Мы говорим людям, что они могут стать христианами, отправить своих сыновей в Итон и Сандхерст, носить цилиндр в Эскоте, но это не сделает их англичанами. И ничто не сможет сделать. Англичанином надо родиться. Любой африканец или индус может великолепно подражать англичанину, но он все равно даже не сможет вступить в клуб.
Ширли раскрутила остатки вина в своем бокале.
– Но, ты, парень, не станешь коренным филадельфийцем, просто вступив в наш клуб.
– Нет, конечно. Но тебе этого и не нужно, все равно останется множество мест, куда ты никак не попадешь, или же тебе так и останутся недоступными прихоти любого стального магната с сотнями миллионов долларов в кармане. К тому же внутри каждого клуба часто существует еще один клуб. А самые закостеневшие классовые структуры на земле можно найти за стенами любой мало-мальски большой тюрьмы.
Она мягко кивнула и продолжала наблюдать, как вино продолжало затихать в ее бокале.
– С другой стороны, ты всегда можешь перестать быть англичанином, а для американца это практически невозможно. Надеюсь, ты это заметил?
– Может быть, – пожал я плечами. – Это происходит от наличия жестких требований клуба: всегда можно скатиться ниже этого уровня.
Ширли Берт посмотрела на меня с любопытством, потом снова кивнула и осушила свой бокал. Я взялся за бутылку и предложил восполнить недостачу, но она только покачала головой.
– Почему вы с Кеном решили отказаться от английского гражданства? – спросила она наконец.
Я аккуратно поставил бутылку на место и по крайней мере постарался объяснить это моей спутнице.
– Ты хочешь сказать, что мы летаем для иностранных хозяев? Дело в том, что в Англии слишком много пилотов и...
– Не в этом дело. Я видела регистрационную запись Китсона в его отеле: здесь не верят на слово, так что нужно предъявить паспорт. У него пакистанское гражданство. После этого я взглянула на твою и оказалось, что у тебя швейцарское. Так в чем же дело?
– В тебе заговорила журналистка?
– Хватит валять дурака.
Я плеснул в свой бокал немного вина и стал его разглядывать, но в голову так ничего и не приходило.
– Пойдем и выпьем у меня в номере, – неожиданно предложила она, вставая.
– В твоем номере?
– Я прихватила с собой из Рима бутылку шотландского виски. Мне бы хотелось получить по этому поводу квалифицированное мнение эксперта, – с этими словами Ширли так простодушно посмотрела на меня, что я тут же бросил на стол три ливийских фунта и поспешил за ней к выходу.
25
Мы вернулись в "Уаддан".
Ширли снимала номер на четвертом этаже. Его нельзя было назвать ни большим, ни маленьким: это была просто обычная гостиничная комната, забитая стандартной для таких мест мебелью со стандартным освещением. В такой комнате можно было прожить всю жизнь, но вероятность оставить здесь след своей индивидуальности не больше, чем возможность оставить царапину на бриллианте.
Я осторожно закрыл за собой дверь и обернулся. Она замерла в нескольких футах от меня, скованная и настороженная, словно ожидавшая, что я тут же брошусь на нее, но не решившая то ли поймать мое тело, то ли увернуться от этого прыжка.
– Тебе не нужно ничего говорить, – сказала Ширли. Пожалуй ее голос звучал даже слишком спокойно.
– Да и тебе не стоило приглашать меня сюда, – поддержал ее я. – Вот если только ты что-то говорила про виски.
Она несколько расслабилась и даже почти улыбнулась.
– Загляни в чемодан под кроватью. А я собираюсь немного умыться.
Я выудил по указанному адресу бутылку: этикетка была такой шотландской, что ее вряд ли могли отпечатать намного севернее Милана. Я налил понемногу в два бокала, стоявших на ночном столике, захватил один с собой и устроился с ним на розовом плетеном стуле.
Когда она вернулась из ванной, ее прическа стала несколько свободнее, а лицо немного посвежело.
Мы подняли наши бокалы и выпили. По вкусу это пойло очень напоминало подкрашенную аккумуляторную кислоту.
