсценировал встречу с Ниной. Ты помог и другим их встречам. Ты засадил нам эти жучки. – Глинвуд помолчал. Что-то вдруг опустело в этой полуживой массе перед ним, и его вдруг осенила мысль, что он разговаривал с потерявшим сознание человеком. – Ну-ка поверните его к свету.
Глаза Айры завращались от яркого света. Его лицо было покрыто блестящей на свету кровью, гладкой, как краска, но дальше, от воротника его рубашки и до талии, тянулся обесцвеченный клин.
– Так, хорошо, – продолжил Глинвуд с удовлетворением, – ты знал, где он находился, но ты не знаешь, где он сейчас. И не знаешь, какие у него планы. Он тебе этого не сказал.
Наступило долгое молчание. Никто не двигался с места. Голова Глинвуда была немного наклонена вперед, как у плохо слышащего человека, напряженно вытянувшего шею. Санчес висел между двумя мужчинами, подобно раненному в бою товарищу. В конце концов Глинвуд сказал:
– Вот с этим-то у нас некоторые затруднения.
Санчес издал горловой звук, похожий на хлюпанье ила в серном источнике.
– Мы думаем, что он, должно быть, сказал тебе кое-что, – продолжал Глинвуд. – И нам хотелось бы узнать, что же именно.
И снова послышался этот отсыревший звук, что-то вроде «ныччьо». Это означало: ничего. Глинвуд улыбнулся и покачал головой.
– В это трудно поверить, Айра, ты понимаешь?
– Тпррда. Я ныззью, – и это значило: это правда, я не знаю.
– Ну, просто место, какой-то адрес. Просто что-то такое, что он собирался сделать.
Санчес мотнул головой в сторону, как человек, отказывающийся от еды. Глинвуд отступил назад. Двое других мужчин двинулись вперед, возникнув из полутени, отбрасываемой лучами фар. А те двое, которые держали Санчеса, слегка приподняли его, держа наготове.
– Бейте его пониже, – сказал Глинвуд. – Я почти не слышу, что он бормочет, зубы у него совсем разбиты.
* * *
Он приподнялся на коленях позади нее, потому что таким способом можно было войти глубже всего. Нина знала это и знала, чего он хотел: достать ее так глубоко, чтобы никто и никогда не мог занять его место там. И она тоже хотела этого. Ее лицо было в подушке, спина слегка подалась к нему, ее низ сотрясали сейсмические толчки, а он зарывался в нее все глубже и глубже, руки его крепко сжимали ее бедра.
И все эти прелестные картинки снова становились реальными: морской пейзаж, просторные парки, пыльные проселочные дороги... И все намерения тоже стали реальными: поездка в такси, самолет, идущий на посадку, новая жизнь. И все слова были реальными: Англия, Франция, завтра. Нина – Робин. Робин – Нина. Она в неистовстве стиснула руки и ощутила, как оргазм пронзает ее, а он все не останавливался...
Словно что-то окоченевшее, словно что-то, чем даже нельзя овладеть: никаких чувств, никаких шансов на какое-либо чувство. Но он усердно трудился над ней, потому что должен был это делать, как вол, ходящий по кругу. Он каждый раз тянул ее назад за бедра и делал резкий выпад, шлеп, шлеп, шлеп, поднимаясь на коленях позади нее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71