Ширли осушила свой бокал в два глотка, передернула плечами и присела на край кровати, а я отправился в ванную, чтобы подлить в бокал немного воды.
Когда я вернулся, она все еще сидела на кровати, а ее глаза смотрели из-под слегка нахмуренных бровей куда-то вдаль. Мне хотелось найти тему для разговора, ну что-нибудь из области фотографий, но меня опередили.
– Неужели ты с Китсоном и в самом деле не встречались до того вечера в Афинах, ни разу за все десять лет.
– Да, что-то около того.
– А чем вы занимались последние несколько дней?
– Ничем, – пожал я плечами. Это был отличный и довольно остроумный ответ. Как раз такой, который не должен был оставить никаких сомнений у умной, интеллигентной девушки.
– Кен исчезает и притворяется мертвым, – спокойно размышляла она. – Ты тоже куда-то отправляешься и появляешься через несколько дней с медицинским пластырем на лице, играешь в молчанку со своим вторым пилотом, а по твоему следу идет греческий полицейский, – ее улыбка трансформировалась в саркастическую ухмылку. – Это и есть то самое ничего?
– Ты интересовалась моим мнением по поводу купленной в Риме бутылки шотландского виски, – невпопад сказал я. – Так вот, можно сказать, что это удивительная дрянь.
– Я скажу тебе, чего вы добивались; вам казалось, что драгоценности набоба можно найти и самостоятельно.
Мне оставалось только пожать плечами.
– Вам не совсем понятно, с чем приходится иметь дело, – зазвучал ее немного сдавленный голос, словно каждое слово давалось ей с трудом. – Вы считаете, что можете победить весь мир только потому, что были приятелями и когда-то служили в одной эскадрилье. А ты знаешь, чем это может закончиться?
– Послушай, Ширли: забудь об этом, – попытался я ее урезонить. – Мы с Китсоном завтра улетаем. Просто забудь обо всем. Делай свой фоторепортаж про набоба и не пытайся вмешиваться в ход событий.
– Я могу тебя остановить, – возразила она.
Я поднял голову и бросил на нее свой взгляд.
– Просто могу отправиться к набобу и рассказать ему о ваших планах. Ему ведь еще неизвестно про то, что Кен жив, разве не так?
Я в очередной раз пожал плечами.
– Так это так или нет?
– Можешь действовать. Здесь я не могу тебе помешать.
Девушка резко встала и пристально посмотрела на меня сверху вниз. Ее губы плотно сжаты, а глаза метали молнии.
– Проклятые идиоты! Неужели вам не понятно, что сделает Хертер, если узнает про ваши замыслы? Разве ты не знаешь, что он почти до смерти забил того парня в Бейруте и все-таки узнал откуда появились те драгоценности? Он просто сотрет вас в порошок, вот и все.
– Здесь им не Пакистан.
Она рассерженно мотнула головой, словно отметая эту мысль.
– Где бы он ни был, набоб по-прежнему живет в Тагабхадре. Для него Пакистан – чуждая страна. Он повсюду возит за собой свое крошечное княжество, в котором Хертер одновременно играет роль и палача, и армии, и бог знает чего.
– Мне приходилось сталкиваться с куда большими армиями.
Ширли еще долго стояла, пылая негодованием на мое упрямство. Потом она откинулась на спину, ее лицо сморщилось, а руки потянулись к глазам.
– Вы все проклятые идиоты, – послышался сдавленный шепот. Зачем вам нужно кого-то обманывать и ввязываться в эту аферу? Почему нельзя просто бросить это занятие? Почему?
Наконец в комнате наступила хрупкая, напряженная тишина, изредка прерываемая ее затихающими всхлипываниями.
Я допил свой виски, налил себе еще и почти на цыпочках отправился в ванную комнату, чтобы разбавить его водой.
К моему возвращению она уже сидела на кровати, сгорбившись и обхватив голову руками.
Пожалуй причиной такого расстройства не могли служить несколько темных граней моей души, а я почувствовал себя типом, который зарабатывает на жизнь, забивая до смерти котят.
– Причина все-таки существует, – попытался я объяснить свою позицию. – Она объединяет нас с Китсоном. Дело тянется уже давно, и от этого стало только запутаннее. Просто смирись с этим и оставь все как есть.
Ширли оторвала руки от лица и подняла голову. Ее лицо раскраснелось, на щеках блестели высохшие слезы, за одну минуту она постарела лет на двенадцать. Во всяком случае это относилось к ее лицу.
– Могу я выпить немного виски? – неуверенно спросила Ширли Берк.
Я выполнил ее просьбу.
– Спасибо. Ты хотел что-то добавить. Скажи мне.
– Это не бравада, не игра в благородство и уж совсем не отличается здравомыслием.
– То же самое можно сказать про любую историю, рассказанную мне каким-нибудь мужчиной, – криво усмехнулась девушка. – Ну, ладно, не буду тебя перебивать.
Я некоторое время ее рассматривал и думал, что раз уж это твоя жизнь, то иногда приходится поговорить с кем-нибудь по этому поводу.
Потом я присел на стул и сделал большой глоток из бокала: вкус воды был просто великолепен.
– Эта история началась больше десяти лет назад в Пакистане, как раз незадолго до его раздела. Тебе когда-нибудь доводилось слышать о воздушных мостах?
– Кое-что. Там были массовые перевозки беженцев.
– В основном верно. Мы попали туда за год до начала этого безумия и работали в небольшой мусульманской авиакомпании, базировавшейся в Карачи. В те времена в Европе на одно вакантное место претендовало множество пилотов. А в Индии и Пакистане сметливые парни знали, что раздел неминуем. Им было хорошо известно, какая заваруха начнется, когда последние британцы покинут страну. Вот они-то и стали создавать авиакомпании.
Я сделал паузу и отхлебнул из бокала.
– Ну, вот, начался раздел страны, сметливые ребята оказались правы, а мы делали по три-четыре вылета в день, и везли мусульман в Карачи, индусов в Дели. Люди и машины работали с полной нагрузкой, но платили хорошо, и никто не жаловался, – углубился я в свои воспоминания. Еще бы, хозяевам авиакомпаний пришлось стать щедрее, а иначе и быть не могло: летать на едва отремонтированных самолетах было рискованно, а половина взлетно-посадочных полос представляла из себя просто грязные площадки. К тому же каждый, у кого была винтовка, старался разрядить ее в первый попавшийся самолет.
– В те дни нас согревала одна мысль: мы не хотели работать всю жизнь по найму и собирались обзавестись собственным самолетом и создать компанию "Китсон и Клей". Один самолет, два пилота и бокал шотландского виски для каждого, кто пережил взлет, – теперь эти воспоминания вызывали у меня ироническую ухмылку. – Тогда это была не такая уж и плохая идея. Можно было начать дело всего с одного самолета; ведь большая часть выручки всегда оседала в карманах хозяев.
– Ну, вот, после того, как мы уже три месяца перевозили беженцев, нам предложили купить самолет. Это была потрепанная, старая "Дакота", на которую никто больше не позарился, но именно поэтому мы и смогли ее себе позволить, как смогли подлатали и основали собственное дело.
– Все было прекрасно и на борту нашего самолета было написано "Китсон – Клей". Это мало что значило, и нам снова пришлось заняться перевозкой беженцев, но уже на собственном самолете. Затем, где-то в начале 1948 года индийское правительство стало наводить порядок в некоторых княжествах. Хайдарабад, Тангабхадра и еще в некоторых, где основу населения составляли индусы, а правители и придворные – мусульмане.
В горле у меня пересохло и еще один глоток виски был просто необходим, а Ширли к своему даже не притронулась и внимательно следила за моим рассказом.
– Теперь мне кажется, все дело было в том, что князьки и набобы приложили свою руку к тому, чтобы с первых дней раздела превратить страну в ад. Конечно, теперь можно говорить что угодно. Большинство из них проживали там не одно поколение, и им нелегко было бросать родные места. Так что в одно прекрасное утро они проснулись и увидели ревущую толпу у ворот своего дворца, да еще подразделения индийской армии, посланные ей на подкрепление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Ширли раскрутила остатки вина в своем бокале.
– Но, ты, парень, не станешь коренным филадельфийцем, просто вступив в наш клуб.
– Нет, конечно. Но тебе этого и не нужно, все равно останется множество мест, куда ты никак не попадешь, или же тебе так и останутся недоступными прихоти любого стального магната с сотнями миллионов долларов в кармане. К тому же внутри каждого клуба часто существует еще один клуб. А самые закостеневшие классовые структуры на земле можно найти за стенами любой мало-мальски большой тюрьмы.
Она мягко кивнула и продолжала наблюдать, как вино продолжало затихать в ее бокале.
– С другой стороны, ты всегда можешь перестать быть англичанином, а для американца это практически невозможно. Надеюсь, ты это заметил?
– Может быть, – пожал я плечами. – Это происходит от наличия жестких требований клуба: всегда можно скатиться ниже этого уровня.
Ширли Берт посмотрела на меня с любопытством, потом снова кивнула и осушила свой бокал. Я взялся за бутылку и предложил восполнить недостачу, но она только покачала головой.
– Почему вы с Кеном решили отказаться от английского гражданства? – спросила она наконец.
Я аккуратно поставил бутылку на место и по крайней мере постарался объяснить это моей спутнице.
– Ты хочешь сказать, что мы летаем для иностранных хозяев? Дело в том, что в Англии слишком много пилотов и...
– Не в этом дело. Я видела регистрационную запись Китсона в его отеле: здесь не верят на слово, так что нужно предъявить паспорт. У него пакистанское гражданство. После этого я взглянула на твою и оказалось, что у тебя швейцарское. Так в чем же дело?
– В тебе заговорила журналистка?
– Хватит валять дурака.
Я плеснул в свой бокал немного вина и стал его разглядывать, но в голову так ничего и не приходило.
– Пойдем и выпьем у меня в номере, – неожиданно предложила она, вставая.
– В твоем номере?
– Я прихватила с собой из Рима бутылку шотландского виски. Мне бы хотелось получить по этому поводу квалифицированное мнение эксперта, – с этими словами Ширли так простодушно посмотрела на меня, что я тут же бросил на стол три ливийских фунта и поспешил за ней к выходу.
25
Мы вернулись в "Уаддан".
Ширли снимала номер на четвертом этаже. Его нельзя было назвать ни большим, ни маленьким: это была просто обычная гостиничная комната, забитая стандартной для таких мест мебелью со стандартным освещением. В такой комнате можно было прожить всю жизнь, но вероятность оставить здесь след своей индивидуальности не больше, чем возможность оставить царапину на бриллианте.
Я осторожно закрыл за собой дверь и обернулся. Она замерла в нескольких футах от меня, скованная и настороженная, словно ожидавшая, что я тут же брошусь на нее, но не решившая то ли поймать мое тело, то ли увернуться от этого прыжка.
– Тебе не нужно ничего говорить, – сказала Ширли. Пожалуй ее голос звучал даже слишком спокойно.
– Да и тебе не стоило приглашать меня сюда, – поддержал ее я. – Вот если только ты что-то говорила про виски.
Она несколько расслабилась и даже почти улыбнулась.
– Загляни в чемодан под кроватью. А я собираюсь немного умыться.
Я выудил по указанному адресу бутылку: этикетка была такой шотландской, что ее вряд ли могли отпечатать намного севернее Милана. Я налил понемногу в два бокала, стоявших на ночном столике, захватил один с собой и устроился с ним на розовом плетеном стуле.
Когда она вернулась из ванной, ее прическа стала несколько свободнее, а лицо немного посвежело.
Мы подняли наши бокалы и выпили. По вкусу это пойло очень напоминало подкрашенную аккумуляторную кислоту.
Ширли осушила свой бокал в два глотка, передернула плечами и присела на край кровати, а я отправился в ванную, чтобы подлить в бокал немного воды.
Когда я вернулся, она все еще сидела на кровати, а ее глаза смотрели из-под слегка нахмуренных бровей куда-то вдаль. Мне хотелось найти тему для разговора, ну что-нибудь из области фотографий, но меня опередили.
– Неужели ты с Китсоном и в самом деле не встречались до того вечера в Афинах, ни разу за все десять лет.
– Да, что-то около того.
– А чем вы занимались последние несколько дней?
– Ничем, – пожал я плечами. Это был отличный и довольно остроумный ответ. Как раз такой, который не должен был оставить никаких сомнений у умной, интеллигентной девушки.
– Кен исчезает и притворяется мертвым, – спокойно размышляла она. – Ты тоже куда-то отправляешься и появляешься через несколько дней с медицинским пластырем на лице, играешь в молчанку со своим вторым пилотом, а по твоему следу идет греческий полицейский, – ее улыбка трансформировалась в саркастическую ухмылку. – Это и есть то самое ничего?
– Ты интересовалась моим мнением по поводу купленной в Риме бутылки шотландского виски, – невпопад сказал я. – Так вот, можно сказать, что это удивительная дрянь.
– Я скажу тебе, чего вы добивались; вам казалось, что драгоценности набоба можно найти и самостоятельно.
Мне оставалось только пожать плечами.
– Вам не совсем понятно, с чем приходится иметь дело, – зазвучал ее немного сдавленный голос, словно каждое слово давалось ей с трудом. – Вы считаете, что можете победить весь мир только потому, что были приятелями и когда-то служили в одной эскадрилье. А ты знаешь, чем это может закончиться?
– Послушай, Ширли: забудь об этом, – попытался я ее урезонить. – Мы с Китсоном завтра улетаем. Просто забудь обо всем. Делай свой фоторепортаж про набоба и не пытайся вмешиваться в ход событий.
– Я могу тебя остановить, – возразила она.
Я поднял голову и бросил на нее свой взгляд.
– Просто могу отправиться к набобу и рассказать ему о ваших планах. Ему ведь еще неизвестно про то, что Кен жив, разве не так?
Я в очередной раз пожал плечами.
– Так это так или нет?
– Можешь действовать. Здесь я не могу тебе помешать.
Девушка резко встала и пристально посмотрела на меня сверху вниз. Ее губы плотно сжаты, а глаза метали молнии.
– Проклятые идиоты! Неужели вам не понятно, что сделает Хертер, если узнает про ваши замыслы? Разве ты не знаешь, что он почти до смерти забил того парня в Бейруте и все-таки узнал откуда появились те драгоценности? Он просто сотрет вас в порошок, вот и все.
– Здесь им не Пакистан.
Она рассерженно мотнула головой, словно отметая эту мысль.
– Где бы он ни был, набоб по-прежнему живет в Тагабхадре. Для него Пакистан – чуждая страна. Он повсюду возит за собой свое крошечное княжество, в котором Хертер одновременно играет роль и палача, и армии, и бог знает чего.
– Мне приходилось сталкиваться с куда большими армиями.
Ширли еще долго стояла, пылая негодованием на мое упрямство. Потом она откинулась на спину, ее лицо сморщилось, а руки потянулись к глазам.
– Вы все проклятые идиоты, – послышался сдавленный шепот. Зачем вам нужно кого-то обманывать и ввязываться в эту аферу? Почему нельзя просто бросить это занятие? Почему?
Наконец в комнате наступила хрупкая, напряженная тишина, изредка прерываемая ее затихающими всхлипываниями.
Я допил свой виски, налил себе еще и почти на цыпочках отправился в ванную комнату, чтобы разбавить его водой.
К моему возвращению она уже сидела на кровати, сгорбившись и обхватив голову руками.
Пожалуй причиной такого расстройства не могли служить несколько темных граней моей души, а я почувствовал себя типом, который зарабатывает на жизнь, забивая до смерти котят.
– Причина все-таки существует, – попытался я объяснить свою позицию. – Она объединяет нас с Китсоном. Дело тянется уже давно, и от этого стало только запутаннее. Просто смирись с этим и оставь все как есть.
Ширли оторвала руки от лица и подняла голову. Ее лицо раскраснелось, на щеках блестели высохшие слезы, за одну минуту она постарела лет на двенадцать. Во всяком случае это относилось к ее лицу.
– Могу я выпить немного виски? – неуверенно спросила Ширли Берк.
Я выполнил ее просьбу.
– Спасибо. Ты хотел что-то добавить. Скажи мне.
– Это не бравада, не игра в благородство и уж совсем не отличается здравомыслием.
– То же самое можно сказать про любую историю, рассказанную мне каким-нибудь мужчиной, – криво усмехнулась девушка. – Ну, ладно, не буду тебя перебивать.
Я некоторое время ее рассматривал и думал, что раз уж это твоя жизнь, то иногда приходится поговорить с кем-нибудь по этому поводу.
Потом я присел на стул и сделал большой глоток из бокала: вкус воды был просто великолепен.
– Эта история началась больше десяти лет назад в Пакистане, как раз незадолго до его раздела. Тебе когда-нибудь доводилось слышать о воздушных мостах?
– Кое-что. Там были массовые перевозки беженцев.
– В основном верно. Мы попали туда за год до начала этого безумия и работали в небольшой мусульманской авиакомпании, базировавшейся в Карачи. В те времена в Европе на одно вакантное место претендовало множество пилотов. А в Индии и Пакистане сметливые парни знали, что раздел неминуем. Им было хорошо известно, какая заваруха начнется, когда последние британцы покинут страну. Вот они-то и стали создавать авиакомпании.
Я сделал паузу и отхлебнул из бокала.
– Ну, вот, начался раздел страны, сметливые ребята оказались правы, а мы делали по три-четыре вылета в день, и везли мусульман в Карачи, индусов в Дели. Люди и машины работали с полной нагрузкой, но платили хорошо, и никто не жаловался, – углубился я в свои воспоминания. Еще бы, хозяевам авиакомпаний пришлось стать щедрее, а иначе и быть не могло: летать на едва отремонтированных самолетах было рискованно, а половина взлетно-посадочных полос представляла из себя просто грязные площадки. К тому же каждый, у кого была винтовка, старался разрядить ее в первый попавшийся самолет.
– В те дни нас согревала одна мысль: мы не хотели работать всю жизнь по найму и собирались обзавестись собственным самолетом и создать компанию "Китсон и Клей". Один самолет, два пилота и бокал шотландского виски для каждого, кто пережил взлет, – теперь эти воспоминания вызывали у меня ироническую ухмылку. – Тогда это была не такая уж и плохая идея. Можно было начать дело всего с одного самолета; ведь большая часть выручки всегда оседала в карманах хозяев.
– Ну, вот, после того, как мы уже три месяца перевозили беженцев, нам предложили купить самолет. Это была потрепанная, старая "Дакота", на которую никто больше не позарился, но именно поэтому мы и смогли ее себе позволить, как смогли подлатали и основали собственное дело.
– Все было прекрасно и на борту нашего самолета было написано "Китсон – Клей". Это мало что значило, и нам снова пришлось заняться перевозкой беженцев, но уже на собственном самолете. Затем, где-то в начале 1948 года индийское правительство стало наводить порядок в некоторых княжествах. Хайдарабад, Тангабхадра и еще в некоторых, где основу населения составляли индусы, а правители и придворные – мусульмане.
В горле у меня пересохло и еще один глоток виски был просто необходим, а Ширли к своему даже не притронулась и внимательно следила за моим рассказом.
– Теперь мне кажется, все дело было в том, что князьки и набобы приложили свою руку к тому, чтобы с первых дней раздела превратить страну в ад. Конечно, теперь можно говорить что угодно. Большинство из них проживали там не одно поколение, и им нелегко было бросать родные места. Так что в одно прекрасное утро они проснулись и увидели ревущую толпу у ворот своего дворца, да еще подразделения индийской армии, посланные ей на подкрепление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42